Читать онлайн «Америка, Россия и Я». Страница 19

— Маруська! Маруська! Давай! Ну, давай, вытаскивай! — умоляет Руслан. — Пол–литра поставлю!

«Маруська» буксовала, буксовала и… выкарабкалась. Руслан ей вылил половину бутылки водки в радиатор, чокнувшись с ней и сказав:

— Люблю тебя, Маруська!

Вот такая бывает любовь с машинами!

Вместе с рыбами был оставлен для хранения кот, покрытый короткой густой полосатой шерстью: на чёрном фоне серые полосы, с толстым носом и на высоких сильных лапах. На нём был привязан ошейник с блестящим бантиком — я не сразу разглядела, что это колокольчик.

— Зачем у него колокольчик? — спросила я у Поли.

— Он большой охотник на птичек; и ему привязали колокольчик, чтобы он хищно не жил, — ответила Поли. — В Америке хищным котам привязывают колокольчики.

— Поли, есть такая русская пословица: «на то и щука в море, чтобы карась не дремал!» — пошутила я и отвязала колокольчик.

Кот стал переворачиваться с боку на бок, зажмурив свои щелевидные глаза, как будто улыбался. Через минут пятнадцать он уже откушивал зазевавшуюся птичку на виду у всего народа — только синие перья остались лежать на зелёной травке, переворачиваемые ветром. На следующий день он опять лакомился, но теперь уже — красногрудой птичкой, от которой остались лежать только красные пёрышки на зелёной травке.

Не зная, как унять кота, чтобы он не ел живых птичек на глазах у всего человечества, чтобы сдерживался и хищно не жил, я снова привязала ему колокольчик. Но невозможно было вытерпеть, как он готовился к атакам, какие придумывал хитроумности: спрячется за деревом, выползая на брюхе, с дрожащим хвостом… и зря?

А то безразлично валяется на крыше гаража, слушая пение, греясь на солнышке, одним глазом следя, одним ухом ведя в сторону поющей дурочки.

Восхищаясь его профессионализмом, я освободила его от колокольчика; и опять он лукаво лежал, как ни в чём не бывало, а потом облизывался — и все соседи видели, что кот хулиганит.

Запутавшись в своих отношениях с американским котом, колокольчиком, птичками, мышами, рыбами, я оставила кота голым, как есть, с улыбкой.

Котов в Америку привезли испанцы, как я прочла где‑то, и этот кот был настоящий испанский разбойник, приехавший в Америку грабить. Такого отпетого бандита не попадалось мне среди наших позорно ленивых «Васей», «Мурзиков», лежащих без дела. Правда, была одна кошка в экспедиции в Казахстане, я назвала её «Марфа Ивановна», не уступавшая испанцу по дерзновению: она дралась со змеями. Один наш геолог, Вадим, заснял её на плёнку; у меня есть фотографии, как Марфа Ивановна расправляется со змеёй, пристукивая её лапой по башке, а после этого её съедает, оставляя голову. Но она была женского пола, полудикая, степная, казахстанская, почти что не русская.

В первые дни пребывания «в Америке» почтовый ящик дома ломился, переполнялся до краёв каждый день; отдельная корреспонденция даже подвешивалась на дверной ручке, другая помещалась рядом на лестнице, а третья подсовывалась под дверь.

Для кого всё это? Мы ещё адреса своего никому не сообщали! Это — для живущих в доме, без имени и фамилии, всяческие приглашения, зазывания, привлекательности, приманивания: продуктовый магазин где‑то в горах устраивает распродажу целых баранов и маленьких поросят, обещая большую денежную экономию. Приходите! Всё по необыкновенно дешёвой цене!

Клуб женской красоты в Чикаго приглашает желающих за семь долларов в месяц сделать красавицу из любой: вышлет на дом такое, что… я сразу вступила, убедив Яшу в необходимости этого.

Пришёл конверт, что мы выиграли миллион, для получения которого нужно купить какую‑то марочку или подписаться на что‑то. В другом — озеро с продающейся на нём землёй, и если приедешь посмотреть землю, то получишь сапфир или орган. На озере Тахо, где‑то около Калифорнии, предлагали — не поверите! — купить время. Как бы исхитриться купить побольше, вперёд или назад идущего, или прямо где‑нибудь около рая. Предлагалось и это тоже: место на кладбище, с большой скидкой для молодых и не такой большой — для старых, это предложение было устным от одного молодого человека, позвонившего в дверь. Я пока отказалась.

