Читать онлайн «Бельэтаж». Страница 25

Примечания

Люблю я это постоянство бликов на краях движущихся предметов. Даже монотонно вращающиеся серые пропеллеры и настольные вентиляторы поблескивают строго в определенных местах; каждая изогнутая лопасть вентилятора, движущаяся по кругу, на миг ловит свет, прежде чем передать его преемнице. – Здесь и далее прим. автора, кроме отмеченных особо.

Я глазам не поверил, когда впервые увидел, как соломинка всплыла в моей банке с содовой и зависла над столом, чудом зацепившись за металлические зазубрины снизу по краю отверстия в банке. В одной руке я держал свернутый клин пиццы, захватив его тремя пальцами, чтобы угол не свисал, а сырно-жирная начинка не стекала на бумажную тарелку, в другой руке тем же способом – книгу в мягкой обложке, и что же мне было делать? Мне всегда казалось: соломинки нужны для того, чтобы хлебнуть колы, не откладывая ломоть пиццы и одновременно продолжая читать. Подобно многим, скоро я обнаружил, что существует способ утолять жажду, пользуясь новыми плавучими соломинками без помощи рук: надо нависать над самым столом, придерживать губами кончик почти горизонтальной соломинки, топить ее в банке всякий раз, когда захочешь сделать глоток, и в то же время напрягать зрение, чтобы не потерять нужную строчку на странице. Как могли инженеры по соломинкам допустить такую элементарную ошибку – сконструировать соломинку весом легче сахарной водицы, в которой этой соломинке полагается стоять торчком? Бред! Но потом, как следует поразмыслив, я пришел к такому выводу: действительно, инженеры виноваты в том, что не предвидели плавучесть соломинки, однако задача эта не так проста, как мне поначалу представлялось. Насколько я помню, в тот исторический период, год 1970-й или около того, пластмасса, которой заменили бумагу, на самом деле превосходила тяжестью колу – расчеты были абсолютно верны, первые выпущенные партии выглядели прилично, и хотя соотношение плотностей воды и пластмассы едва выполнялось, изделие пустили в производство. Забыли учесть только одно: что пузырьки углекислоты будут цепляться за невидимые неровности на поверхности соломинки, а вихревые потоки у конца соломинки, погружаемой в напиток, сами создают подобные пузырьки; таким образом, облепленная пузырьками и без того не слишком тяжелая соломинка всплывает, пока не достигает подповерхностной зоны напитка, где нет пузырьков, обеспечивающих дальнейшее всплытие. Прежние бумажные соломинки со спиральным швом были более шероховатыми, чем пластмассовые, на них налипало больше пузырьков, зато они были пористыми: немного колы попадало в поры, служило балластом и предотвращало всплытие. Ладно, была допущена оплошность, но почему ее не исправили? Почему не произвели расчеты заново – для более толстых пластмассовых соломинок? Ясно же, что самые крупные покупатели, производители фаст-фуда, согласились бы терпеть в своих заведениях плавучие соломинки от силы полгода. Наверняка целые отделы были брошены на выбивание концессий у «Сунтхарта» и «Маркала». Однако хозяева закусочных в то же время сами приспосабливались к изменившейся ситуации: принялись надевать предохранительные крышечки на каждый стаканчик с напитком, продаваемый на вынос или для употребления в зале; благодаря этим крышечкам напитки стали реже проливать, в середине каждой имелась маленькая крестообразная прорезь – причина раздражения в эпоху бумажных соломинок, поскольку прорезь зачастую бывала такой узкой, что бумажные соломинки сминались при попытке пропихнуть их сквозь крышку. Перед ответственными за соломинки в корпорациях быстрого питания встал выбор: а) либо делать прорези шире, чтобы бумажные соломинки не мялись, б) либо начисто отказаться от бумажных соломинок, делать прорези еще уже, чтобы 1) полностью устранить вероятность всплытия и 2) уменьшить зазоры между соломинкой и краями прорези настолько, чтобы содовая почти не выливалась, не пачкала сиденья в машинах и одежду и не вызывала раздражения. Вариант б) оказался идеальным – даже если не принимать во внимание соблазнительную цену, предложенную производителями соломинок, которые заменили оборудование для скручивания бумажных заготовок в спираль скоростными машинами для штамповки пластмассы, – на нем и остановились, не задумываясь, что это решение будет иметь серьезные последствия для всех ресторанов и особенно пиццерий, где продают содовую в банках. Вдруг выяснилось, что продавцы бумажного товара предлагают мелким закусочным только плавучие пластмассовые соломинки, и никакие другие, оправдываясь тем, что их подают во всех крупных сетях ресторанов быстрого питания, а мелкие заведения не провели независимых испытаний на банках содовой вместо стаканов с крышками и крестообразными прорезями в них. Так качество жизни само по себе снизилось на одну восьмую деления – пока в прошлом году, кажется, я в один прекрасный день не заметил, что пластмассовая соломинка из некого тонкого полимера с цветной полоской стоит стоймя на дне моей банки!

В детстве я много думал об этом эффекте суставов пальцев и пришел к выводу: когда потихоньку преодолеваешь эти временные препятствия, ты, по сути дела, выравниваешь «стенки клеток», из которых состоит сустав, меняя то, что, с точки зрения своей неподвижности, казалось окончательной, стабильной географией данного микроскопического региона.

