Читать онлайн «Тело № 42». Страница 22

Иначе любое социальное взаимодействие превращается в поединок гордецов. В дуэль обидчивых аристократов.

Уважение к другим начинается с уважения к себе. А также к собственному, извините, сословию.

В Англии, например, есть еще и спич-код – распознавание социальных классов по манере речи. Например, если вы что-то неразборчиво или тихо сказали, вас непременно переспросят. Но человек из нижней части среднего класса скажет «pardon?». Человек из верхушки среднего класса скажет «sorry?». А аристократ спросит «what?». Кстати, представители рабочего класса тоже говорят «what?».

Это важная подробность. Люди среднего класса просят извинения, что не расслышали. А герцог и работяга спрашивают: «чего-чего?» Потому что они уверены в собственном социальном статусе.

Но вот что особенно интересно. Казалось бы, не говори «pardon», говори «sorry», и сразу поднимешься на ступеньку выше. Трудно, что ли, выучить? Нетрудно, конечно. Однако не хотят переучиваться. Держатся за свой класс. Любят его. Гордятся им.

Такие дела, дорогая Мария.

Не стесняйтесь портить продавщицам настроение своими замечаниями. Если замечания относятся непосредственно к их работе, естественно. Гоняйте их, как сидоровых коз. Мерийте по пятнадцать туфель, по двадцать плащей. Тогда они, глядишь, научатся уважать свою работу. А там и сами себя. И улыбнутся вам вполне искренне.

Или уволятся и пойдут вести ток-шоу. Забыл, как называется. Ну это, где он на стуле сидел.

Это Михайло Васильевич Ломоносов, «Разговор с Анакреоном» (1756).

Почему мы так озабочены убылью населения?

Один из моих корреспондентов ответил: потому что мы должны сохранить уникальную российскую цивилизацию, к которой мы все прикипели душой, без которой не можем существовать.

Звучит красиво и убедительно.

Но давайте оглянемся и поищем ее – эту уникальную российскую цивилизацию. Не будем твердить банальности – дескать, всякая цивилизация уникальна по определению, по факту своего существования.

Уникальная швейцарская, уникальная парагвайская и так далее. Это скучно и обидно. Пусть это политически некорректно, но мне не хочется ставить российскую цивилизацию в общий ряд, в котором большинство цивилизаций ничем особенным не отличились. Так, ставили хижины (возводили небоскребы), сочиняли сказки (снимали рекламные ролики), и всё. Цивилизация Пушкина, Толстого, Достоевского, Чайковского (и т. д.) заслуживает особого места во всемирном списке цивилизаций.

Всё так. Но только какое мы, теперешние, имеем отношение к Пушкину? А также к сокровищам древнерусской культуры, к безумному и мудрому восемнадцатому столетию, к золотому и серебряному векам русской литературы, к раннему советскому конструктивизму и сталинскому соцреализму? И даже к закатному советизму, к эпохе Трифонова, Попкова, Свиридова и Товстоногова?

Если честно, то никакого.

Фрески Рублева писал Рублев.

Таблицу Менделеева придумал Менделеев.

Романы Достоевского сочинял Достоевский.

А не присяжный патриот, который говорит: «Мы дали миру Достоевского!» Кто эти «вы», которые «дали»?

Иногда, впрочем, говорят: «Россия дала миру (и длинный список, в котором опять-таки непременно Достоевский)». Тогда – какая Россия? Какая из Россий? И какое отношение та Россия, в которой жил и работал Достоевский, имеет к России нынешней, или прошлой, или даже позапрошлой?

Потому что Россий было много. Но об этом чуть позже.

Итак. Достоевский сам себя дал России и миру. Сел за стол и написал роман, имея в виду выразить свои заветные мысли, плюс к тому заработать денег. Конечно, Достоевский творил не в пустом пространстве. Романы Достоевского были написаны в особом историческом, политическом и культурном контексте, в особой среде – человеческой, бытовой, городской, литературной, философской, какой хотите. В контексте того, что можно назвать российской цивилизацией второй половины XIX века. В ее санкт-петербургской версии.

Давайте не путать цивилизацию и тексты. Стихи, романы, картины, симфонии, научные сочинения. Здания и сооружения, фильмы и спектакли.

