Читать онлайн «Жизнь и необычайные приключения менеджера Володи Бойновича, или Америка 2043». Страница 25

– Да не боись, стреляй! Мать заштопает! И не такое терпели!

Пришло ещё человек пять в белых халатах, один из которых воткнул мне в руку иголку, погладил по лбу, и сказал что-то ласковое. Я подумал, засыпая, что если даже сейчас умру, то это уже будет совсем другое дело. Задача выполнена! Наши победили! Меня похоронят мои товарищи, и все будут знать, где могила русского боёба, погибшего то ли по глупости, то ли за освобождение Калифорнии от американских оккупантов. А лежать на уважаемом кладбище под памятником с красивой эпитафией – это совсем не то, что гнить в чужом подвале.

Когда я очнулся, то первым делом сказал:

– Пи-и-ить!

В комнате было темно, на противоположной стене горел ночник, а под ним на кресле сидела полная женщина в белом халате. От моего хриплого "пить" она вздрогнула (Видимо, она спала.) и тут же подала мне из кулера стакан холодной воды со вкусом лимона. Я осушил его за секунду и попросил ещё. Полежал, вспоминая, где я и кто я, приподнялся на койке, глянул на забинтованную ногу, потом в окно, прочитал светящуюся напротив вывеску "Плаза Рио", улыбнулся, и снова уснул.

Следующие три дня меня никто не беспокоил. Днём приходили проведать матросы, дыша текилой и табаком. Утром и вечером я ковылял на перевязку. На рану я старался не смотреть, но, судя по ощущениям, дела мои шли на поправку. Медбрат, тоже толстяк, и тоже постоянно улыбающийся, отрывал мне бинт от раны, я вскрикивал от боли, а он улыбался ещё шире, и лил на рану какую-то жидкость, от которой становилось прохладно. Потом светил какой-то синей лампой, потом сыпал в рану белый порошок, и снова всё бинтовал. На четвёртый день я пришёл на перевязку, почти не хромая. Ногу ещё посветили лампой, посыпали порошком, бинт заменили кусочком пластыря, и сказали, что я могу идти домой. На моё "спасибо" он разулыбался ещё шире, и что-то ответил по-испански. Молодой лейтенантик принёс мне новый серый костюм и плетёные босоножки. Я последний раз поел больничную сладкую кашу с белым хлебом и кофе, сел в военную машину, и меня привезли в ту же семиэтажную гостиницу, где я познакомился с текилой.

Был полдень. Нещадно палило солнце, хотя стоял сентябрь. Пока мы ехали, я разглядывал город. Он напоминал мне Сан-Диего, был как бы его продолжением, его братом – близнецом. Тоже порт. Такой же квартал с небоскрёбами. Коттеджный район, уходящий в горы. Та же влажность и жара. Только тут всё кипело и бурлило. Над океаном заходили на посадку самолёты. В порту слышался знакомый ещё по Владивостоку лязг и гул. Город был плохо убран вследствие явного переизбытка людей. Мусор валялся повсюду. Но это были не сгоревшие автомобили и битое стекло, а коробки из-под телевизоров и мятые ящики с надписью "Ром Рио-Негро". Дороги были местами разбиты, на нерегулируемых перекрёстках гудели машины и смачно ругались водители: движение было весьма интенсивным. На какой-то площади с надписью что-то вроде "Пасео дель Сентенарио" (Машина ехала быстро, читать незнакомые названия я не успевал.) стояли наши танки Т-90, установки залпового огня "Ураган-2ГМ", ещё какая-то военная техника, вся украшенная мексиканскими флагами. Все первые этажи занимали разные магазинчики, кафе, парикмахерские, а торговый комплекс "Плаза Карусель" составил бы конкуренцию нашему ЦУМу. Этот город, в отличие от умирающего близнеца, жил бурной жизнью. "Всё-таки хорошо, когда у народа есть какая-то общая цель! Когда он собирается в один кулак и готов ради этой цели на всё. Есть ради чего умирать – значит, есть, ради чего жить!" – философствовалось мне. И ведь не скажешь, что это – война голодных против сытых! Глядя на мужчин, было понятно, что спортзалам они предпочитают диван и пиво. Все были какие-то лоснящиеся, довольные и самодостаточные. Торопилась в основном молодёжь, которой было очень много. А мужи семейства чинно вышагивали животом вперёд в расстёгнутых клетчатых рубахах, покуривая в усы и, видимо, точно зная, что туда, куда они направляются, они обязательно успеют. Кстати, среди этого многолюдья было много не мексиканцев. Город оказался многонационален. Я это понял лишь тогда, когда увидел китайцев. Они были точно такие же, как те, с которыми мы бежали из тюрьмы: одинаково одетые, одинаково подстриженные. Попадались негры, ещё какие-то латиносы с косичками и худые, то есть явно не мексиканцы. Женщин на улицах было немного, причём встречались и модницы на шпильках, и дамы в военной форме.

