Читать онлайн «Вообрази себе картину». Страница 25

Он выдавал каждому гражданину по два обола в день за одно лишь присутствие на народных советах, так что бедняки могли позволить себе прийти на совет и проголосовать так, как требуется Периклу. (Клеон, дорвавшийся до власти после смерти Перикла, увеличил плату до трех оболов, так что бедняки уже не могли позволить себе не приходить на совет.) Перикл, впрочем, скупился, выдавая нуждающимся деньги, потребные для посещения таких общественных празднеств, как драматические соревнования, прославившиеся к тому времени по всему эллинскому миру.

Платон, который презирал и демократию, и саму идею оплаты общественной службы, лет семьдесят пять спустя написал в «Горгии», что Перикл превратил афинян в лодырей, трусов, пустомель и корыстолюбцев.

Перикл построил ограду в четыре мили длиной, шедшую от Афин к побережью, замкнув в треугольник из стен город вместе с портами, от которых зависела торговля и морская мощь государства. Афины стали неуязвимыми с суши и несокрушимыми на море, и больше уже Перикл за всю свою жизнь ни разу не позволил Афинам ввязаться в сражение на суше с силами, превосходящими афинские.

Он начал строительство Парфенона, занявшее долгое время, потребовавшее огромных расходов и облегчившее проблему безработицы мирного времени, к чему клонились и другие задуманные им проекты. Он создал постоянную армию и постоянно держал на плаву корабли морской охраны. Посредством субсидий, армейских призывов, программ строительства и правительственного обеспечения занятости он создал государство процветания для многих, одновременно расширив свою политическую базу.

Перикл укрепил национальное самосознание, проведя в 451 году закон об иммиграции и исключении иноземцев — шовинистический акт, по которому афинское гражданство предоставлялось только тем, у кого оба родителя были афинянами.

Есть идеальная справедливость в том, что ему же этот закон и вышел впоследствии боком. Гражданства лишился единственный оставшийся в живых сын Перикла, рожденный его милетинской любовницей Аспасией, в которую он влюбился пятидесятилетним мужчиной и привязанность к которой сохранил до конца своих дней.

Периклово перемирие со Спартой закончилось в 446 году дракой между этими враждующими городами, развязавшей Афинам руки и позволившей им в дальнейшем воевать со своими союзниками и друзьями. Он не обращал внимания на протесты членов Афинского союза и безжалостно подавлял попытки выйти из него. Города, полагавшие себя равными Афинам, обнаружили вдруг, что являются подданными.

В Византии и на Самосе вспыхнули восстания.

Византий, похоже, вечно приходилось у кого-нибудь отбивать — не у греческих олигархов, так у персов.

Что до острова Самос, самого сильного союзника Афин, то последние сочли необходимым влезть в малозначительный местный конфликт, совершенно их не касавшийся. Перикл послал ультиматум; Самос ультиматум отверг.

Перикл сам вышел с первыми сорока триремами. Кампания обошлась куда дороже, чем воображали Афины. Осада продлилась девять месяцев. Когда все было кончено, Афины срыли стены самосцев, отобрали у них корабли и наказали их большой денежной контрибуцией. Благодаря этой победе Перикла Афины обменяли мощного союзника на разрушенный город и потеряли множество людей.

Вернувшись в Афины, Перикл произнес первую из известных нам похоронных речей.

— Афины лишились своей юности, — сказал он, — и год лишился весны.

Павшие подобны богам.

— Никому не дано теперь увидеть этих павших героев, — такие памятные слова он сказал. — Но ведь и самих богов мы не видим, а заключаем об их бессмертии по тем почестям, которые они получают, и по тем благам, которые мы получаем от них.

Речь эту запомнили и повторяли многие сотни лет.

Павших же забыли еще до того, как он закончил.

Его называли «Олимпийцем»: за величественные строения, возведенные под его руководством, за явственное превосходство в достоинстве, разуме, честности и красноречии.

Комический поэт Кратин, тот, что обозвал Аспасию шлюхой, именует его «яйцеголовым».

Подобно всем великим лидерам демократий, более всего гордящихся свободой слова, Перикл не выносил письменной критики. Существуй в ту пору пресса, он бы от нее камня на камне не оставил.

Он ввел закон, запрещавший упоминать в пьесах о живых афинянах.

По требованию народа закон отозвали.

У него была удлиненная голова, и на всех портретах он неизменно показан в шлеме, скрадывающем несоразмерность его лицевого устройства, которого художники, по словам Плутарха, изображать не хотели.

