Читать онлайн «Дебаты под Martini». Страница 40

X.: Для чего я должна одеваться как прачка?

ОТ.: Ну, хотя бы для того, чтобы предоставить Живанши один вечер отдыха.

Но давайте вернемся в первую половину столетия …

Я всегда был поклонником «Нового взгляда» от Диора 1947 года, с его костюмами с поясом, с воротниками спортивного типа, плиссированными и удлиненными юбками. Какую же радость испытали женщины, которым приходилось в годы войны самим шить себе одежду! Кроме того, появились качественные материалы и время, чтобы из них что-нибудь сшить. Легкомыслие не приветствуется, когда на побережье Нормандии убивают солдат.

Появление «Нового взгляда» совпало с началом холодной войны. И хотя нет прямой связи между любителями носить плиссированные юбки и развивающимся коммунизмом, политика и мода шли рука об руку в течение сорока двух лет, пока не рухнула Берлинская стена. Помните костюмы свободного покроя, которые вошли в моду, когда в 1972 году благодаря Никсону произошло сближение с Китаем? Определенно это был шаг вперед после недолговечных пиджаков в стиле а-ля Неру. После чрезвычайно тяжелых времен вьетнамской войны, Уотергейта и захвата иранцами заложников Америка избрала на президентский пост достойного, старомодного, непримиримого, хладнокровного воина, что придало всем уверенности или по крайней мере принесло покой. После того как Нэнси Рейган надела на инаугурацию платье от Адольфо, настал конец эпохи Розалин Картер, когда женщины надевали на вечеринки пышные платья из тафты, а на работу ходили в строгих костюмах. Вернулся стиль Шанель, и люди удивлялись, как могло произойти, что этот стиль выходил из моды. Прилавки магазинов заполнились милыми новыми вещами, в основном черными вельветовыми мини-юбками и платьями-рубашками, сильная же половина человечества застегивала свои подтяжки и завязывала желтые галстуки. Мужчины выглядели смешно, но на женщин восьмидесятых, когда «империя зла» приказала долго жить, смотреть было одно удовольствие. Возможно, я законченный республиканец, но я никогда не смогу постичь, зачем тратить массу денег на одежду с дырами и почему красивые женщины хотят тяжело ступать в ботинках военного образца и выглядеть как наркоманы, которые неделями не моют голову. Итак, радуйтесь, что все это позади.

Сороковые: за исключением Диора, десятилетие, казалось, было захвачено рыжим оттенком волос сестер Эндрюс, габардином и чулками со швом.

Тридцатые: чувственные годы. Все эти бледные звездочки, которые, развалившись на задних сиденьях своих лимузинов, напускали на себя томный вид, стараясь пленять видом женщины-вамп. Но мне всегда было интересно узнать, оставалась ли у них энергия для настоящих развлечений после бесконечного количества выкуренных сигарет и стольких же порций мартини.

Двадцатые: более деятельные. Это было время развлечений: девушки возбужденно болтали, сидя на краю ванны и потягивая джин, женщины, придерживая свои шляпки колоколом, активно «болели» на автогонках.

Нет смысла останавливать внимание на подростках-суфражистках. Тот факт, что край юбки был поднят выше, обрадовал мужчин, которым теперь не надо было догадываться, как же выглядят лодыжки их жен.

А сейчас перейдем к далеким годам эпохи короля Эдуарда, с ее высокими воротничками, массивными, затянутыми в корсет торсами, и юбками до пола. То было время невыразимо величественных и надменных дам, дефилирующих по бульварам, с осиными талиями, чьи силуэты напоминали букву "S", и породили слухи об операциях по удалению ребер.

Мне нравятся рубашки и галстуки, что носили тогда. Как только я поставил точку в предыдущем предложении, наш самолет пошел на посадку (почему об этом всегда так взволнованно объявляют?), и по проходу стали сновать стюардессы в очень красивой униформе: однобортные пиджаки, рубашки и галстуки. Я не могу ничего поделать — а может быть, и не хочу, — но на меня их внешность действует сногсшибательно. Недавно один мой приятель сделал предложение женщине, которая потрясающе одевалась. Я очень рад за него.

