Читать онлайн «Ленд-лизовские. Lend-leasing». Страница 21

И снова обе женщины зарыдали вдвоем. И Акси-Вакси окаменел, представив себя на пепелище без тети Коти и без ребятишек и с ошеломленным дядей Фелей. Этот последний, похоже, проходил через какой-то странный период своей дальневосточной жизни. Он все реже писал домой письма, и они были исполнены горечи. Тетя Котя иногда зачитывала отрывки из этих писем: «…снова послал заявление на адрес командования. Прошу направить меня на переднюю линию борьбы с фашистским зверем. Иначе я не смогу смотреть в глаза моим детям, не смогу ответить на вопрос, где я был во время войны…»

Теща его тут вздыхала: «Авось так и досидит до конца войны в своей береговой артиллерии…»

Раньше – до генеральской эпопеи – письма Феликса были полны любовной лирики в стиле ленинского комсомола. Потом – как будто он что-то почувствовал – они стали суше, тетя Котя прикладывала к глазам свой батистовый платочек. Ну что ж, думала она, может быть, и Феликс встретил какую-нибудь одинокую интересную женщину. Охохохо-хохонюшки, шептала теща, кому война, а кому и мать родна. И вдруг оттуда, из дальнего Приморья, прибыл неожиданный подарок величиной с половину полноценного человека. Его привез друг Феликса, молодой развеселый морячок-торпедист, которого направили из Владика в освобожденный от блокады Ленинград. К Котельникам он явился с чемоданчиком и с парусиновым мешком в полтела человеческого. В семье по поводу этого мешка возникла некоторая нервозность. «Кушайте на здоровье! – воскликнул морячок. – И кореша моего Фельку Котельника не забывайте!»

Из мешка тяжелым ходом выехал то ли лосось, то ли кет, то ли сёмг, в общем, крутосоленый монстр неимоверной вкусноты. Устроили ужин, на который пригласили Майофисов и Сафиных. На этот ужин под сорочинский гон усидели, почитай, треть великанской рыбы. Оставшихся две трети тетка положила в пустой чемодан под замочек. Акси-Вакси однажды подобрал к этому замочку ключик и хотел было уже от боковины отрезать себе ломтик, как вдруг вошла тетка и дала ему самого что ни на есть простецкого леща. В ответ на это он швырнул все железки на пол и гордо покинул выгородку. Тетка горестно уселась на табурет, она кляла себя за дурацкую экономию. Вечером поставила на стол большой кусок рыбы: «Надо есть, пока не испортилась, – и шепотом добавила своему любимцу: – Ваксик, прости старую дуру».

К этому времени в семье возникла необычная обстановка: от мамы, Женечки Гинз, из колымских лагерей стали регулярно приходить на имя Ксении небольшие суммы денег. Совершенно ясно было, что они предназначены для воспитания Акси-Вакси. Тетка стала иногда на него бросать странноватые взгляды. Много лет спустя она призналась, что побаивалась, как бы не намылился мальчишка в побег. Между прочим, ее страхи были близки к истине. В шестых классах тогда, а именно среди тесной группы: Ваксона, Холмского, Утюганова, Садовского, Дибая и Яковлева – созревала идея бегства для поступления в школу юнг Балтийского флота на острове Валаам. Отголосок этого заговора долетел до Жени Гинз в ее переписке с сыном.

Однажды она написала ему, что после школы он должен поступить в медицинский институт. Профессия врача обеспечит его будущее. (Позднее она скажет ему, что врачи спасаются в лагерях.) Он поблагодарил маму за благоразумный совет, однако, дорогая мамочка, мне лучше будет стать моряком.

Война тем временем катилась к концу. Оставляя за собой колоссальные кровавые следы, армия, вооруженная заводами тыла и ленд-лизом, перла на Берлин. Одно за другим следовали кардинальные события: на Волге был разгромлен и пленен фельдмаршал Паулюс, в Африке пришел конец непобедимому корпусу Роммеля, в Италии был казнен Муссолини, четверо вождей «свободолюбивого человечества» встретились сначала в Тегеране, потом в Ялте и, наконец, в Потсдаме, под Берлином…

Акси-Вакси с Холмским и Сагдеевым как-то в период Ялтинской конференции рассматривали газету «Британский союзник» (папаша Сагдеева, директор крупного завода, привез ее из Москвы), где на первой странице фигурировали фотографии исторического события. Четверо вождей сидели на чугунной скамье в парке Ливадия. Трое были в шинелях своих армий, один в пальто со старомодной пелериной.

Сагдеев спросил: «Ребята, после Сталина кто вам больше всего нравится?»

Холмскому больше всех (после Сталина, конечно) понравился Черчилль, Сагдееву – де Голль, Акси-Вакси, восхищенный высоким лбом и светлой улыбкой Рузвельта, сказал, что он выбирает американского президента.

