Читать онлайн «Новый Мир ( № 11 2008)». Страница 55

Толерантность проявляется в том, что недопустимо публично оскорбляться, когда можно пропускать неприятную информацию мимо (не читать, не смотреть, не слушать), уважая при этом права тех, кто считает иначе. Ведь потреблять определенную информацию и соглашаться с оппонентами никто не заставляет. Как и спорить вообще. В противном случае “придется <...> принять статьи о недопустимости оскорблений всех категорий граждан! И поскольку число возможных категорий граждан бесконечно велико, в пределе нужно будет остановиться на недопустимости оскорбления каждого персонального гражданина. Лично. Но такой закон уже есть”20. Противодействовать идеологическим оппонентам запретительными способами, вовлекая в подобные разборки государство, было бы неправильно. Это лишь превращает публичную политику в область нескончаемых исторических, идеологических, этноконфессиональных разборок, в то, чем она уже когда-то была, когда убеждения доказывались кровью, а вопросы веры в определенные догматы оплачивались жизнями реальных людей.

Права и свободы, как и их ущемление, применимы только в отношении конкретных людей. Отсылки к “юридическим фикциям” и “неопределенному кругу лиц”, будь то государство, верующие, женщины, невинные дети, пенсионеры, являются не более чем алиби для реализации неких конкретных интересов. Единственным способом предотвращения деления общества на обычные и привилегированные группы, чье оскорбление преследуется законом и чьи “чувства” уважаются, является доказанный вред конкретному человеку. Ведь равенство в современном светском государстве означает равенство всех как граждан, но не более того. Не людей в качестве представителей партий, конфессий, этносов, клубов по интересам. Мораль нельзя вывести за пределы политики, потому что любая политика основана на ценностях. Но стремиться ее минимизировать там, где можно использовать рациональные аргументы и логику вместо апелляций к сакральным символам, вере, богу, истории, “потенциальному вреду”, “аморальности чего-либо”, — безусловно необходимо. И тогда политика и государство будут основаны на максимально универсальных и эгалитарных ценностях, в центре которых конкретный индивид, а объективация существующих в ней немногочисленных запретов будет иметь внятную и прозрачную основу.

5. Усиливается ли экстремизм?

Запрет экстремистских организаций и материалов, попытки ограничения и “регуляции” подобной информации пока имеют в российской практике лишь единственный эффект — расширение пространства субъективного произвола тех, кто возложил на себя от имени различных воображаемых конструкций и коллективных общностей (государство, Россия, мораль, бог, истина, пролетариат, “нормальные люди”) монополию на определение политической нормы и патологии.

Возникает резонный вопрос: а судьи кто? На каком основании “государственные люди” от имени неких внешних инстанций возложили на себя моральное и законодательное право быть цензорами для других, столь же свободных и самостоятельных людей? Тем более что, согласно статье 29 Конституции РФ, цензура не действует. Ведь факт занятия неких государственных, властных постов вовсе не делает граждан легитимными “прогрессорами” в отношении всех остальных. Поскольку в плюралистическом, мультикультурном и мультиконфессиональном обществе все наличные ценности имеют право на существование, даже если они кому-то не нравятся. Любое определение экстремизма есть как минимум предмет общественных дискуссий и общественного согласия, а вовсе не повод для возбуждения уголовных дел людьми, которые полагают, что опираются на некие “метаценности” в отношении всех других.

Более того, безапелляционность, вера в собственную объективность, непогрешимость, неспособность вести диалог и воспринимать критическую аргументацию как раз и являются искомыми признаками экстремизма, который может исходить от кого угодно, в том числе и от органов власти, зачастую отождествляющих свои функции и полномочия с правом на финальную истину. Тем более что современные многосоставные и открытые общества невозможно без их насильственной деградации и упрощения свести к традиционной одномерности, когда одно вероучение или система ценностей способны объединить абсолютное большинство. Это возможно лишь в случае, когда народного мнения никто из культуртрегеров и прогрессоров не спрашивает, а политический строй, который это обеспечивает, не является демократически состязательным и открытым.

Поэтому отдельное законодательство о политическом экстремизме оказывается излишним. В отношении экстремизма, пока он не переходит в уголовно и административно наказуемые действия, никакие объективные и бесспорные критерии невозможны. В противном случае подобное дополнительное законодательство превращается в новый аналог инквизиции, решавшей на основании одной ей ведомых доводов, кто является ведьмой и еретиком, а кто — примерным христианином. Такие же светско-политические инквизиторы от НКВД — КГБ действовали и в период СССР, борясь с троцкизмом, разными “уклонами”, тунеядством, диссидентами, агентами империализма и прочими “ересями”. Та же практика субъективного законодательства начинает на архетипическом уровне возрождаться снова в виде волн борьбы с учеными-шпионами; националистами; скинхедами; НКО, имеющими международные связи; слишком “критичными” для политического режима СМИ, такими как газеты “Дуэль” и “Лимонка”, и прочей “экстремистской литературой”.

Наблюдаемая ныне правотворческая агрессия, которая, по сути, исходит из презумпции виновности граждан, ведет лишь к обратному результату. Запретный плод сладок. Лучший способ мотивировать подданного или ребенка что-либо сделать — это запретить данное действие. Поскольку такие занудные, графоманские тексты, как, например, “Майн кампф” А. Гитлера, можно захотеть прочитать только вопреки стимулирующему чтение табу, а как раз не благодаря их наличию в свободной продаже.

Любое сокращение прав и свобод со стороны государства является самоподдерживающимся процессом, и без сопротивления людей, обозначающего разумные пределы вмешательства общества в частную жизнь, ее огосударствление может зайти весьма далеко. Безусловно, искушение власти всегда состоит в том, чтобы вместо уговаривания, аргументации, дискуссии, диалога просто запрещать, сажать, ограничивать всех тех, чьи убеждения и действия не вписываются в господствующие идеологические представления и нормы. Но эффективность подобной простоты лишь кажущаяся, а в ее основе часто лежат бессилие, неспособность отстоять свою правоту в интеллектуальном поле, не прибегая к системе насилия, пусть и легального, но часто уже не легитимного. Поскольку любое законное насилие становится просто насилием, если к нему прибегают слишком часто и безрезультатно.

Наконец, возникает закономерный вопрос: исходя из каких неведомых оснований люди, говорящие от имени российского государства, решили, что опасность экстремизма так возросла начиная с 2002 года, что потребовались даже специальный Закон № 114-ФЗ “О противодействии экстремистской деятельности” и внесение все новых поправок в УК РФ? В последнее время, напротив, несмотря на все более активное присутствие в информационно-политической повестке дня, в законодательной и правоприменительной практике, реальная значимость и воображаемая опасность экстремизма в глазах граждан России уменьшается. Согласно результатам опросов, проведенных в январе 2008 года Левада-Центром (выборка 1600 взрослых россиян, погрешность не более 3 процентов), среди внутренних угроз России экстремизм является аутсайдером, вызывая опасения лишь у 5 процентов опрошенных (в 2007 году — 10 процентов). А больше всего население волнуют такие угрозы, как произвол властей — 20 процентов опрошенных, экономические проблемы и снижение темпов развития — 19 процентов, борьба кланов внутри власти — 12 процентов21. Таким образом, самоопределение и легитимация через борьбу с экстремизмом более важны для властных элит, нежели для населения. Именно для элит, выстраивающих систему “управляемой демократии”, ситуация выглядит так, что по мере приближения к торжеству оной сопротивление разного рода недовольных возрастает. И чтобы подавить недовольство, теперь используется термин “экстремизм” — столь же широкий и неопределенный, как само это недовольство.

Нынешняя правящая элита хотела бы видеть российское население не самостоятельными гражданами, а всего лишь опасными и несмышлеными детьми, которые загораются любыми прочитанными или услышанными где-то идеями и начинают претворять их в жизнь и от которых эти идеи, как спички, нужно прятать. Сама себя она, очевидно, считает мудрым отцом своего народа, который уже благодаря одному своему положению никогда не ошибается в различении полезного и вредного, добра и зла. Эти “отцы народа”, периодически пугающие общество опасностью какого-нибудь экстремистского “фашизма”, явно переоценивают степень своей проницательности. Впрочем, они не одиноки. Не так давно по историческим меркам элита очень цивилизованной европейской страны сама отдала власть одной печально известной “экстремистской организации”, несмотря на то что большинство граждан этой страны за нее на выборах не голосовали. Если кому непонятно — речь идет о германских нацистах и партии НСДАП, набравшей на выборах 1933 года около 46 процентов. Страшную ошибку в вопросе о добре и зле совершила как раз элита, а народ-то в своем большинстве проголосовал за других…