В соседнем магазине праздничная распродажа трусов и маек, со скидкой на зубной порошок. Маленькая открыточка с улыбающимся негритёнком и с просьбой: усыновить ребёнка из Африки; вступить в общество по охране животных, с картинкой жалких уточек, летающих взад и вперёд, но перепачканных нефтяными отходами. Про тюбик с шампунем на пробу для промывки головы и всех видов волос, в пакетике, лежащий у входной двери, я спросила Яшу:

— Может быть, это не для меня, а для хозяев?

— Можешь пользоваться. Это как раз для тебя. Это реклама.

Рекламой был переполнен не только почтовый ящик, но и телевизор. Ошеломляющие, ошарашивающие:

Как не восхититься этими динамичными символическими звенящими одушевлениями неодушевлённых предметов! В царство мечты въехать на «Ягуаре», на Карибские острова, промыть голову шампунем фирмы «Revlon». Кто приглашается для создания мифов из мыльных порошков?! Я не берусь описать эти мимолётные пламенные этюды. Может быть, господин Бальмонт справится:

Мне не под силу соревноваться с лучшими американскими умами, фантазёрами, поэтами, писателями, актёрами, отдающими себя на процветание Америки, этой рекламной ненасытности.

Гордон поручился за нас в банк, написав рекомендательное письмо, и, придя из банка, Яша принёс, вместо денег, которые он туда отдал, бумажные чеки, подписав которые, можно купить приглянувшуюся вещь в любом магазине, разумеется не превышая сумму, лежащую в банке.

Тут же мы поехали в соседний магазин: посмотреть, как работает чековая бумажка. Набрав бананов и другой еды, мы расплатились, выписав на чеке ту сумму, какую требовалось. Вместо денег — подписали бумажку, похоже как в России между организациями ходят подобные мифические счета и деньги. Ничего больше у нас не спросили, ни удостоверения, ни телефона, ни адреса; Яшиной подписи оказалось достаточно, — завернули все покупки в полиэтиленовые мешки, которые можно брать в руки, вместо «авоськи» (я долго не знала происхождение этого слова, и как-то мне объяснили, что это — от слова «авось» — что-нибудь да попадётся). Один парень подвёз нашу тележку к машине и, всё поставив в багажник, сказал: «Спасибо».

«Спасибо», «благодарю», «пожалуйста» — мы слышали в магазине.

Седьмой день нашего пребывания «в Америке» был праздничным для всей Америки — День Независимости, — а для нашей семьи — день рождения Данички. Наши почтенные соседи, живущие на другой стороне холма, устраивали празднование, и мы, как помните, были приглашены.

Их дом, стоящий в глубине, закрывался деревьями, среди которых, подойдя ближе, я увидела громадный шест с развевающимся на нём американским флагом.

— Они сами его повесили? — спросила я у Поли.

— В Америке многие люди вывешивают американский флаг по праздникам, — ответила Поли.

У нас в России я не видела таких патриотов, потому как это — обязанность дворников — развешивать флаги на домах.

Однажды, в Кронштадте, я наблюдала, как наша дворничиха тётя Агафья никак не могла раскрутить повешенный флаг: он скатывался и не вился, как ему полагалось, и она его метлой била. Била с таким остервенением, что он свалился ей прямо на голову, и она, сказав: «Ну, окаянный чёрт!», — швырнула его от себя в сторону. Потом, видя смотрящих на неё нас, школьников, нагнулась и подняла его.

За флагом начинался сад с ручьём и водопадом, сделанным самим хозяином. В саду за домом был накрыт стол с напитками и ходящими гостями; некоторые были уже нам знакомы: Филис с Робертом, Поли, приветствовавшие нас; но были и незнакомые.

К Яше подошёл человек, профессор психологии, или политики, в шапочке, указывавшей на то, что он религиозный еврей, и затеял разговор о судьбах еврейства в России: как? что там происходит? и почему?

Яша отвечал, рассказывая всем нам знакомые неприятности, выслушивая которые, профессор психологии Лари пригласил Яшу выступить и вступить в клуб «обрезанных братьев», — какую‑то еврейскую организацию. Яша что‑то стал бормотать о Христе, про его веру в Христа. Я по-русски заметила Яше:

— Оставь ты, ради Бога, этого Христа! Я уже и так из‑за него столько натерпелась!

Но Лари оказался проворнее меня и сказал, что его не касается, в кого Яша верит, а если он считает себя евреем, то это значит, что он еврей; и они его ждут у себя в клубе по четвергам, — и продолжал: