Читать онлайн «Общая тетрадь». Страница 34

Ну, бог с нами. Я все хотела дописаться до Бога, мудрствовала о Боге. В 1995 году совершила каторжный, монастырский труд: завершила исследование «Бог в творчестве А.Н. Островского». Четыре авторских листа и приложение. В приложении была таблица – я подсчитала, сколько раз в каждой пьесе Островского упоминается «Бог». Три месяца жизни, ни капли алкоголя. В июле этого же года довелось мне креститься – и самым чудесным образом.

Никита Михалков вывозил часть гостей Московского фестиваля на Волгу, к Макарьевскому монастырю. Веселый самолет, набитый именитыми гостями, среди которых красовался и сам Ричард Гир, тогда слывший звездой, прибыл в Нижний Новгород. Нас покормили и погрузили на корабль, который всю ночь болтался по Волге, изображая далекое путешествие, – на самом деле до монастыря от города плыть около двух часов. Все мероприятия с Никитой Сергеевичем напоминают «день сурка», включающий обязательные элементы – казачьи песни, возлияния, соло про шмеля. Это хорошо, напоминает вечность, пиры богов. Там тоже нет ничего нового. Вот, значит, мы веселились всю ночь, а утром приплыли к Макарию на Желтых Водах. И пошли под шатры, где разливали уху в деревянные миски, и опять запел казачий хор. И тут муж Сережа вдруг спросил: «Матушка, а ты креститься не хочешь?» Пошел, пошептался что-то с Лидией Федосеевой-Шукшиной, с матушкой-настоятельницей – и взяли и окрестили меня, в монастыре, в воскресенье! Долго, подробно, как по чину следует. И в желтой – действительно – местной воде искупали меня. Чуть на свой пароход я не опоздала – но матушка-настоятельница замахала платком, и корабль вернулся. Грянуло солнце с неба, а по трансляции громыхал шаляпинский бас. Передо мной расстилалась Волга, за спиной был родной монастырь. Я глотала холодное сладкое шампанское и плакала. Моя Россия, ты не оставила меня, ты здесь, ты со мной.

Чудо чистой Божьей жизни невыносимым счастьем обжигало сердце.

2004

Название моей статьи – это название цикла лекций великого Ивана Павлова. Пытливый академик однажды на свой страх и риск огласил открытые им особенности национального разума. А риск был немаленький, поскольку на русском свете стояли времена массовых репрессий (тридцатые годы двадцатого века). Иван Петрович, однако, уцелел, хотя делал время от времени заявления беспримерные. Что, дескать, он не только собачек, но даже лягушек бы пожалел для опытов, которые коммунисты ставят над людьми. К русскому уму он отнесся также критически.

По мнению Павлова, ему (русскому уму) свойственна особенность, которую можно описать в терминах автовождения, – длинный тормозной путь. То есть если русский человек во что-то въехал, в какую-то идею, в какое-то убеждение, то ему очень трудно из этой идеи и убеждения вырулить. Ему не остановиться, хоть бы даже он и чуял подвижной русской душой, что остановиться надо бы. Поэтому история русских убеждений так часто обращается в историю русских заблуждений.

Скорее всего, бешеный старикан прав. Но нет ли у русского ума и еще каких-нибудь особенностей? Я решила набросать их краткий список.

1. «Маленькие хитрости»

Так назывался в свое время раздел журнала «Наука и жизнь», в котором читатели делились разными мелкими изобретениями. Это была фантастика! Люди выказывали потрясающую гибкость и невероятную изощренность ума – но в решении проблем, которых в нормальном налаженном быту не бывает. То есть сила ума шла на то, чтобы безумную действительность, где любая бытовая мелочь – дикая проблема, так отрихтовать своими «маленькими хитростями», чтоб она сделалась хотя бы немного пригодной для жизни. Это направление «русского ума» энергично развивается и в наши дни, но, к сожалению, в основном по руслу жульничества. (Я знаю, к примеру, человека, придумавшего гениальный способ деформации показаний электросчетчика с помощью обычной шпильки для волос.)

