Читать онлайн «Лабиринты сознания». Страница 11

А вот и тот, который сразу же начнет спрашивать. Старый полковник залетел за решетку, где меня приводили в чувства.

- Товарищ полковник, у нас тут , - растерянно и неудачно начал докладывать дежурный майор.

- Да я вижу - что у вас тут!

Он, не входя, заглянул в камеру, где уже орудовали в белых халатах и резиновых перчатках эксперты.

- Этого, в халате, недавно привезли А тут дед без документов его тоже , - совсем запутался в своих объяснениях майор.

- Ты какого хуя к нему старика посадил? У тебя что, совсем мозгов нет?! - взбесился полковник, - засунуть бомжа к подозреваемому в убийстве...!

Он не бомж. У него есть, где жить. Точней было.

Крики, топот ног, шум, создаваемый суетой, удалялся, и я опять погрузился туда, где царят темнота и тишина. Нет ни запахов, ни ощущений. В общем, я отключился.

Маленькая комната с высокими потолками. Я лежу на кровати, которая является в ней единственным предметом мебели.

Глаза открыты. Белый потолок, как экран в кинотеатре, но вместо ленты картинку дают блуждающие по кругу мысли.

Злополучный гостиничный халат сменила не менее специфичная одежда. На мне - больничная пижама. Штаны и рубашка с длинными рукавами изначально были белые, но время и многочисленные стирки изменили их цвет ближе к желтому.

На окне, которое открывало вид на больничные корпуса, изрядно поржавевшая решетка, дающая понять, что свобода действий ограничена.

Нет, это не очередное перемещение. Теперь мне не приходиться ломать голову над тем, как я сюда попал.

Если раньше я был сильно озадачен тем, почему со мной происходят немыслимые вещи, то теперь мне стало понятно, что ясность и последовательность сознания сохраняется только при наличии здравого рассудка. А на меня это уже не распространялось.

После того, как в камере при отделении милиции я прервал жизнь ни в чем не повинного старика, моя жизнь потекла в сопровождении людей в погонах и медицинских халатах.

Стресс, вызванный тем, что я убил человека, порвал последнюю струну моих перетянутых нервов. Вопрос о моей вменяемости был исчерпан окончательно, после того как я не смог совладать с собой и ударил старого бомжа.

Желание говорить с кем-либо и о чем-либо у меня отпало, и все следственные действия и медицинские экспертизы отмечались только моим физическим присутствием.

Все попытки следователей и психиатров разговорить меня не увенчались успехом, несмотря на все их старания.

Каждый из них, в силу своих профессиональных качеств и навыков, применял свою методику. Сотрудники милиции пробовали вытянуть из меня хоть слово в основном путем запугивания и заезженного «спектакля» - плохой полицейский и хороший полицейский.

Один рисует совсем не радужную перспективу дальнейшего существования, а другой должен вступить ровно тогда, когда подследственный будет напуган до явных признаков тошноты и будет готов на все, только бы смягчить свою участь. Именно в этот момент, условно хороший полицейский, до боли доброжелательным голосом, объясняет, что все не так плохо, и он лично сделает все от него зависящее, если тот перестанет отпираться, в моем случае отмалчиваться, и начнет всеми силами помогать следствию.

- Ты хоть понимаешь, какой срок тебе светит? - говорил «плохой», - ты своим молчанием только себе хуже делаешь. Ты для нас вообще вариант праздничный - нам ничего доказывать не надо. То, что ты в гостинице бабу завалил, доказательства не требует, улик выше крыши. Про старика, я вообще молчу! Надо же, прямо в отделении милиции человека уделать.

Я же молчал. То состояние, в котором я находился, не возможно было разрушить при помощи примитивных фраз, которые можно предугадать заранее.

Внешне, моей невозмутимости мог бы позавидовать любой профессиональный спортсмен, за исключением того, что до олимпийского спокойствия мне не хватало самого спокойствия. Я совершенно не чувствовал себя спокойным!

В моей душе, фигурально выражаясь, лежал неимоверно тяжелый камень. Ком в горле едва давал глотать слюну. В мозгах, плюс к панике, будто заевшая пластинка засела мысль: «Я сошел с ума; как это могло со мной случиться?»

Но внешний вид не может на все сто процентов отобразить внутреннее состояние. Поэтому весь этот кошмар выражался лишь обреченностью в глазах и унынием на лице.

Не думаю, что стремление выдавить из меня признание и раскаяние в содеянном имело свое начало в желании докопаться до истины.

