Читать онлайн «Рассказы». Страница 5

Сделка была совершена и участники еще не успели разойтись, как началась высадка взятых татарами в полон русских женщин и на пристани стало тесно. Татары пришвартовали щебеку, судно средней величины, и молодые русые женщины, востребованный товар, сходили на пристань. Перед ними бегал низкорослый, как карлик, кривоногий и большеголовый татарин, играя длинным плетеным хлыстом. Он, как цирковой дрессировщик, то выписывал хлыстом в воздухе замысловатые фигуры, то волочил его за собой по грязной к вечеру мостовой стамбульского порта. К его плоскому лицу была припечатана гримаса радостного смеха, а изо рта, как частые залпы короткой ружейной стрельбы вылетало «ха, ха, ха, ха, ха». Женщин разлучили с семьями, оторвали от них грудных детей, рассортировали по возрасту и перед высадкой на берег, как скот, окатили водой для придачи товарного вида. У нескольких в дороге случился выкидыш, заболевших и оказывавших сопротивление просто выбросили за борт — неизбежные производственные издержки. Некоторые были нагие, другие — в разодранной одежде. Слезы и крики первых дней плена сменились воем, который стоял над ними плотным столпом до небес. Их разместили в женских рядах невольничьего рынка, и к утру цены на белокожих рабынь поползли вниз.

Запорожцы все как один, набычив шеи и насупив брови, исподлобья наблюдали позорный парад славянок. Они цедили сквозь зубы проклятия и угрозы и сжимали рукоятки сабель. Татарва, погань бусурманская.

«Достопочтенные господа казаки, — обратился к ним толмач, — челеби банкир хочет познакомить вас с последним еврейским изобретением — страховкой кораблей и грузов на случай пиратского захвата или кораблекрушения».

«А шо це такэ, страховка, это что, когда страх?»

«Что вы, панове казаки, это без страховки страшно, с ней-то как раз и не страшно. Вот вы везете ценный груз и солидную сумму наличными. В цивилизованных странах не принято возить деньги в бочонке, это неудобно, и вас могут легко ограбить. Если вас возьмут на абордаж пираты…»

«Это ты брось, у нас семипядные пушки-пищали, мы сами кого хошь ограбим.»

«В этом мы не сомневаемся. Но не исключена возможность кораблекрушения. Черное море очень коварно».

«Наша Христова вера нам помогает. Верно я говорю, братове?»

«В том-то и дело, что на Бога надейся, а сам не плошай. Мы предлагаем вам, дорогие паны, возмещение убытков в случае кораблекрушения и даже, не приведи Господи, вашей гибели. Ваши семьи получат полную стоимость груза».

«Это ты брось. Как же мы это проверим, коли нас не буде? Вы, жиды, хоть черта проведете».

«А как насчет векселя? Вы можете вложить ваши деньги в наш банк, а когда вы, даст Бог, приплывете в следующий раз, то получите по векселю все ваши деньги плюс двадцать процентов годовых — кругленькую сумму! Не прилагая никаких усилий, вы заработаете много денег. Примите наши гарантии, с этого момента вы становитесь нашими партнерами. Ну, как мы можем вас обмануть?! Это все равно, что обмануть самих себя, мы же с вами партнеры».

Казаки между собой: «Ну, что я вам говорил, евреи делают деньги из воздуха! Жидовское племя мошенников. Ну и хорошо, что делают, це наши деньги! А как обманут? Шеи свернем. Шибко большой навар получается. Не можно отказаться. Никак не можно. А как обманут? Не обманут, мы же снова с товаром приплывем. Не можно отказаться».

«Ну, добре. Клянемся крестом святым, обманите — шеи свернем».

Циля после обращения в ислам стала Наджлей («широкоглазой»). В гареме ее обучили турецкому и арабскому языкам, Корану, каллиграфии, рисованию, томным танцам и хорошим манерам. Сераль выгодно отличался от института благородных девиц уроками изощренных любовных игр и невыгодно — жестокими казнями тех его обитательниц, кому этот земной рай был не по душе. В интригах Наджля не принимала никакого участия и не объедалась сладостями как ее товарки. Скука, бич гаремной жизни, ее не коснулась, она была всегда занята: Циля-Наджля часами сидела без движения, сложив ноги по-турецки, с широко открытыми голубыми (и эта — голубоглазая!) глазами и смотрела ей одной видимый, всегда один и тот же фильм.