Не так давно в Лос-Анджелесе моя подруга Элисон пригласила меня пойти с ней вечером в «Дом блюза». Там, чтобы добраться до бара, расположенного на третьем этаже, нужно было миновать охрану, более суровую, чем в годы холодной войны на контрольно-пропускных пунктах, в лице мускулистых вышибал, у которых зачем-то были надеты наушники, как у телефонистов. В конце концов мы дошли до святая святых и там неожиданно столкнулись с такими звездами, как Эндрю Дайс Клэй и Джим Белуши. Но не они привлекли мое внимание, так как вокруг было полно красавиц — настоящих красавиц. Ведь это Лос-Анджелес! Все они были одеты по последней моде — в супермини-юбки. Я с трудом концентрировал свое внимание на остроумных репликах мистера Клэя, потому что за соседним столиком напротив сидела красотка, одежда которой состояла из двух тонких полосок материи. Вообразите свое состояние, если под обложкой книги по современному дизайну вы обнаруживаете старинную рукопись времен короля Эдуарда. Мне стало ясно: век завершил движение по кругу, а я очень далеко от Филадельфии.

Первый, похожий на взрыв, приступ головной боли настиг меня в девятнадцать лет. Я тащился в автомобильной пробке по шоссе Франклина Делано Рузвельта на Манхэттене и около 106-й улицы вдруг почувствовал тупую боль за левым глазом, которая быстро превратилась в пламень. В течение последующих одиннадцати лет приступы повторялись без изменений: боль сменялась пламенем, а потом голову сдавливало, будто тисками. В тот день на шоссе я начал громко стонать и извиваться на сиденье. Помню, как я топал по полу и массировал виски. Из левого глаза текли слезы. По шкале от единицы до десяти я бы поместил эту боль на девятое место. (Для сравнения приведу пример: однажды я ткнул себе в глаз горящей сигаретой, а к доктору попал только спустя пятнадцать часов. Так вот, боль, которую я ощущал тогда, заняла бы шестое место.)

А спустя пятнадцать минут боль исчезла. Черт побери, что же происходило? Чудеса какие-то!

Приступы головной боли возобновились на следующий день, потом снова и снова. В день в общей сложности их насчитывалось до десяти, и длились они не более часа. Это продолжалось от двух дней до полугода. Мне поставили диагноз — сильные приступы головной боли с периодическими рецидивами, разновидность головной боли, при которой давление крови в сосудах головного мозга внезапно повышается, а потом резко падает.

Вначале врачи — а я посетил их великое множество — пожимали плечами и выписывали мне сосудорасширяющие и болеутоляющие лекарства. Но облегчение было минимальным. Боль отступала после приема перкодана или фиоринала, но через несколько часов эффект от лекарств проходил, и боль возвращалась. В такие периоды собеседник я был никакой.

Отчаявшись, я обратился к нетрадиционной медицине, которая предполагала принести мне не только облегчение, но и выздоровление. В течение двух месяцев я приходил в лабораторию целителя. Его ассистенты брызгали мне под язык кукурузную водку, сыпали какой-то порошок, клали шоколад и ожидали результата. Закончилось все тем, что у меня появился запас шприцов для подкожных инъекций и сыворотки против аллергии. По пятницам каждое утро я делал себе уколы. Головные боли становились все сильнее, целитель — все богаче.

Я проходил обследования: мне делали обычный рентген, рентгеновскую томографию, электроэнцефалограмму, сканирование. Друзья, родственники, сослуживцы забросали меня советами: лечь в клинику в Швейцарии, использовать биодобавки в пище, прибегнуть к услугам психоаналитиков, гомеопатов, других врачевателей.

Я досконально изучил свою проблему. Кое-какое утешение я получил от открытия, что у некоторых великих писателей были мигрени (если не приступы головной боли, подобные моим). Вроде бы Льюис Кэрролл задумал написать «Алису в Стране чудес» во время галлюцинаций, предшествующих приступу мигрени. Александер Поуп в середине ночи мог попросить кофейник с горячим кофе, чтобы вдохнуть ароматного пару. (Своим приступам головной боли мне хотелось сказать: у меня никогда не возникало желания родиться в романтическом прошлом. Хорошо, что я живу во второй половине двадцатого века, когда отлично развито аптечное дело.)

Именно мой отец, после того как стал свидетелем моих ужасных мучений, нашел невролога доктора Франка Петито, который работал в Манхэттене. Я думаю о нем с таким же благоговением, с каким некоторые воспринимают Элвиса или мать Терезу.

Доктор Петито сделал две вещи. Во-первых, вдобавок к сосудосужающему препарату элавилу он прописал мне антидепрессант с успокаивающим эффектом. При упоминании о транквилизаторе я занервничал, но доктор объяснил, что элавил содержит компонент (он сам не знает какой), который снимает головную боль. Доктор Петито сказал, что в день следует принимать не десять таблеток, а всего лишь две. Кроме того, он посоветовал мне бросить курить.