Читать онлайн «Ожидание Соломеи». Страница 8

Дописав матери письмо, Миома составил телеграмму адвокату, прося его прибыть на следующее утро по неотложному делу, захватив с собой географическую карту мира и подробную карту Америки.

Адвокат прибыл в положенное время с целой кипой всевозможных карт различного масштаба, и они в течение трех часов ползали по ним, отмечая карандашом какие-то географические объекты.

На следующий день адвокат прислал своему боссу бумаги с названиями нескольких островов, ценами на них, и Миома вновь ползал по картам, сверяясь с прайс-листом, пока наконец не нашел того, что ему было нужно.

Ровно через три недели адвокат заключил с федеральными властями штата Гавайи сделку. За двести миллионов долларов он купил небольшой остров в океане со всеми имевшимися на нем постройками и сообщил об успехе Миоме.

На следующий день, зафрахтовав самолет, хозяин острова вылетел осматривать свое новое приобретение.

Остров находился в семи километрах от побережья и был сплошь усажен пальмами. На нем было несколько построек, включающих в себя полуразрушенную виллу, взлетную полосу и десяток хижин, в которых жили туземцы, промышляющие ловлей рыбы.

Целую неделю Миома жил под лучами палящего солнца и составлял список необходимых преобразований на острове. Для этого был вызван с побережья глава крупной строительной фирмы, который должен был впоследствии возглавлять постройку нового дома Миомы, нескольких административных зданий, а также должен был осуществить прокладку железнодорожного полотна по всей окружности острова.

Глава фирмы был удивлен таким заказом, но виду не подал, а согласно кивал на все сказанное Миомой. Последнее, что он записал, было пожелание, чтобы шпалы клались на расстоянии девяноста шести сантиметров друг от друга.

Сделав все необходимые распоряжения, Миома вернулся в Нью-Йорк. Вечером он заказал ужин в номер и, ожидая его, смотрел в ночное небо. Его взгляд пробивался сквозь мириады звезд, красноватые веки не мигали, и мысль, тяжелая и основательная, оставляла свой след на каждой из планет Млечного Пути…

В номер постучали. Миома оторвался от окна, открыл дверь, рассеянно смотря, как ввозят тележку с ужином. Последнее, что он увидел и услышал, – это резкое движение официанта, выхватившего из-под крахмальной салфетки пистолет с глушителем, и его слова перед выстрелом:

– Привет от мэра.

Последовало три выстрела в голову, Миома упал на ковер, заливая персидское чудо густой, словно вишневое варенье, кровью. Последнее, что он вспомнил, был отец с выражением отвращения на лице.

«Скорая помощь» доставила почти мертвого Миому в больницу, где он немедленно был положен на операционный стол. Нейрохирург был рад, что раненую голову не нужно брить, что она и так лишена волос, а потому сразу приступил к операции. Обследовав все три раны, он пришел в изумление. Лишь одна из них была глубокой, и пуля проникла в мозг, другие же были поверхностные, и, судя по царапинам на кости, пули просто отскочили от черепа, как от бронированного листа.

Вытащив из третьей раны кусок сплющенного металла, нейрохирург замерил толщину лобной кости пациента и, пораженный, вскрикнул:

– Не может быть!.. Три сантиметра!

Миома пролежал в реанимации двадцать три дня, а когда пришел в сознание и открыл глаза, то обнаружил, что левый ничего не видит, лишь розовая пелена застилает его, Миома закрыл глаза и с этой минуты, вплоть до выписки, обдумывал план мести. Тридцать шесть вариантов умерщвления мэра пришло в его изуродованную голову, но он остановился на последнем, самом жестоком и изощренном, сродни средневековой инквизиции.

Следующим утром он вызвал к себе в палату адвоката, уполномочил его вести все разборки с полицией и строго придерживаться того, что он, Миома, находится в полном недоумении: кому выгодно было его убить?.. Затем он велел адвокату подыскать двоих людей с уголовным прошлым и настоящим, желательно немых в прямом смысле этого слова и готовых за деньги на все.

Еще через тринадцать дней Миома выписался. Его внешний облик претерпел изменения. На лысом черепе треугольником расположились три вмятины, а зрачок левого глаза все время оставался неподвижным, так что создавалось впечатление, что он может управлять каждым глазом по отдельности. Лицо Миомы стало еще более неприятным, а в облике появилось что-то зловещее.

