Читать онлайн «Романтический эгоист (журнальный вариант)». Страница 13

Она уехала из Парижа, следовательно от меня. «Вы влюблены. Сдано по август включительно». Как испортить себе лето? Влюбиться в июле.

Когда ни в кого не влюблен, на всех девиц смотришь с любопытством: хочется чего-нибудь новенького, удивительного, неизведанного, может, и любви с первого взгляда.

Влюбившись, с маниакальным упорством ищешь во всех остальных свою любимую, ты так одержим ею, что кажется, она везде и во всем. Казанова говорил, что новизна – тиран нашей души. Нет, тиран – это ты.

Я хочу спасти Франсуазу, но она спасает меня. Мне попалась та единственная эгоистка, которая способна сделать из меня альтруиста.

Пока Людо мучается на Форментере в своей семейной кутузке, я маюсь в одиночестве на Ибице, листая свежий номер «Магазин литтерер», мужественно озаглавленный «Похвала скуке». И вычитываю цитату из «Наоборот» Гюисманса: «Но что бы он ни предпринимал, невыносимая скука одолевала его… Он остался один, протрезвев, чудовищно устав».[94] Я боялся, что уже никогда не полюблю; теперь боюсь, что влюбился навсегда. В девушку, которую еще даже не поцеловал!

Знаете, как будет по-испански «искусственный член»? Consolador. Очаровательно, не правда ли? В этом слове слышится «consolar», утешать, и «консолидировать», что исчерпывающе объясняет назначение предмета.

– Решено: я развожусь!

Трудно сказать, плачет ли Людо от радости или печально смеется.

– Все кончено. Мой брак не устоял перед кризисом 7-го года.

Вылезай, приехали; я считал, что Людо – моя единственная надежда и опора, но ничто не вечно под луною. Если уж женатые люди расходятся, что же будет? Людо выгнали с Форментеры: позавчера его жена обнаружила в своей постели фальшивого Людо, которого он сделал из двух подушек и валика, чтобы сбежать посреди ночи (вы, наверное, уже об этом наслышаны – их разрыв стал событием недели: обложки «Вуаси» и «Пари-матч», шесть страниц в «ВСД», интервью в «Гала»…).

– Она выкинула меня из машины в порту, не говоря ни слова. И я уехал на пароме, с чемоданами, полными грязных футболок. Мои слезы смешивались с водяными брызгами: на щеках сплошная соль. Подлецу все к лицу.

– А в чем проблема?

– В жизни. Я думал о другой, и она догадалась. Надо было либо уходить, либо топиться.

– Ну ладно, ладно, все устаканится…

– Не знаю, все к тому шло. Когда люди расстаются на солнце, это значит, что они в самом деле друг друга не выносят. Попытка увековечить чувства – полное безумие, у них есть срок годности, как и у нас самих. Всему приходит конец, а мы не хотим с этим смириться. Страдание прибавляет ему вдохновения.

– Как ты себя чувствуешь?

– Банально. Чудовищно. Представь, она на седьмом месяце!

– Хватит, меня стошнит.

– Сегодня читатели твоего дневника оттянутся по полной!

– Понимаешь, мои читатели – обычные люди: они листают меня на пляже или в метро и делают вид, будто все в порядке, хотя в глубине души прекрасно понимают, что я имею в виду. Мы бежим от одиночества, вместо того чтобы сознаться себе, что у нас нет другого выбора.

Женатики прикольнее холостяков. Принято думать, что все они старперы с прицепом в виде супружницы и орущей мелкоты, а на самом деле в них идет жестокая внутренняя борьба, они пребывают во власти неразрешимых коллизий и бурных переживаний, так что все Оскары Дюфрены на свете им в подметки не годятся.

Женщины остерегаются себе подобных, не учитывая самой, на мой взгляд, опасной их конкурентки – холостяцкой жизни. Людо надоело жить вдвоем («У меня было такое ощущение, что оттягивается весь мир, кроме меня»), мне надоело жить в одиночестве. Мы страдаем, оба в равной степени. Я доверительно сообщаю ему:

– Знаешь, я тут познакомился с одной…

– А, ты скрытничаешь, а я догадался, ждал, пока ты сам мне расскажешь! Знаешь, почему заметно, что ты влюблен?

– Нет…

– Ты стал таким занудой, охренеть можно. И дуешься все время! Так кто она?

– Ты ее не знаешь… Ее зовут Франсуаза.

– Да ты что!

Мне кажется, он с ней знаком.

Но дороге из аэропорта в город Ибица огромные рекламные щиты объявляют о вечеринках в «Паше», «Спейсе» и «Амнезии». Реклама ночных клубов оставляет далеко позади рекламу дневных товаров. Здесь ночная тусовка стала товаром народного потребления. Клубизм пришел на смену капитализму. Это мир завтрашнего дня, религия гедонизма, дискотека вместо луна-парка, только бы забыть о ежедневном рабстве в течение года. Чартерные рейсы, забитые немцами и англичанами, заполоняют взлетные полосы и несутся подальше от вечных проблем – физической непривлекательности, солнечных ударов по залысинам, накачанных пивом животов и никудышных национальных футбольных клубов.

