Читать онлайн «Эшелон». Страница 9

Итак, под крышей Института физики атмосферы в одном отделе встретились два полярно противоположных характера. Коллизия между ними представлялась если не неизбежной, то весьма вероятной. И она произошла! В это время (около 1950 года) Иван Андреевич с большой рекламой стал заниматься довольно эффективной тематикой — зондированием с помощью прожекторов серебристых облаков. Как известно, последние изредка наблюдаются на рекордно большой (для облаков) высоте в 80 км. Используемая для зондирования прожекторная установка находилась на загородной станции Института около Звенигорода.

На всю эту тему был наведен густой туман секретности. И вдруг стало известно, что Хвостиков по закрытой линии получил за эту работу Сталинскую премию, кажется, первой степени, причем единолично, без своих сотрудников; вернее, сотрудниц — И. А. всегда предпочитал работать с дамами. Старый армейский волк Валерьян Иванович, отлично представлявший себе возможности работавших на Звенигородской станции списанных военных прожекторов (с которыми он во время войны немало поработал — см. примечание на этой странице), сразу же понял, что ни о каком зондировании столь «высокой» цели, как серебристые облака, не может быть и речи. Тут был какой-то явный мухлеж! Проявив незаурядную хитрость, помноженную на настойчивость и крайнюю неприязнь к предполагаемому респектабельному мошеннику, Красовский тщательно изучил подлинные материалы наблюдений и «строго математически» изобличил Хвостикова в сознательной фальсификации и жульничестве. Особенно эффектно было доказательство мошенничества на основе фотографий (основной материал!), на которых были изображены размытые пятна — якобы отраженные серебристыми облаками прожекторные блики. Красовский доказал, что фотографировалась с помощью расфокусированной оптики с большими экспозициями… Полярная звезда! Доказательством этому были неполные круги, окружающие размытые пятна — треки околополярных звезд, которые и были отождествлены Валерьяном Ивановичем с помощью атласа Михайлова!

После бурного собрания злосчастный «лауреат» раскололся. Результаты были впечатляющими: Хвостиков был изгнан из института и лишен Сталинской премии (точнее «бляшки» — денежки возвращать не положено). Кажется, из партии его все-таки не исключили. И он исчез из моего поля зрения, прозябая в сточной канаве, именуемой «Институт научной информации». Насколько мне известно, Сталинской премии был лишен украинский академик Латышев и некий азербайджанский деятель по фамилии Гуссейнов, написавший монографию о Шамиле. Дело в том, что в процессе получения премии Шамиль успел превратиться из борца против царизма в агента английского империализма. Не выдержав поднявшейся травли, несчастный экс-лауреат повесился… Что касается Хвостикова, то через много лет он потихоньку стал оправляться от нанесенного ему сокрушительного удара, даже стал участвовать в каких-то комиссиях. Но тут его настиг рак, и он умер.

В нашей литературе, а также кино и телевидении довольно часто муссируются проблемы, касающиеся науки и ученых. Как правило, эти худосочные и лживые произведения дают совершенно искаженную и далекую от действительности картину взаимоотношений между работниками науки. На самом деле, благодаря специфическим условиям советской жизни, коллизии и конфликты между учеными чрезвычайно драматичны. Здесь в причудливый клубок переплетаются как академические, так и совсем не академические линии.

Тому наглядный пример — рассказанная выше история.

Но вернемся в конференц-зал Астрономического института. «Знаете ли Вы, кто отец Хвостикова?» — спросил меня сын священника и (правда, с большим трудом) выдержал многозначительную паузу. «Кто же?» — нехотя, из вежливости спросил я. «Великий князь Николай Константинович Романов, двоюродный дядя Николая Второго!» Я выразил тупое удивление. «А знаете ли Вы, — решил добить меня Валерьян Иванович, — что сын Хвостикова работает у Вас в отделе?» «Нет у меня Хвостикова», — вяло возразил я. «А его фамилия вовсе не Хвостиков, а Пащенко!» — торжествуя выдохнул В. И. Вот тут я, к полному удовольствию В. И., даже растерялся. Я очень хорошо и давно знал нашего инженера Мишу Пащенко. Бог ты мой, если В. И. прав, то… «Подождите меня здесь», — сказал я В. И. и пошел в 1-й отдел к незабвенной Вере Васильевне. «Я хочу ознакомиться с личным делом Пащенко», — сказал я удивленной заведующей 1-м отделом, до этого ничего подобного от меня не слыхавшей. Как заведующий отделом я имею право знакомиться с личным делом своего сотрудника. Быстро устанавливаю, что отец Михаила Ивановича Пащенко, Хвостиков Иван Андреевич, родился в Ташкенте в 1906 году. Пока все сходится. Когда я вернулся в конференц-зал к торжествующему В. И., меня пронзила простая мысль: «В отсутствии прямых наследников, убитых в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге, Мишка вполне может претендовать на корону Российской империи! Во всяком случае, прав у него не меньше, чем у какой-то липовой Анастасии!»