Только однажды ей выпало счастье стать гезде — удостоившейся взгляда султана, и черный евнух торжественно уведомил ее об этом. Наджлю отвели в хамам и искупали в розовой воде, натерли ее тело благовониями, вплели в волосы нити жемчуга и закапали в глаза капли, расширяющие зрачки. Но султана отвлекла неудачная попытка турецких военных кораблей прорвать надолго затянувшуюся морскую блокаду Стамбула и Салоник. Венецианцы наглели с каждым днем и нанесли уже изрядный ущерб экономике и престижу Османской империи. Они препятствовали заходу в порт иностранных кораблей, и ни одному казачьему судну больше не удавалось пришвартоваться к стамбульской набережной. Правитель был так огорчен, что позабыл о Наджле, и ему не решились напомнить, а та, не подавая виду, в душе порадовалась такому повороту событий. Теперь она могла снова вернуться к просмотру любимого фильма.

Это был день стирки, Циля собрала белье по домам и ушла на реку с рассветом. Когда полоскали белье, она поймала на себе очень странный взгляд прачек-хохлушек и услышала шепот «батько… мамо», но они замолчали, когда она подошла к ним, чтобы узнать что случилось. Вечер, она идет домой по проселочной дороге, поспевает за своей длинной тенью, спине тепло от солнечных лучей, а грудь холодит прохлада. Натруженные руки гудят, но это ничего, она заработала немного, и можно будет купить мяса на субботу. Она любуется оттенками осенних кленовых листьев, от бледно-оранжевого до ярко-красного. Издали девушка замечает, что дверь их мазанки открыта. Из дома выскакивает собака с большим куском мяса в зубах. Почему это мать уже купила мясо, ведь до субботы еще далеко? Собака смотрит на нее совершенно так же, как прачки на реке. Циля заходит в дом и видит всех порубанными. Весь тяжкий труд, боль, крики, субботние молитвы — все порубано саблями. Голова матери валяется в изголовье сестренки, так что получается очень смешно, будто у сестренки огромная голова. Ноги отца, одна брошена на порог, другая закинута на печь, как будто отец шагает семимильными шагами. Маленькие тельца накрошены, как для жаркого, и разбросаны по полу, а какие-то куски тел плавают в казане. На лежанке для пыхтения — гора рук, маленьких и больших. Циля слышит писк и замечает шевеление. Вздутый живот мертвой матери, почему-то зашитый нитками, шевелится. Быстрее, быстрее, девушка хватает кухонный нож, разрезает нитки, быстрее, ребенок еще жив — и вытаскивает из материнской утробы мокрую от крови издыхающую кошку.

В хранилище Национальной библиотеки Турции обнаружена уникальная рукопись XVII века. Она написана женщиной по имени Циля-Наджля, прожившей большую часть жизни в султанском гареме и по достижении 30 лет, то есть пожилого возраста, выданной замуж за имперского сановника. Новобрачный был немало удивлен, обнаружив, что его новая жена — девственница. Специалисты считают, что перед нами первый в истории сценарий. Он написан по-турецки, витиеватым слогом, какому обучали в гареме. Текст в мельчайших подробностях живописует один день из жизни героини. На полях рукописи размещены несколько сотен рисунков, которые иначе как раскадровкой не назовешь, и она начинается словами: «Это был день стирки»- и заканчивается припиской на идише: «Если Бог так жесток, то его нет. Аллах ко мне добрей».

И пока Израиль, Польша и Украина оспаривают у Турции право владеть бесценным документом, в печать просочились слухи о том, что в Голливуде начались съемки фильма по сценарию Наджли.

Через девять месяцев после того, как община выкупила ее, Лала родила сына, отказалась его кормить и ни разу не повернула головы посмотреть на ребенка. Мальчика отдали кормилице. На восьмой день жизни он был обрезан и наречен красивым еврейским именем Эльнатан — «Богом данный», то есть Богдан. (А глаза, какого цвета были глаза у Леиного сына? Пойди разбери, какого цвета вообще глаза у младенцев. Кстати, иудаизм не придает никакого значения цвету глаз и чистоте крови). Ребенка усыновила богатая бездетная семья, и прожил бы он счастливую жизнь, купаясь в любви и деньгах, если бы приемные родители не поверили лже-мессии Саббатаю Цви и не пустили бы все свое состояние по ветру, уповая на то, что их ждут куда большие радости. Еврейские священные книги не сохранили ни имен разорившихся, ни имен богачей — только имена духовных лидеров.

Известны две концовки Леиной истории. Первая: ее жизнь обрывается трагически — Лея умирает после родов от родильной горячки. Вторая полна горького сарказма: кривая из-за плохо сросшейся ключицы, тощая и хромая на правую ногу, она гоняется за своим мужем, хромым на левую ногу, угрожая ему костылем, и осыпая смачной казацкой руганью, а уличные мальчишки потешаются над ними.