Вдруг Холмский со странной улыбочкой переспросил: «Ну конечно, после Сталина, правда, Вакс?» «Ну конечно. А как же иначе? Сначала Сталин, а потом уж Рузвельт», – сказал шестиклассник Ваксон, а сам вдруг, не отдавая себе отчета, подумал, что Сталина надо было бы поставить в самый хвост шествия вождей.

Вдруг страннейшие мысли прошли чередой через его сознание. Посмотри, как человечны эти свободолюбивые вожди Запада! Поистине человеческий лоб Рузвельта, забавная физиономия британца, горделивость франка. Все трое, каждый по-своему, улыбаются Сталину, а наш великий вождь ничем не может им ответить, кроме хмычка гиены. От этой мысли коченели ноги и стучало сердце: только бы нигде не произнести этого вслух!

Все трое посмотрели друг на друга. Сталин был слишком тяжелым, чтобы считаться человеком.

Феликс Котельник вернулся домой вскоре после быстрой победы над Японией. Ему все-таки удалось немного повоевать в составе морской пехоты на Курильских островах. Он получил второе офицерское звание и орден Красной Звезды. Наградой за службу можно также считать новое обмундирование, с которым он вернулся домой: черная фуражка с гербом, черная шинель, синий китель, черные брюки-клёш, черные ботинки, две смены белья, включая знаменитые полосатые тельняшки.

Кажется, он не послал телеграмму о прибытии, а, что называется, «нагрянул». Сбросив с плеча зашитый грубыми нитками мешок и брякнув деревянным чемоданом, дядя Феля всех торопливо расцеловал, а потом схватил за руку тетю Котю, и они, сияя друг на друга очами и хохоча, по-комсомольски помчались в неопределенном направлении. Позднее, пытаясь понять, что означало это бегство, Акси-Вакси заподозрил, что они побежали на параллельную Большую Галактионовскую; не исключено, что к месту работы тети Коти, в республиканский Радиокомитет, иными словами, в ее кабинет, а может быть, в какую-нибудь пустующую студию звукозаписи.

Оттуда они вернулись медлительной походкой, счастливые, усталые; она иной раз повисала на его плече. Все уже сидели вокруг круглого стола и ждали воссоединившихся главных, чтобы разлить по тарелкам бульон с пельменями, однако они скрылись за перегородочкой, бухнулись на панцирную сетку и тут же захрапели дуэтом.

Перегородки, разделившие нашу комнату на углы и клетушки, не очень-то надежно перекрывали звуки. Если кто-нибудь пукал в ночи, можно было сразу же определить, откуда пришел бодрый или вялый звук, и далее по некоторым нюансам определить автора.

Акси-Вакси в ту ночь долго не мог заснуть, а заснув, провалился к истокам какого-то скалистого ландшафта, где дядя Феля мерно и мощно вел огонь по японским империалистам. Когда бой достиг апофеоза, он проснулся и понял, что мерные металлические звуки исходят от панцирной пружины. На невесомых бесшумных ногах он проскользнул к туалетному ведру, однако на обратном пути на секунду задержался и в узкой щелке за занавеской увидел большой шевелящийся бугор под одеялом и услышал еле слышные сладкие стоны тети Коти. Все остальное население квартиры № 1 громко храпело или делало вид, что храпит.

По утрам дядя Феля выходил в столовый отсек с двумя утюгами, одним, когда-то бывшим электрическим, и вечным, чугунным. Голый по пояс, он тренировал свою мускулатуру. Под кожей взбухали и перекатывались великолепные бицепсы. Мальчик смотрел на мужчину с восторгом и с ожиданием новой жизни. Однажды моряк хлопнул его по узкой спине и предложил: «Слушай, Акси-Вакси, а почему бы тебе не называть меня отцом?» Потрясенный пацан, который уже семь лет не произносил этого слова, просиял в полном согласии, однако так ни разу и не назвал дядю отцом.

Дядя Феля чувствовал, что необходимо какое-то особое сближение с этим отпрыском врагов народа. По вечерам они нередко садились к столу и начинали читать толстые книги, которые были спасены тетей Ксеней из квартиры большого коммуниста, ее брата, перед самым разгромом. Почему-то на полках оказалось два экземпляра «Войны и мира». Оба читали одновременно один и тот же опус.

«Слушай, Акси-Вакси, какую сцену ты больше всего любишь в этой книге?» – спрашивал дядя Феля. Мальчик тут же отвечал с полной готовностью: «Атаку кавалергардов под Аустерлицем». «Правильно! – восклицал недавний артиллерист. – А ты помнишь, как император Наполеон посетил пленных русских офицеров? Как он беседовал с князем Репниным?» «Они беседовали, конечно, по-французски», – вспомнил А-В. «Правильно, – улыбался дядя Феля. – Причем князь Репнин говорил на аристократическом французском, а император на языке среднего командного состава своей армии. Ну, скажем, как маршал Ворошилов».