Перескажу вкратце наш вчерашний ночной разговор. Пару месяцев назад у Людо был роман с Франсуазой. Они не были влюблены, но спали раз в неделю, и, судя по всему, удачно; я попросил его не вдаваться в детали.

– Она совсем оборзела, все мозги мне затрахала. Будь осторожен, старик.

Если его целью было вызвать во мне отвращение к ней, то он своего не добился. Чем она шизее, тем больше мне нравится. Но Людо не отстает:

– Она чеканутая! Весь день ни хрена не делает, и кадров у нее немерено! И вечный депресняк. Сексуальна, умна, но крыша едет.

После его слов она кажется мне еще соблазнительнее. Я цитирую ему Дюрас: «Ты мне нравишься, ну и что?» Нет, я явно втрескался, если цитирую на Ибице «Хиросиму, любовь мою».

– Я сразу понял, что Франсуаза словно специально для меня создана. Говоришь, ненормальная, весь день корчит козью морду, а потом трахается как богиня? Тем лучше. Все что угодно, только не глупые глаза!

Франсуаза мне все-таки позвонила, чтобы объяснить, почему не позвонила раньше: у меня репутация вруна, тусовщика, блядуна и бабника… Мама посоветовала ей со мной не общаться. Я же не сержусь, ответил я, что она трахалась с Людо, что она психопатка и невратичка, крутящая романы с женатыми мужчинами. Она ответила, что делает, что хочет, и еще спасибо, что я не вменяю ей в вину ее прошлое. А на мое ей плевать.

Вот здорово: мы ругаемся, еще даже не дотронувшись друг до друга. Я пытаюсь сбавить обороты.

– Послушай, я серьезно. Ты мне нравишься, ну и что?

– Не надо, я тоже читала Дюрас.

– Я больше за себя не отвечаю!

– Я тоже!

Этот звонок стал самым лучшим в моей жизни. Она уверяет, что сама пребывает в такой же зеленой тоске и розовом свете. Я жутко рад, что наконец-то нравлюсь той, что нравится мне. Минуту спустя я уже в аэропорту. Полный улет.

Никак не соберусь с духом, чтобы рассказать, что произошло в пятницу. Зрелище было жалкое – я был пьян в стельку, умолял Франсуазу поехать ко мне, и таксист стал свидетелем моего позора… Влюбленный бабник – это сердцеед, ставший жертвой душегуба. Франсуаза – моя божественная кара: она мстит мне за всех остальных. Десять потерял, одну найдешь.

Мой дневник – это анти-«Лофт стори». Нет, я, конечно, сам поборник выставления личной жизни на всеобщее обозрение, потому что выдуманные похождения – и тут я согласен с Дэйвом Эггерсом[95] – создают впечатление, что вы «сидите за рулем в костюме клоуна». Но свою правду я пропускаю через призму лжи, сито работы, фильтр письма. Прошу прощения за нескромность, но меня-то запросто можно снимать, заперев на 70 дней с блядями, зато никто из участников этой говенной передачи не сможет вести за меня дневник. Вперед! Кенза,[96] я жду тебя! Если не ошибаюсь, Борис Виан обосновал полезность литературы в предисловии к «Пене дней» (10 марта 1946): «Это самая что ни на есть доподлинная история, поскольку я сам сочинил ее от начала и до конца».[97]

Вчера вечером Том Форд запустил «Ню», новую линию духов Ива Сен-Лорана. Для презентации он снял дворец Броньяр (бывшая Парижская биржа) и установил там аквариум, полный обнаженных мужчин и женщин, которые целовались и ласкали друг друга. Насмотревшись на них, 800 гостей стали танцевать лучше. Все очень возбудились: Эва Герцигова улыбалась слишком часто, чтобы это выглядело искренне, диджей следом за «Walk This Way» группы «Аэросмит» поставил «Хотите ли переспать со мной сегодня ночью» Пэтти Лабелл, Франсуаза впервые в жизни выпила водки. Она поняла, в чем смысл алкоголя, и клеила всех напропалую. У меня было ощущение, что я участник научно-фантастического кибернетически корректного фильма. К 2060 году финансовые рынки превратятся в гигантскую оргию, заключенную в стеклянный сосуд… Но разве сейчас это еще не так? Я подозреваю, что Том Форд – андроид, киборг класса ХВ28, изготовленный фирмой «Биотек инк.», как в «Искусственном разуме» Спилберга, этой клюкве, содранной у Кубрика. Я попытался воспользоваться случаем и шепнул на ухо Франсуазе: