Читать онлайн «Скотство и чуть чуть о плохих грузинах». Страница 16

Кстати, именно из Варшавы был повар, командовавший на клубной кухне. Про то, как пан Ковалек попал на кухню в Максим Деголяс надо было бы отдельный роман писать, но мы пишем книжку про Максима Тушникова и Алису Хованскую, так что, о судьбе повара Ковалека скажем быстро и телеграфным стилем. Пан Анджей был хорошим специалистом и работал в ресторане, принадлежавшем его жене пани Терезе. Но Тереза Ковалек была одержима гэмблерской страстью, то есть, любила играть в картишки и все прибыли, получаемые от ресторана, проигрывала в казино.

И однажды, она проиграла и банковские закладные на сам принадлежавший ей варшавский ресторан. А выиграл эти закладные один, оказавшийся за тем заграничным покерным столом, русский бизнесмен. Это был Гриша Золотников. Туда-сюда, так или иначе, а за эти закладные, муж Терезы – пан Ковалек корячился и отрабатывал теперь на кухне у Севы Карпова. И прекрасно отрабатывал. Обильные мясные закуски а-ля Герцог Ольбрыхский и жаркое из Замка Мальбрук – были фишкой и коронным номером от клубной кухни.

Хорош был и ди-джей, который гремел своими кислотными миксами после часу ночи, когда Максим Тушников и приглашенные им на вечер звезды попсы, вроде Ханы Лиске и Мити Красивого уходили со сцены в свои гримерки. Ди-джей был натуральным немцем из Гамбурга (по иным данным – бывшим студентом института культуры имени Крупской по имени Гена Брюхин, отчисленным с первого курса за полную неуспеваемость) но Сева разыскал Гену-Гюнтера в Гамбургской пивной, и сговорился с ним за "тридцатку". Гюнтер-Гена отрабатывал свои деньги с лихвой, потому как в те ночи, когда он работал, платежеспособной молодежи было невпротык. И если кухня в такие смены отдыхала, то бармен Герр Бисмарк в ночь, когда работал ди-джей Гюнтер, выполнял недельный план продажи текилы.

Маринок тут теперь была целая тьма.

Даже когда дела были как сажа бела, Тушников прозорливо видел наперед, что с Маринками затыка не будет. И правильно сделал, что не смалодушничал тогда, когда дела катили плохо и когда его выгнали с телевидения, не смалодушничал и разогнал всех Маринок того периода времени. Голубого своего периода.

Максим полагал, что у него, как у творческого работника, также как и у Пикассо, были и будут свои розовые, свои черные, голубые и серо-буро-малиновые паузы.

А вообще, в каждом из периодов, независимо от его цвета, жизнь, словно игра паззл, состоит из мильёна бытовых и рабочих ситуаций.

Вот, скажем по жилью. Когда Максим работал на ночном телеканале, его вполне устраивала съемная трешка на Кораблестроителей. Жить с престарелыми родителями при таком интенсивном темпе его коммуницирования с бесконечными Маринками – было делом не шибко удобным. А свою легко заработанную на взлёте веселых девяностых двухкомнатную, Максим также легко оставил своей первой жене – Марине Степановне Тушниковой-Муравьёвой. Easy come – easy go.

По некоей инерционности мышления, оставляя первой жене квартиру, Максим с определенной долей наивности полагал, что и другая квартира так же легко заработается и придет, как и первая. Что и все к нему всегда будет легко приходить. Но за розовыми наступили черные и голубые периоды, и пришлось вообще не только жить скромно, но даже и наступить на горло своим предваряющим сон мечтам об огромных в целый этаж – двенадцатикомнатных квартирах на Фурштатской или на Потемкинской, где господам, то есть ему – Тушникову, под гостиную, столовую, кабинет и курительную отводятся комнаты, выходящие окнами на улицу, а те комнаты, что окнами выходят на двор – те гостевые и для прислуги. Тушникову очень мечталось о жизни на две столицы, чтобы на Москве у него была квартира в тихом центре, где-нибудь в Дегтярном или в Столешниковом переулке, или на Малой Бронной, или на Старом Арбате. И чтобы квартира непременно была о восьми комнатах, чтобы прислуга жила постоянно, не приходящая, а постоянно проживающая, как у настоящих господ. Хозяйственная повариха, красотка-горничная и шофер-охранник.

И такая же квартирка в Питере, где-нибудь на Потемкинской или на Таврической и тоже с красоткой-горничной, с поварихой-экономкой и шофером-охранником.

Мечталось Тушникову, что вот проведет он какой-то свой очередной блистательный эфир на Питерском телевидении, выйдет на крыльцо телецентра на Чапыгина, спокойно и с холодным ледяным взглядом и не дрогнущим ни одной жилкой или мускулом лицом, пройдет по коридору, образованному его охранниками в толпе Маринок, почитательниц красоты и талантов Максима, сядет в лимузин и шофер отвезет его в квартиру на Потемкинской, а там красотка-горничная подаст ему в столовой ужин, поможет собраться в дорогу, а потом тот же шофер отвезет Максима на Московский Николаевский вокзал, посадит в отдельное купе, а там на Москве его уже встретит другой шофер, который тоже в лимузине отвезет Тушникова на Малую Бронную, где уже другая красотка горничная станет подавать ему завтрак…

Непременно яичко всмятку, стоящее в серебряной рюмочке и кофе на сервизе тончайшего мейсонского фарфора.

Но все то были мечты.

А покуда, жил Максим на съемной квартире на Васильевском острове и Маринок из клуба возил под утро сюда, на улицу Кораблестроителей.

Утром, когда очередная – потерянного им счета и числа Маринка, наскоро напудрив и накрасив мордаху и выпросив у него тысячу рублей на такси, укатила на свою скорее всего какую-то нудную секретарскую работу, Максим нехотя пошел в душ, и… и вдруг ощутил какой-то беспокоящий его зуд в пикантно-срамном месте.

– Ничего себе! – присвистнул Максим, согнувшись и приблизив зрение к обнаженному предмету своей мужской гордости, – кажется, мы приплыли…

Максим занервничал, прошлепал босиком к письменному столу, где у него, кажется, лежало где-то там большое увеличительное стекло, зажег настольную лампу, направив свет себе пониже пупка и с пытливостью Отто Левенгука, изучавшего инфузорию-туфельку, принялся рассматривать нижнюю часть своего собственного организма.

Удостоверившись, что он не ошибся в своих худших подозрениях, Максим несколько раз громко и смачно произнес слово "убью", потом пошлепал босыми ногами на кухню, где продолжая изрыгать проклятия всем бесам, что его хорошего попутали с этими нечистыми Маринками, принялся искать чистую баночку из под варенья, и не находя ничего подобного, раздраженно гремел посудой, икал и ругался.

Взяв, наконец вместо баночки граненый стакан для виски, Максим снова спустил трусы и кряхтя, помочился в посуду для благородного напитка, потом, сморщив рожу, поднес свой анализ к свету и принялся долго рассматривать белые хлопья, что так медленно и так противно кружились в мутной среде его еще теплых выделений.

– Вот, жопа, убью, – выдохнул Максим, идя в туалет и выплескивая содержимое стакана в унитаз.

Первым порывом Тушникова было позвонить доктору Щеблову, все-таки, какой-никакой, а доктор. Однако, уже взяв было в руки телефон, Максим не стал набирать знакомый номер, а задумался.

– Я же ему засранцу так резко отказал давеча, когда он меня попросил посодействовать с возвращением на телевидение, наверняка он в обиде, и теперь может тоже взять, да отослать меня к чорту, иди, мол, в районный КВД…

Максим встал посреди комнаты в задумчивости потирая подбородок.

– А что? Может, и правда в районный КВД, там же есть сейчас эти, как их? Ну, платные анонимные кабинеты!

Максим собрался было уже взять в руки справочник Желтые Страницы, как снова застыл в задумчивости.

– Идти в общий со всеми КВД при этой моей-то известности? Ну-нет!

Максим закурил, чего никогда раньше не делал утром натощак и еще три раза произнеся словосочетание "убью, жопа", принялся вспоминать, как раньше, когда у них со Щебловым была дружба-не разлей вода, все такие недоразумения с анализами, таблетками и уколами разрешались в два счета. Доктор с тонкою своею улыбочкой брал все Максимовы проблемы на себя. Сам отводил его с черного хода к каким-то очень вежливым и предупредительным докторам, которые быстро и не больно брали мазочек на посев скрытой флоры и так-же вежливо принимали от Максима пару сотенных в грюнах, которых бывало совсем не жалко, потому как все было без сидения в стыдных очередях и абсолютно конфиденциально.

Ну, глотал Максимушка пару раз по курсу юнидокса с вильпрофеном, за которыми ему даже не приходилось ходить в аптеку, потому как Щеблов самолично Максимушке таблетки приносил… По двести долларов за пачку, между прочим.

– Может, пойти в аптеку, да купить антибиотиков? – он сам себе задал вопрос и тут же отмел эту глупую мысль, – откуда мне знать, может эти вильпрофен и юнидокс не на те бактерии действуют, которые во мне теперь сидят?

Тушников снова выругался, потом пошел-таки, побрился, надел джинсы, свитер… И поглядев на себя в зеркало, заметил, что сегодня его не очень и не слишком беспокоило, как он там будет выглядеть в этом элитно-ВИПовском Ка-Ве-Де что на углу Маяковского и Кирочной…