Читать онлайн «Кладбище мертвых апельсинов». Страница 18

●●●

Не потому ли я так часто со страхом и с замиранием сердца проверяю, на месте ли ключ от моей римской квартиры или записная книжка с изображением высохших тел епископов и кардиналов из Коридора Священников катакомб капуцинов в Палермо, что в детстве я так много воровал и страх перед кражей до сих пор прочно сидит у меня в костях, никак не желая оттуда улетучиваться. Однажды я подлейшим образом злоупотребил доверием матери. Мы сидели в зале ожидания на вокзале в Виллахе, и матери нужно было зайти в туалет, я украл сто шиллингов из ее потертой зеленой сумки из искусственной кожи, которую она оставила меня сторожить. На эти деньги я посмотрел, наряду с другими шедшими тогда в австрийской провинции фильмами, такие итальянские ленты, как «Его путь усеян трупами» и «Спой мне песню о смерти».

Устыжусь ли я, когда с древом запретных плодов на тельце, на шею себе повесив вместо фотоаппарата записную книжку, не которой наклеены засушенные, при полном облачении тала епископов и кардиналов из палермских катакомб капуцинов, с японской маской на лбу, плотно удерживаемой на голове повязкой с Fujica, войдя в собор Святого Петра, благоговейно приближусь к Пьете Микельанджело?

По пути в Ватикан я сел в чирколаре – римский трамвай. Прямо передо мной стоял неф, прижимавший к груди портфель с наклейкой «Радио Ватикана! На одной волне с папой римским!» Ребенок держал в руке сверкающий серебристый воздушный шар, на котором была изображена целая толпа монахинь с большими распятиями на груди и театральными биноклями, чтобы лучше видеть Святого Отца. Маленький мальчик размахивал флажками с портретом папы. Красивый слепой юноша в сопровождении монахинь прислушивался к папскому посланию. Уставившийся на папу крестьянин из Калабрии медленно закрыл рот, заметив, что я смотрю не его совершенно гнилые зубы на верхней челюсти. Когда рядом со мной лопнул воздушный шарик с портретом папы, полицейский схватился за кобуру. «Buon Pasqua!» – закричал вслед толпе монахинь сидящий на ватиканской стене грязный цыганенок, напрасно протягивающий монахиням пластмассовую тарелку за подаянием. «Вчера на площади Святого Петра я вообще ничего не видел, – сказал мне тирольский крестьянин, – потому что итальянское телевидение установило огромный экран, на котором можно было видеть увеличенное изображение папы, служащего пасхальную мессу. Я был слишком близко и слишком далеко от живого папы!» Во время процессии в честь одного из святых в соборе Святого Петра, в которой участвовали облаченные в нарядные ризы епископы и кардиналы, я встал так, чтобы идущий впереди мальчик-служка прошел бы рядом со мной и чтобы мы смогли бы посмотреть друг другу в глаза. После мессы служка собора Святого Петра раскладывал оставшиеся большие облатки, сначала по кругу, как игральные карты, затем наступал по ним, чтобы они плотно легли друг на друга, а затем уложил их в круглую деревянную коробку.

Пасхальным утром, сидя на только что остриженном ягненке и держа в левой руке пасхальную хоругвь, а в правой поднос, польская кухарка в черном одеянии монахини подъехала к Иоанну Павлу II и поднесла ему двух уже почти растаявших пасхальных агнцев из шоколада.

На одежде нищего, который, склонив голову, постоянно присутствовал со своими пластиковыми сумками на церковной службе, была наклеена открытка Рима с портретом нового папы. Священник, превращая хлеб в Тело Христово, трижды перекрестил верующих высоко поднятой дароносицей, в центре которой, как водяной знак, была изображена голова пустынника, который сидел, обложившись своими пластиковыми сумками, и на его спине была открытка Рима с портретом Иоанна Павла II. Пустынник выронил лачку маленьких образков. На рассыпавшихся по церковному полу образках можно было видеть голову Иоанна Крестителя на серебряном блюде. Епископ с крошками облаток в углу рта сотворил языком крестное знамение, открыл дарохранительницу, достал из нее замороженного ободранного ягненкав прозрачном пакете и пасхальную хоругвь, повернулся к стоящему на коленях народу, поднял холодное твердое мясо пасхального агнца и, совершая им крестное знамение, возгласил: «Гитлер из Назарета, Царь Иудейский!»

Я обернулся на звук проезжающей машины и увидел выезжающий на кладбище катафалк, пышно украшенный букетами цветов и крестообразными траурными венками. В мастерской каменотеса напротив кладбищенских ворот, на полке, стояли бледные, пыльные бюстики Мадонны. Горящий кончик лежащей на могильном камне сигареты, которой меня угостил молодой каменотес, висел в воздухе. «Из праха вышел и в прах обратишься!» – произнес, благословляя нас, деревенский священник Франц Райнталер и кончиком пальца, к которому прилипли частички пепла, нарисовал на наших детских лбах крест. В мастерской между стеной и сертификатом каменотеса были вставлены портрет папы Иоанна XXIII и изображение Иисуса из Назарета, указательным пальцем левой руки показывающего на рану на груди, через которую было видно его пронзенное сердце. Рядом висели рекламный плакат с подсвеченными надгробными плитами, а поверх него – большая фотография римской футбольной команды. Увидев обкусанный ноготь каменотеса, я вспомнил, что ребенком так часто и основательно грыз ногти, что из пальцев начинала идти кровь и они болели потом целыми днями. Прежде чем протянуть контракт, каменотес выразил свое соболезнование вошедшим в мастерскую двум одетым в траур женщинам и мужчине. Молодая женщина подала ему паспорт с фотографией старика. Вдова молча стояла рядом и внимательно следила за разговором. Перед кладбищенскими воротами продавщица цветов, повязавшая вместо передника черный пластиковый пакет для мусора, на котором, как на кинопленке, был изображен Колизей, ела только что зажаренную куриную ногу и поливала оливковым маслом кусок белого хлеба, посыпанный чесноком. За соседним прилавком молодая цветочница опрыскивала из красного пульверизатора белые и желтые маргаритки. Распевая народную неаполитанскую песню, мужчина за прилавком составлял траурный букет из белых и красных гвоздик, оранжевых лилий, голубых цветов-башмачков, которые он вставлял между листьями лавра и клена. С одной стороны траурной ленты, которую он напоследок прикрепил к крестообразному букету, было написано «Il Nonno Mario», a на другой – «Zie e zii». Прикрепив степлером обе черные ленты к цветочным лепесткам, он опрыскал из куклы-пульверизатора с маленьким отверстием в голове готовый траурный букет и, положив его себе на плечо, понес в лавку. На асфальте, на том месте, где он составлял букет, остались лежать пара листьев лавра и оранжевый с черными точками лепесток лилии. Одетые в черное монахини и священник вместе с тридцатью монголоидного вида детьми спешно направлялись в морг, куда также хотел попасть и я вместе с одной дамой, чтобы там пройтись от гроба к гробу. Однако глухонемой служитель морга преградил нам дорогу и, издавая звериный рык, зажал ноздри указательным и большим пальцами правой руки, давая нам понять, что трупный запах в морге так силен, что никто не должен туда входить. Двадцать серебряных распятий сияли на солнце на груди идущих из кладбищенской церкви монахинь. В кладбищенской церкви монгольского вида юноша крестился всякий раз, когда проходил мимо образа Святого, висящего на стене. Глядя на то, как бабушка, кротко держа мальчика за руку, шла вместе с ним по заасфальтированной аллее кладбища, я вспомнил, как каждый раз мне было неприятно, когда дедушка крепко брал меня за руку своей липкой рукой и мы вместе возвращались по утопающей в снегу деревне домой после воскресной мессы. Молодой парень из соседней деревни, работавший в морге, рассказывал мне, что уложил феном холодные волосы девушки, погибшей в автомобильной аварии. Затем он накрасил ей веки, а синие губы подвел красной помадой, а прежде чем сложить ей, как в молитве, руки, красным лаком накрасил ей ногти. Между пальцев девушки он вложил нарисованную отцом Францем Райнталером картинку, на которой была изображена женщина, держащая на серебряном блюде голову Иоанна Крестителя, так как юноше, управлявшему мотоциклом, на котором ехала девушка, грузовиком оторвало голову. Иногда, рассказывал он мне, я отвозил красивого, всего несколько часов назад умершего мальчика в отдельную комнату, закрывал дверь, подходил к уже обмытому и одетому родителями мертвому телу, раздевал его и дрожащими руками прикасался к его половым органам.

Карабинеры на Кампо Верано не только с подозрением наблюдали за цыганскими мальчишками, вырывающими сумки из рук пришедших на кладбище стариков, но и, медленно проходя по широким асфальтированным кладбищенским аллеям, ухаживали за могильными плитами монахинь, надевая на них арестантские робы в косую полоску. Пять-шесть лежащих на желтой могильной плите кошек одновременно подняли головы и уставились на меня, как будто я воскресший покойник. Когда я, идя дальше, приблизился к парочке жирных котов, которым вдовы приносят остатки пищи, один из них зашипел на меня и как тигр кинулся защищать свою миску. На освещенном солнцем фаллосо-образном, заросшем плющом могильном камне я заметил ящерицу и долго, затаив дыхание, смотрел, как быстро пульсирует сердце под ее шеей. Кто-то из этих двоих рука к руке спускающихся по лестнице и входящих в морг людей повесит венок на шею лежащей в морге жертве несчастного случая и обрызгает шипучкой ее. Наместник Господа самолично отслужит мессу на Кампо Верано, где между могилами монахи заколют, а монахини выпотрошат агнца и, разрезав его на кусочки, зажарят их на острых прутиках растений. Наденет ли голый, облаченный в белое монах на шею папе большой лавровый венок, откроет ли папа бутылку шампанского и польет пенным спуманте визжащих, бегущих с высоко поднятыми руками монахинь? Пара цыганок с детьми бездельничала на асфальте перед кладбищем и протягивала прохожим, идущим с цветами на кладбище в День всех святых и в День поминовения усопших на могилы своих родных – родные, что за слово, – крышку от обувной коробки. К цыганкам подошел карабинер и, не говоря ни слова, свистком, как машины с парковки, прогнал их. Маленький косоглазый цыганенок, сидевший перед матерью на асфальте, враждебно уставился в лицо карабинера. Цыганка какое-то время еще продолжала сидеть, суя под нос полицейскому крышку от обувной коробки, в которой лежало несколько жалких монет. Продавец лотерейных билетов в желтом колпаке наподобие короны, покрытом целлофаном, с надписью «Lotteria Italia fantastical» хотел сбыть связку своих обещающих миллионы билетов перед воротами кладбища, в день, когда мертвые приглашают к себе в гости на могилы живых. Я снова услыхал полицейский свисток, обернулся и увидел, что полицейский прогоняет двух цыганят-попрошаек, крича им: «Avanti! Avanti!» Когда одетый в белое папа в сопровождении моторизованной полиции прибыл к воротам Кампо Верано и вышел из своего черного «мерседеса», тотчас же воздев руки к небу, сотни толпящихся, не дающих пройти монахинь завизжали и замахали белыми и желтыми поминальными букетами. Старая монахиня, вытянув ноги, сидела на могильной плите достойной потери семейства и вполголоса бормотала молитвы. Больше сотни монахинь, молясь, истово перебирая четками, стояли между монашескими надгробиями. И, как будто на тончайшей облатке изображен не Христос, а Дуче, военный, приняв причастие, положив облатку на влажный, отдающий приказы язык – Папа: «Сие есть Тело Христово!» Военный: «Аминь!» – по-военному делает поворот кругом и гусиным шагом марширует на свое место.