Тексты, однажды созданные, далее живут почти независимо от породившей их цивилизации. Их можно читать и изучать в любое другое время и в любом другом месте. Иногда бывает, что в другом месте им уютнее, чем дома. Так, например, произошло с русской литературой Серебряного века: в эмиграции она прожила еще некоторое время, пока на родине ее уничтожали и запрещали. Литература (книги и частично писатели, критики, журналисты, филологи еще той закваски) осталась, а цивилизация (социальная и культурная среда) радикально изменилась.

И в этой радикально изменившейся среде прежние книги (картины, спектакли, ученые трактаты) уже не просто не создавались. Они уже не понимались. Не воспринимались этой самой средой. Разве что за исключением короткого списка так называемых классиков. Которые, впрочем, понимались и интерпретировались в соответствии с задачами новой власти. Потому что «классика», Большой Канон, список лучших произведений литературы и искусства – это идеологическое изобретение, инструмент легитимации режима.

Если некто озабочен сохранением уникальной российской цивилизации, я могу дать совет и задать вопрос. Совет: читайте старые русские книги, забравшись в кресло с ногами, в любом удобном для вас городе. Что в Новочеркасске, что в Нью-Йорке. А вот и вопрос: что именно и каким способом вы собираетесь сохранять? Ведь книги и так в полной сохранности, а той цивилизации, которая отражена в этих книгах, уже нет и более не будет.

Ибо, как говорил подлый О’Брайен бедному Уинстону Смиту, «покажите мне то место, где сейчас находится прошлое». Нет такого места.

Если же всерьез говорить об уникальности российской цивилизации, то она печальна.

Уникальность в том, что Россия время от времени свирепо, но при этом планомерно и тщательно разрушала свою собственную цивилизацию. Предшествующую, я имею в виду. Российская цивилизация – это не цепь преемства, а череда разрывов.

Прекрасный, самобытный, разнообразный, культурно богатый мир удельных княжеств XIV—XVI веков, русский вариант европейского феодализма, был дотла разрушен безумцем Иваном IV и его сворой.

Потом, через сто лет примерно, царь Алексей Михайлович создал новый русский мир, совсем по-другому устроенный, как бы северную Византию.

Но уже сын его Петр Алексеевич с кровью выскреб византийское благолепие и заменил его немецким рассудком, порядком и военщиной. Вернее, попробовал заменить.

Через полвека Екатерина создала блистательную русско-французскую цивилизацию, символ которой – Пушкин и которая просуществовала аж до Крымской войны и реформ Александра II.

Вот тогда-то и возникла уже пятая по счету, самая, пожалуй, знаменитая российская цивилизация. Эпоха великого русского романа. Цивилизация чиновников и революционеров, гордых разночинцев, оскудевающего дворянства и первых шагов буржуазии. Цивилизация Толстого, Достоевского, Чехова, которая рухнула с первой русской революцией.

Совершенно отдельной цивилизацией стал Серебряный век – все другое. Другая городская среда, другие дома, рестораны, магазины. Другие законы, да и государство тоже по-другому устроено – почти парламентская монархия. Другие вкусы, другие нравы, другие «можно и нельзя», другие взаимоотношения между читателем и писателем (более панибратские, что ли; об этом писал Горький).

Потом были еще три российских цивилизации советского периода. Авангардистская – с 1918 по 1932 год. Здесь дата довольно точная – постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций».

Социалистическая (для культуры – соцреалистическая) – с 1932 до начала 1972 года, когда Брежнев перенес тяжелейший инсульт, но остался на своем посту. Начался декаданс советчины; в широких массах царили безыдейность и наплевизм, в образованном сословии крепло желание перемен.

Эта, уже девятая по счету российская цивилизация решительно отличалась от предыдущей двумя чрезвычайно важными вещами. Репрессивный аппарат, державший страну в страхе и повиновении, практически выдохся. Страна жила по инерции, держалась только своей громадностью и многолюдьем. И второе – самая высокая зарплата отличалась от самой низкой не более чем в пять раз; рынок труда замер, карьеры обессмысливались, никто ни к чему, по большому счету, не стремился. Национальной идеей стало мелкое скопидомство, обустройство садовых участков. Зато процвели литература, театр, кино. Закатная советская литература, в точности как на закате цивилизации № 4 (русско-французская имени Пушкина), стала единственной общественной трибуной. Писатели и критики стали властителями дум; «прогрессивные» журналы со «смелыми» романами и статьями рвали друг у друга из рук; «смелые» фильмы показывали на закрытых просмотрах; народ ломился на «смелые» спектакли. Кавычки я поставил по горькой необходимости. Простите.