Читать онлайн «Феликс». Страница 3

Я работал /арт-директором/ рекламного агентства "Третий кит", составлял какие-то филькины грамоты с перечнем наших мнимых услуг и более чем реальных расценок, делал умный вид, иногда сочинял какой-нибудь текст типа "Третий кит – на нём бизнес стоит"… И вот мои филькины грамоты, проходившие на ура почти нечитанными, так что неловко было брать деньги, стали вызывать у директоров-заказчиков глубокую задумчивость. Из десятка наших услуг они стали выбирать одну-две подешевле, например, значок и наклейку, потом отказались и от этого. Всё кончилось везде одновременно. Наши заказчики перестали быть вальяжными американцами, оказались безнадежными должниками или встревоженными банкротами. Из офиса с кондиционерами, рыбками и жалюзи мы съехали в комнату без мебели, с облупленным потолком, потом в двухкомнатную квартиру на окраине города. Раньше я высыпал зарплату перед женой на диван бесформенным ворохом, из перевернутого дипломата, предварительно отложив в карманы пару плотных пачек.

Потом вместо зарплаты стал приносить какие-то пайки, полученные по бартеру: головки сыра, брюки, видеокассеты. Наконец совсем перестал что-либо получать, одалживал у соседа "Приму", собирал с друзьями окурки в полиэтиленовый пакет, деликатно идя поодаль как "властитель дум". Что было то было. Наш "Третий кит" сдох. Я остался без квартиры и жены и пришёл наниматься в газету, презираемую всей душой.

/Президент /Китаев меня немного знал. Он получал от меня задания на рекламные статьи и нелегальную зарплату, которая не уступала его жалкой получке комсомольского корреспондента. Теперь он был босс и хозяин собственного предприятия, самой большой /независимой

/областной газеты, и мы были на "ты".

Кабинет Китаева был большой, свежеотделанный и красивый. Почти как мой кабинет в агентстве. Слева от стола стоял огромный, в человеческий рост настоящий карандаш с надписью "Комсомольцу – 50 лет", на шкафу – макет самолета, самовар, картина – тоже чьи-то подношения. На обширном лакированном столе Китаева, между дорогим письменным прибором и телефоном, лежала граната Ф-1 – лимонка, разумеется, ненастоящая. "Бумбараш, сквозь твою гранату луну видать,

– " вспомнилось мне. А справа от стола стоял мешок с кофе и лежали две автомобильные покрышки. В своем величественном виде Китаев напоминал английского лорда, заседающего на мешке с шерстью. "Все крупные современные состояния нажиты бесчестным путем, -" вспомнилось также мне.

– Ты у нас уже печатался? – для чего-то уточнил Китаев после вялого рукопожатия.

– Пара рассказов в рубрике "Мастер-класс".

(Между прочим, эти рассказы протолкнул Стасов, без которого я не увидел бы своих текстов в типографском виде.)

– Значит, мы тебя открыли… – задумался Китаев. – И о чём, к примеру, ты мог бы у нас писать?

– О театре, о музыке… О культуре.

Произносить последнее слово было особенно неловко.

– Культурный обозреватель, – дооформил мою мысль Китаев. -

Хорошо. Иди за машинку и работай.

– А заявление? – удивился я.

– Потом, – отмахнулся /президент./

/- /Я тут принёс диплом…

– Он мне на хер не нужен… Кстати, – напутствовал он меня уже в двери, – с Феликсом садиться не советую. Он тебя испортит.

Мы с Феликсом сидели в комнате 13. Эту комнату, как все большие помещения в "Комсомольце", называли "тюрьмой народов". До приватизации здесь располагалась художественная библиотека, служила даже штатная библиотекарша, которую потом перевели в отдел рекламы.

Библиотеку ликвидировали, а книги стали распродавать по бросовой цене, указанной на обложке – раз в десять дешевле реальной. За одиннадцать рублей я купил пару томов "Всемирки", что-то из Золя, откопал даже "Путешествие на Галапагосские острова" Германа Мелвилла.

Всё лучшее к тому времени было уже распродано, и всё равно стеллаж, разделявший комнату пополам, был в несколько рядов заставлен пыльной советской литературой, иногда прелюбопытной:

"Пламенные женщины Революции", "По долинам и по взгорьям",

"Кочубей", "Трудно с тобой, Колька", Карл, разумеется, Маркс и

Владимир, конечно же, Ленин. Сохранилось полное собрание сочинений

Сталина, последний том которого не был выпущен из-за кончины автора.

Большая Советская энциклопедия имелась даже в двух вариантах, архаичном, сталинском, темно-синем, и брежневском, темно-бордовом.