Через две недели после разговора с В. И. я побывал на выездной сессии Академии наук в Ташкенте. Там я нашел старых ташкентцев, которые полностью подтвердили изыскания В. И. При этом выявились забавные подробности. Великий князь Николай[6] был болен… клептоманией (не отсюда ли странный стиль научной работы его сына?). По этой причине пребывание его в столице империи стало просто невозможным (украл ожерелье у своей матушки и мог, в принципе, на дипломатическом приеме стащить какую-нибудь ценную безделушку у супруги иностранного дипломата). Поэтому его и отправили в Ташкент — по существу, это была почетная ссылка. Между прочим, Николай Константинович Романов был неплохой человек, много сделавший для благоустройства Ташкента и смягчения царивших там со времен «господ-ташкентцев» диких нравов. Старожилы всегда вспоминали его с благодарностью. Имел, впрочем, еще одну, кроме клептомании, слабость: обожал хорошеньких женщин. Кстати, Мишина бабушка была одной из первых красавиц Ташкента. И опять-таки удивительным образом эта черта характера великого князя проявилась и в его сыне: Иван Андреевич был весьма женолюбив, и подчас на этой почве с ним происходили крупные неприятности. Но что поделаешь — против генов не попрешь!

Переваривая ташкентскую информацию, я позабавился над смешной ситуацией, имевшей место несколько лет тому назад, в 1968–1969 г.г. В это время Миша Пащенко довольно много времени провел во Франции (у нас там была совместная с французами работа). «Приятно, — думал я, — ходить по мосту Александра Третьего и ясно сознавать, что этот мост, довольно, впрочем, безвкусный, подарен славному городу Парижу твоим двоюродным прадедом». А еще Мише приходилось бывать в доме своего французского коллеги Леонида Вельяшева, чей отец — живой тогда! — старый казачий полковник. «Интересно, — думал я, — если бы старик знал, что у него в гостях праправнук Николая Первого — вытянулся бы ли он во фрунт?»

Через год после описываемых событий в плохоньком кафе «Березка», что в Черемушках, состоялся традиционный банкет нашего отдела, вернее, двух отделов — ГАИШ и ИКИ. Я пригласил танцевать немолодую даму — вдову Ивана Андреевича и мачеху Миши Пащенко, работавшую конструктором в моем отделе. Танцуя, я ошарашил ее абсолютно неожиданным вопросом: «А как Вы полагаете, у кого больше прав на корону Российской империи — у Ваших детей или у Миши Пащенко?» «Конечно, у моих детей!» — быстро ответила она.

Речь будет идти, конечно, не о применении кинотехники в астрономической науке, скажем, при исследовании динамики развития протуберанцев методом Лио. Просто я хочу поделиться воспоминаниями о своих многочисленных контактах с деятелями «важнейшего из всех искусств». По роду своей работы мне, в частности, приходилось давать консультации режиссерам как научно-популярных, так и «настоящих» фильмов, а также писать рецензии на некоторые сценарии.

Первое воспоминание о моей деятельности в этой области относится еще к 1946 году, когда я только начинал свою астрономическую карьеру и был молодым кандидатом наук. Уже не помню, как это получилось, но я консультировал одну довольно странную кинодаму по фамилии Нечволодова. Она написала сценарий научно-популярного фильма о солнечной активности, который мне надлежало выправить и привести хоть в какое-то соответствие с наукой. Сценарий был ужасен, и я с ним ужасно помучился, главным образом, по причине упорного сопротивления кинодамы. Я почему-то запомнил, что она никак не хотела называть протуберанцы своим именем. «Они же протубурансы!» — упрямо твердила дама, доводя неопытного консультанта до отчаяния. Не знаю, дошла ли эта короткометражка до экрана.

Лет через 17 после этого я, уже полумаститый деятель, консультируя какую-то дипломную стряпню выпускницы ВГИКа, уже вел себя как большой босс: потребовал у дипломницы, чтобы она организовала для моих сотрудников просмотр чаплиновской «Золотой лихорадки», По-видимому, девице организовать такой просмотр было далеко не просто: когда мы во ВГИКе, затаив дыхание, смотрели, как голодному верзиле-старателю бедняжка Чарли мерещился гигантским цыпленком, за дверью отчетливо слышались возмущенные голоса каких-то кинокомендантов, требующих очистить помещение для некоторой кинонадобности. Как там выкручивалась наша бедняжка-дипломница, я не знаю. Не знал я также, что являюсь свидетелем чрезвычайно редкого явления в мире кино: верности данному слову и чувства ответственности. У неизмеримо более маститых кинодеятелей я неоднократно наблюдал полное отсутствие этих драгоценных качеств…