Читать онлайн «Камов и Каминка». Страница 35

Фотограф Лев Хавкин, юркий тонкогубый человечек с острым носом, много вертевшийся среди художников, вне сомнения, заслуживает не просто упоминания в связи с исчезновением арефьевских работ, но целиком посвященной ему главы, если даже не отдельного романа. Заслуживает не в меньшей степени, чем, скажем, Генрих Игитян, создатель и директор музея Современного искусства Армении, хотя если принимать во внимание качество человеческой натуры, то Генрих заслуживает романа во много раз больше. Но во-первых, вовсе не благородством и другими человеческими достоинствами определяется писательский и читательский интерес, а во-вторых, ежели руководствоваться исключительно писательским, а точнее, графоманским интересом, то книге этой не суждено будет закончиться и донести до читателя ту историю, ради которой мы ее, собственно говоря, и затеяли. А потому, в сокрушении сердца умывшись слезами, мы предоставим возможность рассказать о человеке интересных качеств Хавкине и о благороднейшем из сынов Армении Генрихе Игитяне кому другому, а сами, отвергнув этот соблазн, вернемся к нашим, с вашего позволения, баранам.

– А то, что из-за тебя все работы Ареха оказались собственностью Хавкина, а не в музее, как Игитян предлагал, ты написал? – грубо спросил Каминка, вернувшись к столу с двумя кружками пива.

Но Симкин в ответ только мученически прикрыл глаза…

В те годы, дальним эхом бесед трактирных русских мальчиков Достоевского, на кухнях Москвы, Питера, да и многих других городов России велись бесконечные, нескончаемые разговоры. Вечера на кухне художника Камова, куда зачастил художник Каминка, отличались не только интенсивностью интеллектуального накала, страстностью дискуссий, но и высотой взятой темы. Пустого суесловия, всех этих анекдотов, сплетен и бессмысленных, абы выпить и закусить, застолий Камов не терпел и по приезде в Израиль Каминка долгое время не мог привыкнуть к обычному для местных компаний бессмысленному, бессодержательному small talk.

Однажды, припозднившись, художник Каминка обнаружил на кухне незнакомого человека с синяком под глазом.

– Анатолий Кляйман, – поднялся он навстречу, и художник Каминка с уважением пожал протянутую руку.

Кляйман был личностью известной. Фотография, запечатлевшая его висящим на ноже бульдозера, сметавшего выставку в Измайловском парке, обошла все важнейшие газеты мира. Невысокий, но крепко сбитый, с живыми черными глазами, коротким носом, растянутым ртом и квадратной челюстью с выступающим подбородком, он был похож на бульдога или скорее на боксера.

Храбрости этому крепышу было не занимать. Его воспитала Марьина Роща, и только случайность, да еще, пожалуй, живой любознательный ум вкупе с любовью к чтению и искусству помешали ему разделить участь дружков его детства и юности, теперь по большей части уже тянувших срока по тюрьмам и лагерям, кто за воровство, кто за бандитизм, а кое-кто и за убийства.

Любимым литературным героем Кляймана был Чичиков. Его восхищала не только гениальность идеи добывания денег из ничего, но и характер: бульдожья хватка, твердость в достижении цели.

Закончив школу, он поступил в Строгановское училище на отделение живописи, но основное свое время проводил в мастерских неофициальных художников, где в свое время и свел знакомство с художником Камовым. На одной из очередных пьянок он познакомился с известной в авангардистских и интеллектуальных кругах Москвы Кирой Овсяннико-Куликовской. Родилась Кира в семье знаменитого композитора и с детства вращалась среди наиболее влиятельных и интересных людей Москвы. Закончив филфак университета, сотрудничала в «Литературной газете», в журналах «Новый мир», «Вопросы философии» и сразу завоевала репутацию умного, проницательного критика и специалиста по российскому футуризму. Внешне она была малопривлекательна: корпулентного сложения, с коротенькими ручками, ножками-бутылочками, небольшой головой, на которой над широким, с мелкими острыми зубами ртом выделялся чувствительный, все время двигающийся, словно бы живущий своей отдельной жизнью, нос, а по обе стороны его бегали маленькие блестящие черные глазки. Вместе с тем, в ней было то специальное обаяние, что порой свойственно некрасивым, умным и уверенным в себе женщинам, и стоило ей заговорить, как ощущение некрасивости напрочь исчезало. Несмотря на разницу в возрасте (Кляйман был ее на пять лет моложе), между ними сразу же вспыхнул страстный роман, и не прошло трех месяцев, как они поженились. С какой-то даже материнской страстью Кира принялась обучать талантливого, малообразованного, но охочего до наук мужа. Его быстрый цепкий ум жадно, легко схватывал и усваивал необходимую информацию, и вскоре семена, посеянные Кирой, дали обильные и подчас неожиданные всходы. В частности, Анатоль – так его звала Кира, а вслед за ней и все остальные, – внимательно изучив историю футуризма, пришел к выводу о необходимости всегда и любой ценой находиться в центре внимания, на переднем крае авангарда, и свято уверовал в великую силу скандала как залога и необходимого условия успеха. Разумеется, скандалы случались и до футуристов, взять хоть скандалы вокруг Делакруа или импрессионистов, но отнюдь не художники были их инициаторами. Более того, они искренне искали признания со стороны истеблишмента и были в достаточной степени обескуражены и даже уязвлены приемом, оказанным их работам.

Первыми благотворный потенциал скандала осознали футуристы. Кстати, спустя много лет это дало возможность Кляйману объявить Жириновского не политиком, а величайшим художником новой России, идейным последователем и прямым наследником футуризма.

Но одним из важных достижений Киры стало то, что ей, используя непомерное честолюбие Кляймана, удалось победить анархистское начало, свойственное ему в высшей степени. Она сумела заставить его понять, что все: темперамент, талант, интеллект – следует подчинить достижению цели и что достижение цели невозможно без суровой дисциплины. Цель Кляймана была слава – деньги ей сопутствовали, не более того. Кира научила его тому, что люди относятся к человеку ровно так, как он сам относится к себе, то есть так, как он себя позиционирует. Кляйман завел дневник, в который ежедневно заносил события, а также, принимая во внимание будущих исследователей, свои мысли и сведения о физиологической жизни своего организма. В целях укрепления самодисциплины он каждое утро делал зарядку, после чего ел приготовленную ему женой овсяную кашу. К каше он пристрастился до такой степени, что в редких случаях, когда Кира по какой-либо причине – болезнь, отъезд к внукам – не могла ее ему приготовить, Кляйман впадал в состояние близкое к трансу и писал стихотворение. В дальнейшем, собранные вместе, они составили знаменитую «Книгу ламентаций», получившую Букеровскую премию и переведенную на несколько языков.

На тот случай, если читатель не знаком с этой замечательной книгой, мы приведем три ламентации, те, которые с момента публикации неизменно включались во все антологии русской поэзии.

написанная на отъезд жены к маленькому внуку, пребывающему с родителями в США (драматическая по форме и содержанию)

На сцене муж с измученной внешностью и резонер

Резонер:

Муж:

Р.:

М (горестно):

(Закрывает лицо руками.)

(Шмыгает носом.)