Количество томов энциклопедии быстро убывало, пока мы не заметили, что их таскает некто Лешаков. Он носил их в ближайший магазин и выменивал на водку у продавщицы-библиофилки. Это было особенно возмутительно, поскольку Лешаков не сидел в нашей "тюрьме народов" и не имел на эти книги даже территориального права. После этого я понял, что моя кристалльность неуместна, и унёс домой всё, что осталось более-менее осмысленного: переписку Шиллера, ирландские саги, "Сентиментальное путешествие" Стерна…

И всё же, книг оставалось настолько много, что они продолжали закрывать наши столы от обозрения плотной баррикадой с узенькими амбразурами межъярусных зазоров. Нас при входе не видел никто, но мы видели всех и успевали спрятать под стол бутылку, стакан, косяк, все что угодно – кроме запахов.

Была там ещё одна книга, которую я листал с каким-то кладбищенским любопытством: "Энциклопедия советской литературы" 1968 года. Тысячи фамилий, биографий, названий, которые ни о чём не говорят. Не скажут никогда. Тонны и тонны бумаги, армии редакторов, корректоров и рабочих, армады станков, стотысячные тиражи, премии, дачи, льготы, пленумы, интриги, инфаркты… Где они все? Хоть одна их строчка? И между ними, как засушенные цветки между страниц забытой книги, юные тогда бунтари: Аксенов, Евтушенко, Вознесенский.

С осторожными оговорками, но тоже свои среди своих. Как они умудрились попасть в это сонмище недочеловеков в свои двадцать с небольшим, когда нынешние вундеркинды даже близко не подходят к славе? Это была какая-то история Средних веков, египетские папирусы, надписи на глиняных табличках.

К моему приходу в редакцию Феликс почти перестал писать, не столько из лени, сколько из принципа, так что я не мог оценить его способностей. Становилось всё более очевидно, что с квартирой его обманут, не дадут. Все быстрее шёл в гору его друг Стасов, весьма удачно влюбившийся в одинокую сестру /вице-президента /Верку.

Предшественником Стасова на Верке был некто Любимов, фаворит, политический обозреватель и обличитель областной реакции 1.

Получив квартиру, он тут же бросил Верку и уволился из газеты, освободив вакансию Стасову, а затем стал католиком, педерастом и уехал в Польшу. Так что теперь Стасову оставалось только бросить пить.

А Феликс писал исключительно коммерческие статьи за наличный расчёт, часть которого присваивал. У него даже появилась специальная рубрика "Ну и дураки мы все", в которой он бичевал коммерческие организации из корыстных соображений. Отбичеванные фирмы приходили к

Феликсу и просили придержать (опровергнуть) написанное за дополнительное вознаграждение. Иногда Феликс умудрялся собрать урожай с одной фирмы дважды. Так, за деньги конкурентов он написал, что оптовый магазин торгует несертифицированным зеленым чаем, небезопасным для здоровья. На следующий день к нему приехал директор магазина, они потолковали, куда-то отлучились, Феликс вернулся с сумкой продуктов и в следующем номере как дважды два доказал, что ничего полезнее именно такого зеленого чая в мире нет.

Ещё он подрабатывал мелкой торговлей прямо на рабочем месте, в духе кооперативного движения. Одно время в нашей комнате пройти нельзя было из-за спортивных велосипедов, которые гремели и обрушивались при каждом неосторожном движении. Потом кабинет был заставлен мешками с мукой, завален коробками с автосигналами на мелодию из "Крёстного отца", бракованным кофе, консервными крышками…

Визитеры были соответствующие. То в дверь просовывалась башка бородатого верзилы, который ржал и выписывал в воздухе замысловатые фигуры выкидным ножом. То на нашем прожженном, обтруханном диване располагался, галдел и пестрел целый табор цыганок. То за столом с бутылкой устраивались немногословные парни в спортивных костюмах, с такими свирепыми асимметричными рожами, что при них приходилось обдумывать каждое слово.

Забегали какие-то непроспавшиеся матершинницы в коже, цепях и фенечках, шалавы с базара, поэты, рокеры, художники… Однажды пришёл даже атаман казаков.

Мы спорили насчёт того, кто хуже: бандиты или менты. Вернее, спорили Стасов и Феликс, а я долбил на своём западающем, лязгающем, гудящем электрическом "Роботроне" статейку о боевых искусствах под оригинальным названием "Душа и тело". Я писал в газету одними руками, помимо ума, а потому мог вникать в разговор.

Стасов недавно напечатал статейку "Достали!" в поддержку бывшего борца-тяжеловеса, несомненного бандита и мнимого правдоискателя, лезущего с базара-вокзала в политику и основавшего собственную народную партию. В статейке Стасов возмущался тем, что азербайджанские бандиты (торговцы, захватившие большую часть базара) прирезали молоденького русского спортсмена, призвавшего их к порядку