Им просто хотелось в очередной раз потешить свое самолюбие - вот мы какие молодцы - с помощью своего профессионализма и бесспорного таланта развязали язык сумасшедшему убийце или убийце, притворяющимся сумасшедшим.

- Думаешь, тебе удастся сделать из нас дураков? Если надеешься на то, что отмолчишься и все - тебя признают невменяемым и поместят в психушку, то я сразу рассею твои надежды, - не сбавляя обороты, усердно пытался меня запугать, играющий роль плохого полицейского, молодой капитан, - ты у нас по полной программе выхватишь. Вначале пострадаешь от рук конвойных, когда попробуешь сбежать от справедливого наказания. Потом я лично позабочусь о том, чтобы в изоляторе подобрали камеру «покомфортней», где твоим соседом окажется не немощный старик, а здоровенный маньяк-насильник. И материалы я на тебя такие составлю, что у судьи не возникнет сомнений на тот счет, какой приговор тебе вынести.

После этих слов, на моем лице должен был бы появиться дикий испуг, который послужил бы сигналом, хорошему полицейскому приступить к исполнению своей роли. Но к их удивлению, которое им даже не удалось скрыть, эффект от первого акта был нулевым, и в моих глазах кроме тоски ничего нельзя было высмотреть.

Я сидел на стуле, прикованный наручниками к ножке стола, за которым с грозным видом находился по-настоящему разозлившийся капитан. Я сидел сгорбившись, с поникшей к груди головой. Я как бы смотрел в пол, но на самом деле мой взор был устремлен в никуда. Ощущение было такое, что перед глазами какая-то пелена, и будто тени вращаются вокруг меня люди и предметы.

«Хороший полицейский» в звании майора на какое-то время даже замешкал. Он явно был не новичком в этом спектакле и смог бы рассмотреть испуг, порой маскируемый за неуверенной улыбкой или агрессией, но в данном случае, скорей можно было бы согласиться с тем, что человек съехал с катушек, и все это представление не имеет никакого смысла.

На всякий случай майор решил довести действие до конца и приступил к своей реплике.

- Да ладно, не сгущай краски, - обратился он к угрюмо смотрящему на меня капитану, - на самом деле, я его понимаю. Нет, честно! Чисто по-человечески, если поставить себя на его место, в принципе, он все делает правильно. Может и не хорошо мне, как представителю закона, так говорить, но лично я действовал бы так же. Вполне разумно, используя врожденные актерские данные, добиться изменения режима отбывания наказания в более мягкую сторону. Посуди сам, кому хочется пятнадцать лет на строгаче париться, когда можно в чистенькой палате отлежаться. Да и безобидные шизики все же лучше, чем зоновские головорезы, - продолжал вести он показательный диалог с капитаном.

Интересно, неужели эта откровенная фальшь на кого-нибудь действует? Хотя, когда испытываешь настоящий страх перед тем, что можешь потерять свободу, а значит время и без того короткой жизни Страх перед физическими страданиями и томительной неизвестностью могут заставить поверить во что угодно, лишь бы это дало надежду на спасение.

- Приятель, мы слишком давно работаем в органах, чтобы вестись на такие хитрости, - обратился теперь ко мне майор, не меняя лояльного тона, - поверь перед нами ломать комедию нет смысла. С нами можно поговорить как с простыми людьми, мы же не все в протокол записываем. Ты, реально, своим безмолвием себе не поможешь, а мы можем. Расскажи нам просто, не в официальной форме, как и что, а там уже и наши знания законов и степень влияния на твое уголовное дело могут принести свои положительные результаты. Правильно я говорю, товарищ капитан? - завершил он свою часть представления непринужденным вопросом, адресованным капитану, который добрел прямо на глазах.

- В принципе, мне он ничего плохого не сделал. Завалил бабу, может, и было за что, а от старика и так толку мало было на этой земле. Зачем из нас идиотов делать? Мы ведь не роботы, а живые люди и все можем понять, но вот не понимать насколько от нас зависит дальнейшая судьба этого дела - это уже идиотизм, - высказался уже не такой грозный капитан.

Все эти не замысловатые речи не производили на меня никакого впечатления. Я так и не издал ни единого звука.

Медики же не проявляли столько прыти. По большей части, им было все равно - заговорю я или нет. Они проделывали свою работу без энтузиазма, применяя обычные процедуры, которые имели место быть в данной ситуации, с целью установить мое психическое состояние.