Читать онлайн «Новый мир. № 11, 2003». Страница 93

126

Смерть, случившуюся по не зависящим от человека обстоятельствам, нельзя считать исправлением рождения, это скорее еще одна непоправимость.

При этом Чоран всегда остро ощущал то, что сформулировал в записной книжке 1969 года: «Смерть — самая странная (и вместе с тем самая естественная) разновидность фиаско, неудачи, краха. Самый полный из наших провалов — это смерть».

Невольно вспоминается тот, кто, может быть, впервые оформил положение, противоположное чорановскому, — «смерть есть извращение основного принципа: жизни» — как претензию к человеку, как упрек ему: «Аз рех: бози есте, и сынове Вышняго вси. Вы же яко человецы умираете, и яко един от князей падаете» (Пс. 81: 6–7).

Если бы не это, борьбу Чорана можно было бы попытаться описать в рамках буддийского «избавления от привязанностей», пути к нирване («угасанию»), иначе недостижимой. Ибо, кажется, единственной его настоящей привязанностью была привязанность к земной славе… Или в терминах борьбы гордости с честолюбием: честолюбец жаждет известности, гордец мечтает ею пренебречь.

«То, что нельзя осмыслить в понятиях религии, даже и переживать не стоит» (1958).

Думается, что чорановская страсть к долгой ходьбе (иногда он шел подряд несколько дней и проходил огромные расстояния) связана с необходимостью ощущать — физически ощущать — оставшееся нам пространство свободы — то есть свободу движения в пространстве.

См. статью Александра Блока «О Дмитрии Семеновском» (1919).