В гостинице меня встретил какой-то невзрачный человек, представился капитаном Сантосом, и провёл в мой номер. На неважном русском он объяснил, что жить я буду в одноместном "люксе", а мои товарищи живут этажом ниже по четверо в номере. В моём распоряжении вся Мексика, а так же телевизор, холодильник, ванная и кнопка вызова служащего. И ещё мобильный телефон, по которому мне скоро позвонят. На мои попытки задать вопросы он выставил одну руку вперёд, другую прижал к груди, чуть согнулся и, пятясь, покинул мой номер.

Я вышел на балкон. Километрах в трёх громыхал порт, был виден океан и корабли разных размеров. С моего седьмого этажа вид открывался просто отличный. Хотелось ущипнуть себя за руку, настолько всё было нереально.

Я упал на широченную кровать, включил кондиционер, и погонял телевизор. Шли местные новости, какие-то спортивные передачи, в основном – футбол и бокс, сериал про то, как Зорро одной плетью побеждает целый взвод злобных тупых амеров. Но всё было на испанском языке, поэтому я ничего не понял. Потом я спустился на шестой этаж, и спросил у дамы за стеклом, где тут русские матросы. Дама вскочила с места и, тряся хорошими такими окороками, побежала показывать мне комнаты, где жили наши. Она постучала в дверь, там сразу же откликнулись:

– Заходи, Макаровна! Лёха как раз переодевается!

Мексиканка, которую хлопцы перекрестили зачем-то из госпожи Кальес в Макаровну, открыла дверь, зашла, и затараторила о чём-то с Миколой. Тот взял её под локоток, и они вышли в коридор. Микола увидел меня, пожал руку своей клешнёй, быстро спросил:

– Живой?

– Живой! – ответил я.

– Хорошо. Пойду с Макаровной посижу. Скучно ей сутки цельные одной-то сидеть. Я её русскому языку учу. А она меня – испанскому. Такая баба, что прямо – ух! Заходи, наши там текилу пирожками с какой-то дрянью закусывают. Как раз тебя вспоминали. Твой ствол – у меня под подушкой.

Меня приняли с распростёртыми, и сразу налили за здоровье. Я немного выпил, но местный алкоголь был далёк от моих идеалов, поэтому я больше жевал какие-то морепродукты, запечённые в тесте с луком и, конечно же, с огромным количеством перца, и слушал разговоры мореманов. Они рассказали, что после того, как выскочили из-под обстрела (Жаль, пацаны не успели, вечная им память.) и ушли в горы, то встретились с интернациональным мексиканско-китайским отрядом, и вместе добрались до границы. Там мексиканцы замолвили словечко, поэтому всех пропустили сразу и без проблем. Хотя просто так из Америки через границу уже никого не пускают. Народ живёт у границы в надежде проскочить на ту сторону, но сбыться этим надеждам не суждено. Фактически, с Америкой идёт война, поэтому граница на замке, и откроется только после победы, да и то – не факт.

У меня поинтересовались, как нога, почему меня постригли почти под ноль, и вообще? Я ответил, что с ногой всё нормально. Пока хромаю, но скоро заживёт. Подстригали в госпитале после санобработки, так что про фасон стрижки речь не шла. Операцию сделали так, что нога и новая такая не была. Но вот почему меня поселили в люксе, тогда как остальных – по третьему разряду – не понимаю?

– Тут такое дело, Володя, – взялся ответить за весь коллектив Лёха, поправляя лейкопластырь на раненой щеке, – Нас всех водили на допрос. Ну, на собеседование! Всех спрашивали про то, как очутились в плену, кем работаем, что собираемся дальше делать. Мы ответили, что хотели бы домой уехать. А нам сказали, что им очень нужны связи в России, потому что наши поддерживают Мексику в войне, поэтому требуются дельные люди, организаторы, переводчики, агенты. Тут мы и сообразили, что это ж как раз твоё! Офицер спецслужб, язык знаешь, врагов бьёшь наповал. На деле доказал, что амеров ненавидишь. Про товарища твоего погибшего рассказали. Короче, с тобой хотят поговорить очень большие люди, чтобы ты им помог в деле уничтожения империи зла.

– Лёха, кончай прикалывать! Я же серьёзно спрашиваю! – отмахнулся я, понимая, что ребята прикончили каждый по бутылке текилы с орлом, сидящем на кактусе, на этикетке, и теперь просто стебаются.

Но серьёзно говорить с этим народом не получалось. Близился вечер, и матросы засобирались на море позагорать и искупаться. Я решил сходить с ними. Мне отдали мой револьвер, я положил его в своём номере под матрац, вызвал дежурного, и спросил – как бы мне разжиться плавками и полотенцем. (На этом этаже дежурили парни, хотя на всех остальных этажах по вызовам бегали женщины. Я вспомнил Миколу, и мне стало завидно, что я – такой герой, да ещё в таком люксе, и простаиваю!) Парень молча подошёл к огромному шкафу у кровати, и отодвинул дверь. Там висело на плечиках и лежало на полочках шмоток – не в каждом магазине столько найдёшь.