Адвокат выполнил поручение Миомы и как-то вечером в маленьком баре свел его с двумя немыми парнями, друг с другом незнакомыми. Один из них был с раскуроченным ртом; как выяснилось, выпущенная когда-то полицейским пуля угодила ему прямо в челюсть, выбила все зубы и, вырвав язык, вышла через щеку. Его звали Харрис. Другой внешним обликом напоминал херувима, но был с рождения немым, к тому же умственно отсталым и все время глупо улыбался.

Миома дал каждому по тысяче долларов, велел снять номер в гостинице, три дня из него не выходить и ждать дальнейших распоряжений.

Через трое суток в номере наемников раздался телефонный звонок и адвокат, коротко сказав, что работа назначена на сегодня в девять вечера, сразу же повесил трубку.

На встречу с Миомой пришел только Харрис. Жестами он объяснил, что умственно отсталый херувим за три дня своей улыбкой чуть не свел его с ума и идиоту пришлось свернуть шею.

Миома кивнул, они сели в машину и поехали в сторону пригорода.

В доме мэра горели все окна, а возле ворот разгуливали два охранника. Дождавшись, когда свет в окнах погас, Миома кивнул Харрису, тот вылез из машины, как мышь, пробрался к воротам и двумя выстрелами лишил охранников жизни.

Мэр уже готовился лечь спать. На нем была пижама, а в пепельнице тлела кубинская сигара. Он хотел перед сном еще раз затянуться, зайти на минутку к жене, поцеловать ее на ночь, но в комнату неожиданно постучали. Мэр подумал, что жена, опередив его мысль, сама пришла, благостно улыбнулся супружескому взаимопониманию и открыл дверь. В тот же миг его улыбка была расплющена мощным ударом кастета, и он рухнул на пол. Когда мэр пришел в сознание, то обнаружил себя связанным и лежащим на кровати. Рядом с ним стоял Миома и грел на настольной зажигалке шприц, наполненный бурой жидкостью. Глава Нью-Йорка понял, что над ним будет сейчас совершено чудовищное насилие, хотел было закричать, но не смог открыть рта, заклеенного пластырем.

Закончив нагревать шприц, Миома протер ватой иголку, выдавил каплю вещества на пол и приблизился к мэру. Высокопоставленная жертва таращила глаза, крутила головой и что-то сдавленно мычала.

Когда Миома ввел иголку в вену, мэр неожиданно опростался и комната наполнилась невыносимой вонью. Харрис вытащил из-под обгадившегося главы города простыни и ими накрыл ему лицо. Миома зло посмотрел на наемника, тот ретировался и отбросил простыни в угол.

Вещество уже было введено и начало свое путешествие по кровеносным сосудам. Сначала казалось, что ничего особенного не происходит, но через минуту правый глаз мэра неожиданно опух, затек кровью, а затем, как-то неприятно булькнув, лопнул, словно перезревший помидор. Через некоторое время то же самое произошло и с левым глазом.

Миома смотрел на мэра, и по выражению его лица было непонятно, доволен он или нет.

Через пятнадцать минут шея и грудь мэра покрылись фиолетовыми пятнами, затем пятна обуглились по краям, и наблюдавший эту картину Харрис наполнился необъяснимым восторгом и был искренне восхищен жидкостью, несущей в себе огонь.

К счастью, мэр довольно быстро потерял сознание и уже не мог видеть своих разлагающихся членов. Через полчаса тело главы города превратилось в сплошную язву, а еще через пятнадцать минут задрыгались в предсмертной агонии ноги, обутые в домашние тапочки.

Когда все было кончено. Миома оглянулся и увидел в дверях престарелую супругу мэра. Она стояла, бледная, босая, и бесцветными глазами смотрела на останки мужа.

Реакция Харриса была реакцией профессионала. Через мгновение старуха лежала на полу с простреленным горлом, а наемник пытался снять с ее руки кольцо с бриллиантом.

Мародер не догадывался, как близко он сам находится к смерти, но Миома коротко подумал, что такой человек может пригодиться ему всегда, а потому лишь тяжело посмотрел на его скособоченный затылок и, щелкнув пальцами, приказал Харрису заканчивать.

На следующий день все газеты Америки пестрели сообщениями об убийстве мэра Нью-Йорка и его жены, возглавлявшей фонд попечителей солдатских матерей. Также сообщалось, что мэр скончался от воздействия неизвестного яда, изуродовавшего труп до неузнаваемости. Высказывалось предположение, что это – дело рук вьетнамских боевиков, отличающихся особой жестокостью по отношению к своим врагам. А так как мэр был ярым сторонником войны с Вьетнамом, то и версия, высказанная выше, признавалась правдоподобной. Тем более в деле фигурировал неизвестный яд – оружие коварных азиатов.