2. «Скепсис как оптика»

Наши люди, которых история отымела по полной программе, ко всему настроены внешне скептически, даже к рассказам экскурсовода. На физиономиях большинства наших туристов, скажем, никогда не появится выражение доверчивого счастья, если им скажут – вот, посмотрите, справа Дворец дожей. «Дворец дожей? Ну-ну, – читается на их лицах. – Хм-хм, посмотрим, что за Дворец дожей такой». Может, внутри у них все от счастья и дрожит – но разум настроен на сугубо критическое отношение к реальности. Если вы скажете нашему человеку – вот, это хороший фильм, он получил «Оскара», наш человек твердо скажет: «Мало ли за что у них там „Оскаров“ дают. Посмотреть надо». Если вы станете утверждать, что такой-то человек очень умен, девять из десяти ответят вам: «Не знаю, не знаю. Я от него ничего умного не слышал». Скепсис надет на ум нашего человека, как очки, – потому что без скепсиса наш человек, как близорукий без очков, чувствует себя неуверенно.

3. «Истина далеко»

В иерархии свойств интеллекта ум практический, решающий непосредственные житейские задачи, ценится невысоко. «Смекалка» есть у многих, а надуть ближнего вообще умеет каждый второй. Поэтому в негласном почете все отвлеченное, неприкладное, метафизическое. Истина высоко и далеко, рядом ее быть не может. Русский ум редко ищет истину, так сказать, по месту прописки – нет, ему обязательно подавай Гималаи, йогов, Шамбалу, заброшенный монастырь, таинственный остров в океане, дебри Африки, мексиканский кактус, тоталитарные секты и французских интеллектуалов.

4. «Тютелька в тютельку»

Русский ум копирует любые чужие формы жизни один в один, тютелька в тютельку – но только формы. Прошу обратить внимание – за пятнадцать лет реформ мы скопировали ВЕСЬ антураж западного мира, от политики, банкоматов и казино до мобильных телефонов, кредитных карт и стриптиз-баров. Эта странная, призрачная, фантасмагорическая копия наполнена, однако, принципиально иным, нежели в западном мире, содержанием. Именно это гениальное свойство буквального копирования формы и привлекает, и пугает просвещенных иноземцев в русском уме.

Итак, что получается? Чтобы справиться с жизнью, русский ум постоянно копирует некие формы, но не может их присвоить, и жизнь остается чужой и трудной. Тогда приходится применять «маленькие хитрости», сохраняя защитный скептический вид. Ведь кругом одни обманы, а истина где-то далеко! Однако, напав на след истины, русский ум включает «длинный тормозной путь» и обратно ему уже не выехать…

Веселая картинка.

2007

То, что новый фильм режиссера Александра Рогожкина («Кукушка», «Особенности национальной охотырыбалки», «Блокпост», «Перегон») под названием «Игра» вряд ли чем-то обогатил искусство кино, слишком очевидно. Фильмы, относящиеся к искусству кино, сейчас не выходят в прокат, их не заказывает российский футбольный союз, им не способствует Первый канал телевидения. Их вообще в природе почти что нет. Туда, в широкий прокат, в полном соответствии с теорией Дарвина, может пробиться лишь самый сильный, самый наглый, самый бесстыжий, самый понятный подростковому уму. (Поскольку остальные категории населения в кино не ходят – очень уж противно сидеть в зале среди звенящих мобильников и хруста попкорна.)

Вот и Рогожкин снял такое кино – не от души, а по заказу. Устал, наверное, маяться со своим авторским кинематографом. Ведь на самые заветные свои мечты он найти денег никак не мог. Нереализованные сценарии Александр Рогожкин пару лет назад даже собрал в книгу («Своя чужая жизнь»), так их много набралось.

Да, кинематографисты зависят от больших денежных масс, и с этим ничего не поделаешь. Нереалистичным прожектерством было бы требовать от них всех кристальной честности и повышенной совестливости. Им нужны деньги для работы, и это прежде всего! Да, раньше был какой-то волшебный папа, и он проплачивал авторское кино во всем мире, и развелось тогда немерено всяких там Висконтей, Феллиней и Тарковских. Но с этим уже покончено. Новая Россия, которая заказывает кино, – это Россия Газпрома, Россия самодовольных менеджеров, Россия для немногих, бестрепетно сметающая все остатки социализма, а с ними и авторское кино. И она не собирается платить за трезвый социальный анализ или творческие подвиги одиноких душ. Она проплачивает только «позитив». (То есть по-русски говоря – ложь, фальшь.) В этом «позитивном» кино даже А.С. Пушкин стал высоким, симпатичным брюнетом (картина «1814»). Что уж говорить о России будущего, которая на своей территории проводит мировой финал по футболу. Тут вообще нет никаких социальных проблем или личных драм – рогожкинский фильм в точности повторяет стилистику сталинского кино конца сороковых годов. Где шла борьба хорошего с еще лучшим, девушки с косичками хлопали ресницами и взлетали, а отдельные недостатки искоренялись прямо в кадре.