Читать онлайн «Явление». Страница 10

В зале выдачи багажа мне уготовлен следующий приятный сюрприз: мой клеенчатый чемодан, который я до отказа набила бутылками с минеральной водой и герметичными упаковками с биопродуктами, дабы оградить себя от дегустации местной кухни, беспомощно валяется на ленточном конвейере, распоротый, с продырявленными бутылками и искромсанными упаковками, посыпанными ломтиками моркови и рисинками. Я загружаю остатки того, что ранее было моим чемоданом, на тележку, преисполненная решимости, направляюсь к таможенному контролю для выявления виновника этого погрома. И меня же и задерживают. Два здоровяка хватают меня под руки, пока третий что-то орет мне прямо в лицо, тыча пальцем под подбородок. Я по-английски осведомляюсь, что происходит, а он продолжает еще громче вопить на испанском, как будто, если он повысит голос, я смогу лучше понять.

После нескольких минут ни к чему не приводящего обмена ругательствами супермен в миниатюре, в сереньком костюме, круглых очках и со светлыми кудряшками, спадающими на лоб, берет за руку одного из полицейских, удерживающих меня, тревожно улыбаясь, объявляет мне, что все в порядке, потом начинает засыпать моих мучителей вопросами на их языке. Не понижая голоса и указывая на останки моего чемодана, таможенники держат ответ. Обладатель кудряшек хмурится и советует мне сохранять спокойствие, чтобы не усугублять положение. Я начинаю возмущаться, но он в двух словах поясняет ситуацию: мой чемодан был разодран собаками, обученными для обнаружения наркотиков, что подразумевает, что последние в нем и находились. По прошествии нескольких секунд, оправившись от изумления, я возражаю, что завозить наркотики в Мексику – все равно что на Кубу сигары. Он поспешно соглашается, лишь бы я умолкла:

– Вы, безусловно, правы: собак очень плохо кормят, поэтому они и набрасываются на что попало. Но вам еще предстоит убедить таможенников в том, что вы не наркокурьер.

– Да, и как же? Они все сожрали! Как, по-вашему, я докажу, что в чемодане не было наркотиков, если теперь там нет вообще ничего?

– У вас есть доллары?

Его спокойный тон умеряет мой пыл. Все взгляды нацелены на меня. Я киваю. Мой защитник ведет переговоры на испанском, затем качает головой и поворачивается ко мне:

– Мы сошлись на трех сотнях.

– Трех сотнях долларов? И за что же?

– За то, что вас оставят в покое.

От такой наглости я открываю рот; он, прищурив глаза, призывает меня не упорствовать. Верзилы разжимают свои стальные клешни. Я выхватываю из сумочки три стодолларовые купюры, вручаю их главарю, который, не глядя, засовывает их себе в карман.

– А кто же возместит ущерб мне за испорченный чемодан?

– Забудьте о чемодане: дайте им полакомиться. У вас еще есть багаж?

– Надеюсь, что есть.

– Заберите его и предъявите этим же таможенникам; это поможет вам избежать лишних трат. Они хоть и взяточники, но все же не будут дважды требовать с вас платы.

– В любом случае спасибо за помощь. Вы здесь с деловым визитом?

Он протягивает мне руку.

– Прошу извинить меня, но вынужден вас оставить: меня ждут. Кевин Уильямс.

– Натали Кренц.

– Приятного пребывания в Мексике, – произносит он соболезнующим тоном, сдавливая мне пальцы.

И удаляется со своим кейсом в руке по направлению к стеклянным дверям выхода, где шофер держит табличку с его именем. Мое сердце вдруг щемит странная тоска. Я на мгновение замираю, брошенная на произвол судьбы посреди этого зала с грязно-желтыми стенами. Потом спохватываюсь, иду забирать чемодан с одеждой. Через пять минут получаю и свое оборудование, для большей безопасности переложенное пенопластом в маленьком стальном чемоданчике с противоударным покрытием, который мой отец преподнес мне на восемнадцатилетие. С ним он прошел дюжину войн, в нем таскал свои фотоаппараты и камеры по всем горячим точкам планеты. Мое совершеннолетие совпало с его выходом на пенсию. С тех пор как он сделал мне этот подарок, мы стали друг другу чужими людьми, чьи отношения сводятся к вежливым разговорам о дайвинге и здоровье. Эффектной блондинке, рядом с которой он пытается забыть о своих годах, не составило труда отдалить нас друг от друга, он перенес четвертый инфаркт и хвастает этим как залогом долголетия. Когда я позвонила ему, чтобы сообщить о смерти мамы, он, вздыхая, ответил мне: "Что же я-то могу поделать?" Слегка задетая, я спросила: поскольку мама не оставила никаких указаний на этот счет, что он предпочитает: кремировать ее или же предать земле? Он ответил, что его это не касается. Иными словами: она и так при жизни успела обобрать меня своими алиментами, так что посмертно я не дам ей ни единого сантима. Я взвалила все хлопоты на себя. Он даже не удосужился прийти на кладбище. Взамен себя он прислал букет цветов со своей визитной карточкой, чтобы люди не судачили. А потом, став свободным пред лицом Господа, он своеобразным образом справил поминки, сочетавшись в церкви законным браком со своей белобрысой потаскухой, с которой уже пятнадцать лет жил в гражданском браке. И они еще хотят, чтобы католики внушали мне доверие.

Я укладываю свои вещи на тележку, колесики которой, вывернутые в разные стороны, придают траектории ее движения совершенно немыслимые зигзаги, в примирительном молчании прохожу таможенный контроль и ищу свою фамилию на табличках встречающих. В противоположность тому, что было указано туристическим агентством Ватикана в программе увеселительных мероприятий, меня никто не ждет. Внезапно разгоряченная свора футбольных болельщиков, потрясающих мексиканскими флагами и футболками с номерами игроков, чуть не сбивает меня с ног и с истерическими воплями бросается на усача в очках с дымчатыми стеклами, который с утомленным видом подписывает несколько футболок и, ограждаемый от толпы своими телохранителями, опустив голову, удаляется под разочарованные возгласы болельщиков.

После нескончаемого коридора, духота в котором время от времени разбавляется свежим воздухом, нагоняемым пропеллером винтового кондиционера, я выхожу к тентам паркинга, забитого туристическими автобусами и такси. У пандуса я узнаю своего недавнего миротворца, влезающего в микроавтобус в сопровождении немногочисленной делегации. Он оборачивается в мою сторону, но не замечает меня. Я на минутку останавливаю тележку, чтобы отдохнуть от скрипа колесиков. Из представленных такси я пока что вижу только "фольксвагенов-жуков". Не выходящие из моды "фольксвагены", до сих пор производимые в Мексике, как гласила статья в журнале "Аэромексико", – но эти как минимум шестидесятых годов, ржавые, помятые, подлатанные небрежными мазками яблочно-зеленого и канареечно-желтого. Впереди всех стоит до блеска напомаженный красавчик с волосатой грудью и с многообещающим видом приглашает меня взглядом в свою развалюху. Толкая тележку по разбитому асфальту, я поднимаюсь вдоль вереницы мускулистых обладателей желто-зеленых древностей, отмахиваясь от их предложений, до полной дамы в очках с толстыми стеклами, с понимающим видом открывающей мне дверцу изнутри. Ко всему прочему, она говорит по-английски. Я ставлю свой чемодан на рельсы соседнего с водительским кресла, снятого, дабы освободить дополнительное пространство, и, извиваясь, доползаю до заднего сиденья. Издавая шум старой центрифуги, машина трогается.

– Добро пожаловать в Мексику, – говорит она, опуская кнопки дверец.

Я замечаю вслух, что двухдверное такси не очень-то удобно.

– Зато безопасно, пассажир на заднем сиденье может не опасаться, что во время остановки на светофоре похитители выволокут его из машины.

Замученная пружиной, продырявившей обивку покрытого зеленым пледом сиденья, я скатываюсь влево и оказываюсь втиснутой под спинку водительского кресла, провисшего до предела под солидным весом шофера. Называю адрес гостиницы. Она отвечает, что ее зовут Сильвия и что у меня красивые волосы. Я благодарю ее. Продолжая улыбаться мне в зеркало заднего обзора, она ожидает, что и я, в свою очередь, представлюсь. Чтобы она не отвлекалась от дороги, я сообщаю, что меня зовут Натали и что волосы всегда отрастают очень густыми после курса химиотерапии. Как видно, ее познания в английском не заходят так далеко, поэтому она восклицает:

– Какое красивое имя – Натали!

В прилегающих к территории аэропорта бидонвиллях с разноцветными крышами все автомобили стоят с поднятыми капотами, и развалившиеся возле них на раскладных стульях мужчины дружески приветствуют моего водителя поднятием бутылок с пивом. Я же в качестве приветствия удостаиваюсь лишь движений бровью, языком или мизинцем.

– А вот случаев изнасилования у нас как раз не так много, как говорят, – успокаивающе продолжает Сильвия, после того как пару километров мы проезжаем в гробовом молчании.

На каждом перекрестке она меняет очки, чтобы свериться с увесистым, как ежегодник, планом городских улиц. После плутаний по переулкам и объездным путям мы выезжаем на городскую магистраль, с обеих сторон обрамленную домишками, увенчанными необъятными рекламными щитами; хищные улыбки, честные лица при галстуках и сплоченные в предвыборном блаженстве семьи с развевающимися по ветру волосами. Единственной женщине-кандидату не повезло с клеем: она болтается на ветру, со скомканным лицом и разорванными в клочья лозунгами. Строительные краны без строек чередуются посреди общипанных кустов акации и вяло цветущих катальп с заброшенными зданиями. У меня щиплет глаза, и из носа начинает идти кровь. Сильвия успокаивает меня, ведь мы на высоте двух тысяч трехсот метров над уровнем моря: туристам всегда требуется около недели, чтобы привыкнуть. Я поддакиваю. Журнал "Аэромексико" уже предупредил меня: в самой загрязненной столице мира следует говорить не о загрязнении, а о высоте.