Читать онлайн «Новый Мир ( № 10 2012)». Страница 15

За многие годы толкучки эти мигрировали по московскому центру: то у памятника первопечатнику, то в проезде Художественного театра — теперь он вроде бы, как в старину, Камергерским называется, но это уже без меня опять переименовали — для меня как был проездом Художественного, так и остался, то на Кузнецком чуть наискосок от магазина подписных изданий, а потом вообще то в Сокольники, то в Измайлово перебирались. И вот ведь интересно — толкучки помню, знакомцы книжные стоят перед глазами, как живые, но вот точно сказать, где сначала толклись, а где потом — от первопечатника на Кузнецкий перетекли или наоборот — уже не могу. Не помню. Да и не в этом дело. А в том, что лучшие книжные университеты себе и представить трудно. Конечно, в первую очередь там торговали новым книжным дефицитом. Интересно, что неплохие антикварные книжки в букинистических магазинах еще можно было отыскать, особенно если заводились знакомства среди продавцов или, еще лучше, товароведов, а вот, скажем, томик Ремарка или какой-нибудь интересный литературный памятник в магазине было не укупить, так что книжный рынок выручал. Впрочем, покупать было не обязательно, можно было и выменять — рынок он и есть рынок, гибкость ему положена. Так что только продавали в основном несколько профессионалов-торговцев со связями в типографиях или на складах — этим, как правило, именно деньги были нужны, а остальные если и продавали, то чтобы сразу купить то, чего не хватало, и к обмену всегда были готовы. Многие даже носили с собой длиннющие списки книг для обмена, надеясь к тому же, что если вдруг задержит милиция во время очередного разгона — а они часто случались по постоянной нелюбви милиции и городских властей ко всяким несанкционированным толкучкам и стихийным рынкам, — то с помощью такого списка можно будет попытаться убедить представителей законопорядка, что ты к спекуляции никакого отношения не имеешь, а всего лишь меняешься, ну точь-в-точь как вполне разрешенные филателисты и нумизматы. Хотя у тех тоже своих сложностей хватало.

Но все-таки для меня, как и для многих других, главным были разговоры. Обсуждались не только новые дефицитные издания или обещанные к выпуску, но так и не вышедшие книги. Может, самые серьезные московские собиратели на эту толкучку и не очень заходили, но знатоков хватало, и всегда находилось, у кого выяснить в ту лишенную какого бы то ни было справочного материала эпоху, сколькими изданиями выходил какой-нибудь нечасто встречающийся поэтический сборник, в каком издательстве напечатан некий редчайший альбом, сколько точно было литографий в ненаходимом футуристическом альманахе, какие номера были сдвоены в издававшемся мизерными тиражами журнале революционных лет и все такое прочее, что и интересует книжника больше всего на свете. И разговоры такие могли продолжаться бесконечно, так что на все веселые студенческие пьянки-посиделки приходил я всегда последним — после того как растаивала в вечернем московском воздухе книжная толпа, и ловить уже было нечего, и говорить не с кем...

Да, про это вспоминать и вспоминать... Может быть, когда-нибудь и соберусь всерьез вспомнить, но тут о другом. Времена были давние, и еще сохранялись в стране — особенно в Москве и Ленинграде — люди, в жилище у которых можно было увидеть настоящие сокровища: библиотеки — свои или сохранившиеся еще от дореволюционных родителей и чудом уцелевшие в вихрях советских лет. И в буржуйках их не пожгли в военный коммунизм, и гэпэушники их не разграбили в тридцатые, и в войну не разбомбило. И владельцами их были, как правило, люди пожилые и, за редким исключением, не какие-то безумные собиратели и коллекционеры, а просто пожилые люди. И естественно, мечтой каждого из нас было с кем-нибудь из таких людей познакомиться, выйти на библиотеку и закупить там столько дезидерат по более чем приемлемым ценам (как правило, этим людям в их не бог весть как обеспеченной старости деньги были важнее книг), что надолго хватит и любоваться и рассказывать. И виделись нам в этих мечтах полки, сплошь заставленные поджидавшими именно нас полными комплектами “Аполлонов” или “Старых годов”, роскошными томами “Царской охоты” или сохранившимися в безукоризненном первозданном виде первоизданиями поэтов Серебряного века. Да мало ли что еще виделось. И ходили от одного к другому кто знает насколько истинные истории о сказочных везениях. То вот тот самый рыжий, у которого вы несколько дней назад выменяли недостающий выпуск “Весов”, случайно разговорившись в трамвае, вышел на такую библиотеку, что такси пришлось два раза гонять, пока все купленное себе домой перевез. И хотя деньги у всех подряд занимал, но уже отдает вовсю, удачно распродавая по настоящим ценам то, что ему самому не понадобилось. Еще и наварит — ой-ей-ей! Или вон тот, на углу, — предложил какой-то старушке сумку с картошкой поднести, да так и занес в квартиру, сплошь заставленную книжными полками с антиквариатом — чуть не до прижизненного Пушкина, оставшимся ей от давно покойного дальнего родственника, последние годы которого она обихаживала, за что и была прописана в старую московскую квартиру со всеми этими сокровищами где-то на Мещанских. А уж она-то как рада была, что на все это покупатель нашелся! То еще что-то в том же роде — и, бывало, вполне правдивое. Так что мечта не умирала, каждый надеялся так же удачно разговориться в трамвае или поднести набитую картошкой авоську.

Но нет дыма без огня... В жизни все бывает. Выпал как-то счастливый билет и мне. И без всяких трамваев и картошек. У мамы была подруга. Татьяна Яковлевна. Тетя Таня. Дама интеллигентная и образованная. Они с мамой еще в предвоенные времена подружились, когда учились в одной группе в университете. Часто бывая у нас, она наблюдала разгорание моих книжных увлечений и поначалу их даже поддерживала, успокаивая слегка встревоженную моим растущим фанатизмом и несомненно спекулянтскими связями маму тем, что как ни крути, а куда лучше мне на книжной толкучке ошиваться, чем неизвестно с кем пьянствовать или в карты резаться. Все-таки мы там про книги разговариваем. Поскольку наша тогдашняя жизнь шла под горьковским лозунгом насчет того, что всем хорошим в нем он обязан книгам, то мама с подругой нехотя соглашалась, хотя сама предпочла бы меня побольше видеть дома за письменным столом с учебниками или, в крайнем случае, хоть за столом обеденным, но опять же дома. Несколько позже, когда выяснилось, что помимо времени мое увлечение требует и существенных субсидий, далеко не всегда покрываемых удачными операциями по продаже дубликатов или каких-то изданий, не пришедшихся моей библиотеке, и все чаще я обращался за помощью к маме, подрывая наш скудный семейный бюджет, тетя Таня свою безоговорочную поддержку отменила и даже стала меня стыдить за то, что я пускаюсь на такие серьезные траты, сам еще ничего не зарабатывая — в самом деле, не считать же мою тридцатирублевую стипендию существенным вкладом в семейную копилку. Пытаясь разобраться, действительно ли книжный овес так дорог, она стала у меня выспрашивать про цены на разные книжки и была страшно удивлена, что кое-что из имевшегося дома у нее самой и вовсе ею не ценимое на толкучке стоит довольно дорого, да и в букинистическом, если повезет наткнуться, не сильно дешевле.

— Боже мой! — воскликнула она, случайно узнав от меня рыночную цену на стихотворный сборник Иванова “CorArdens” с сомовским фронтисписом. — Да я бы свою втрое дешевле продала и была бы счастлива!

— Ну вот мне и продайте, — решил я воспользоваться моментом.

— Ну это я так. В принципе. А не то что прямо сейчас продавать понесу.

— Вот-вот. Все только в принципе продают. Сами ее небось сто лет не открывали. А ведь сколько таких книг у людей, которые бы их прямо сразу продали, да только не знают, кому и за сколько.

— Наверное, хватает... — раздумчиво протянула тетя Таня.

— Вот и я говорю — хватает. Найти бы таких, и сколько пользы всем: у них деньги — пусть и меньше, чем на черном рынке или в букинистическом, зато прямо в руки и без риска, что сильно обманут, у меня книги, а в семье экономия.

— Конечно, — саркастически протянула мамина подруга. — Я про такую экономию у Диккенса помню. Там один чудак покупал, скажем, старые часы за сто фунтов, а дома клялся, что он просто сто фунтов заработал, поскольку настоящая цена им двести. Так и разорился в конце концов, поскольку сколько бы там его находки на самом деле ни стоили, а вот продать их уже некому было.

На этом разговор закончился, но тетя Таня его, как оказалось, не забыла.

— Слушай сюда, — сказала она мне, позвонив через пару недель и затребовав у удивленной мамы меня к телефону. — Пусть меня твоя мать и убьет, но, похоже, я нашла тебе библиотеку. Может, и правда накупишь там по дешевке книжек своих и хоть на сколько успокоишься.