Еще его называли «луковицеголовым».

Его порицали за то, что всякий раз, уходя из дому и возвращаясь в него, он целовал в дверях Аспасию.

Он редко посещал Совет и Народное собрание, посылая туда своих представителей, что добавляло весу тем заседаниям, на которых он присутствовал сам.

Свои появления на публике он свел к минимуму, не устраивая из них представлений и выступая с речами лишь в тех случаях, когда ему было что сказать.

Изречений, за ним записанных, сохранилось немного — лишь несколько государственных речей, имеющих характер такой же возвышенный, как Геттисбергское послание Авраама Линкольна, и вызванных, увы, теми же обстоятельствами — войной и поминовением павших на войне.

Он не ходил на званые обеды в чужие дома. В собственном доме Перикла царил умеренный достаток; круг его состоял преимущественно из учителей и одаренных людей, с которыми он близко сдружился: то были философы Протагор и Анаксагор, музыкант Дамон, скульптор и архитектор Фидий. Сдержанный и серьезный, с исполненными достоинства манерами, Перикл ходил по городу один — из дома в Совет или на рынок, где он покупал все потребное для повседневной жизни.

Скрупулезно придерживаясь приличий во всем, он установил в доме порядок, по которому его управляющий ежегодно продавал по оптовым ценам весь урожай, едва лишь его собирали в поместьях Перикла, а все необходимое Перикл сам покупал на рынке по розничным ценам. В первый год войны со Спартой Перикл объявил, что, если вторгшиеся в страну спартанцы пощадят его имение, он отдаст эту землю городу. Подобная щепетильность и бережливость приводили в отчаяние его домашних, считавших, что их безо всяких на то оснований лишают роскоши, которой они жаждали, и возможности от души потранжирить, как то приличествует их положению.

Старший из его сыновей тем не менее жил на широкую ногу да еще и женился на расточительной молодой женщине. Не спросясь у отца, он занял от его имени денег, которых не смог вернуть.

Перикл был непреклонен и с заимодавцем, и с должником, отвергнув их притязания с такой суровостью, словно и знаком с ними не был.

С этого времени сын враждовал с отцом. Он со злобным удовольствием пересказывал ухмыляющимся слушателям частные разговоры, которые слышал в доме, да еще и расписывал в смачных подробностях, как отец, глава афинского государства, пятнадцать раз кряду избиравшийся стратегом, совратил его молодую жену и возлегает с нею для собственного удовольствия.

Перикл на личные выпады не отвечал.

Плутарх рассказывает, как однажды недовольный чем-то гражданин Афин бранил его на рыночной площади. Перикл, не отвечая, занимался своими делами. Гражданин таскался за ним по пятам, изливая потоки поношений и разоблачений. Перикл молчал. Когда солнце село и стало смеркаться, Перикл отправился домой. Гражданин пошел следом, продолжая его оскорблять. Когда Перикл добрался до дому, уже совсем стемнело. Едва войдя в дом, Перикл приказал одному из слуг взять факел и проводить этого человека до самого его дома.

Рассказ Плутарха слишком хорош, чтобы быть правдивым, и, вероятно, таковым не является.

Но именно эта достойная уравновешенность и принесла Периклу прозвание Олимпиец.

Политических врагов у него всегда имелось в достатке. С одной стороны на него наседали радикальные демократы, требовавшие новых войн. С другой — консервативные аристократы, приверженцы Спарты, вообще никаких войн не желавшие.

Ни радикалы, ни консерваторы не считали демократию достойной формой правления.

Они и сейчас ее таковой не считают.

Реакционные поджигатели войны, именующие себя неоконсерваторами, покинули ряды демократических сторонников Перикла, чтобы присоединиться к аристократам. Обе партии их презирали.

Обвинений в гомосексуализме на Перикла не возводили никогда.

На него возводили обвинения в гетеросексуализме.

Помимо постыдных сплетен, распространяемых его сыном, горожане, хихикая, передавали друг другу слухи о том, что его друг Фидий, используя в качестве приманки работы, которые он осуществлял, завлекает к себе в студию свободных афинянок и укладывает их в постель Перикла, дабы этот Олимпиец смог удовлетворять свою похоть. Поговаривали также, будто его возлюбленная Аспасия заводила дружбу с другими свободными женщинами, заманивая их в дом и в постель своего покровителя, защитника, любовника и отца ее единственного сына.