Несколько лет мне и в голову не приходило купить подобный журналец, если за прилавком девушка, но однажды я набрался наглости и попробовал: уставился прямо в ее накрашенные глаза и попросил «Пентхаус», хоть и предпочитал что-нибудь попроще, вроде «Oui» или «Клаба», но свою просьбу я произнес так тихо, что продавщице послышалось «Пауэрхаус», и она жизнерадостно показывала на шоколадный батончик, пока я не повторил название. Потупившись, она выложила издание на прилавок между нами – в те времена на обложку еще допускались обнаженные соски – и посчитала его вместе с упаковочкой «Вулайт», которую я купил для отвода глаз: девушка конфузилась, суетилась и, пожалуй, слегка разволновалась, она сунула журнал в пакет, не спрашивая, «нужен» он мне или нет. В тот же день я раздул ее краткое смущение до размеров полезного этюда, в котором я регулярно, раз в неделю покупал у той же девушки журналы для мужчин, обычно по утрам во вторник, и вскоре от моего сопровождаемого звонком входа в «7-илевен» нас обоих стало бросать в неловкую дрожь, а дома я все чаще находил наспех нацарапанные записочки между страницами в самой середине журнала: «Привет! Кассир», и «Вчера вечером я рассматривала себя в такой же позе перед зеркалом в своей комнате, – Кассир», и «Иногда я смотрю на эти снимки и представляю, как ты их разглядываешь, – Кассир». В таких историях главное затруднение – текучесть кадров: к следующему моему визиту в магазин та девушка уволилась.

Натягивая носок, я уже не скатываю его заранее, то есть не собираю большими пальцами в телескопические складки и не помещаю получившийся пончик аккуратно на пальцы ног, хотя несколько лет я, наученный внушающими восхищение, бодрыми воспитателями детского сада, был уверен, что это хитроумный способ и что я выдаю только собственную лень и неумение планировать действия, когда беру носок за резинку и втискиваю в него ступню, вихляя щиколоткой, чтобы пятка попала куда положено. Почему? При более элегантном заблаговременном скатывании на месте, то есть на подошве, остаются все соринки с плохо подметенного пола, прилипшие к ней за то время, пока идешь из душевой к себе в комнату, в то время как при более грубом и прямом методе надевания есть риск порвать старый носок, однако тот же носок смахивает с подошвы сор, поэтому впоследствии, уже торопясь в метро, гораздо реже ощущаешь под сводом стопы перекатывающиеся, раздражающие крупицы.

В детстве я думал, что название «скотч» – имитация понижающегося треска первых целлофановых лент. Как лампы накаливания в офисах уступили место флуоресцентным, прежде желтовато-прозрачный скотч стал голубовато-прозрачным и потрясающе бесшумным.

Со сдвигом в десять лет степлеры претерпели коренные внешние изменения, подобно паровозам и звукоснимателям фонографов, на которые они походили. Первые степлеры были чугунными и стоячими, похожими на работающие на угле паровозы и эдисоновские фонографы с восковыми валиками. Но в середине столетия, когда производители локомотивов узнали слово «обтекаемый», а дизайнеры упрятали головку звукоснимателя в аэродинамический ребристый пластиковый кожух, чем-то похожий на поезд, огибающий гору, народ из «Суинглайна» и «Бейтса» потянулся за ними, инстинктивно просек, что степлеры – те же локомотивы, где два острия скобок соприкасаются с парой металлических выемок, и те, как рельсы под колесами поезда, вынуждают скобки следовать по заранее определенному пути, а сходство степлеров со звукоснимателями фонографа – в примерно одинаковых размерах и наличии острия, которые вступают в контакт со средой, хранящей информацию. (Головка звукоснимателя извлекает эту информацию, а степлер объединяет ее в одно целое: заказ, накладная, счет-фактура – к-крак – скреплено, комплект; рекламация, копии оплаченных чеков и счетов, письмо с извинениями – к-крак – скреплено, комплект; история очередной междоусобицы филиалов в служебных записках с продолжением и телексах – к-крак – скреплено, законченный эпизод. На старых бумагах, скрепленных степлером, в левом верхнем углу видны прививочные оспины – места, где вынимали и вставляли скрепки, снова вынимали и вставляли, когда документ вместе с дырками от степлера копировали и передавали в другие отделы для дальнейших действий, копирования и скрепления степлером.) А потом началась великая эра угловатости: БАРТ признали идеальным поездом, у проигрывателей «АР» и «Бэнг-и-Олафсен» появились углы – конец кремовым пластмассовым мыльницам! А сотрудники «Бейтса» и «Суинглайна» опять подсуетились, избавили свои агрегаты от всех мягких изгибов и заменили черным цветом бурый с любопытной текстурой. Теперь, конечно, по Франции и Японии разъезжают скоростные поезда с аэродинамическими профилями, напоминающими о городах будущего с обложек «Популярной науки» 50-х годов, так что скоро и степлер приобретет сглаженные очертания валиков прически «помпадур». Увы, прогресс в оформлении звукоснимателей замедлился, теперь все покупают компакт-диск-плейеры – дизайн в духе модернизированного советского реализма, который могли оценить немногие, уже никого не вдохновляет.