Читать онлайн «Новый Мир ( № 8 2005)». Страница 36

16

Когда маме звонили ее приятельницы и, бывало, сообщали о каком-то случившемся с ними несчастье, мама вскрикивала, роняла гребень, которым расчесывала волосы за секунду до звонка, и погасшим голосом начинала задавать вопросы, чем конкретно она может помочь, и если требовались деньги, мама с удрученным лицом рылась в ящиках отцовского стола, страдальческим жестом отмахивалась от Лиды (“Не спрашивай ни о чем!”) и устремлялась на помощь. Но если срочной помощи не требовалось, мама, поговорив с попавшей в беду подругой, набирала номер другой приятельницы и с нею обсуждала произошедшее — со слезами в голосе, но чуть более спокойным тоном, точно уровень чужой беды успел понизиться. Затем набирала номер третьей хорошей знакомицы, не состоявшей с первой приятельницей в столь тесных отношениях, как мама, и ей сообщала о случившемся совсем спокойным голосом, потому что третья приятельница была женщиной трезвой и ироничной, не склонной рассматривать чужое несчастье как всеобщую трагедию, но зато умеющей дать толковый совет или помочь с организацией необходимого мероприятия. С этой приятельницей надо было говорить без вздохов и пауз, зато она в минуту определяла план последующих действий, и мама, совсем успокоившись, звонила второй приятельнице, чтобы с подачи третьей протрубить общий сбор и сообщить о мерах, которые решила принять приятельница без охов и ахов и выпадения гребня из рук… Лида внимательно прислушивалась к переговорам мамы, к тому, как меняется ее голос, и, не замечая главного, то есть того, что мама нацелена на оказание реальной помощи человеку, попавшему в беду, концентрировала внимание на другом: как чужое несчастье, прополосканное бабьими языками, бледнеет, линяет, из настоящей драмы превращается в решаемую проблему, даже если речь шла о смерти, — последняя приятельница, работавшая в месткоме, была настоящим асом в организации похорон и поминок. Лиде не хотелось бы оказаться на месте маминой подруги, несчастье которой будет перемолото языками и в конце концов проглочено. Она дала себе слово, что, если у нее произойдет какая-либо неприятность, она словом о ней не обмолвится, а будет молчать как рыба, чтобы никто не смел полоскать языками на ее счет.

Впервые Лида шла наряжать елку с тяжелым сердцем. Этот день был для “В” класса праздником. Все были настроены друг к другу дружелюбно. Кто был в ссоре — традиционно мирились. Валентина Ивановна вместо обычного серого или коричневого костюма надевала темно-зеленое платье, которое делало ее моложе и красивее. Всегда настороженно относившаяся к Лиде, державшейся особняком, учительница в этот день обретала в нерадивой девочке, пренебрегавшей своими математическими способностями и придумавшей кашель, чтобы не посещать классные часы, родственную душу, потому что никто больше не разделял ее нежности к самодельным игрушкам, изготовленным руками прошлых выпускников на уроках труда. Валентина Ивановна любила своих выпускников и скучала по ним, пока в ее руки не поступала новая партия детей, занимая в ее сердце место прежних. Но в день украшения школьной елки их классная руководительница с каждой вынутой из отдельного ящика самоделкой вспоминала имена, лица, привычки прежних детей, прошедших через ее руки, как эти пошитые из лоскутков мальвины, фанерные клоуны, картонные девочки-снежинки, куколки в юбках-оборках из шелковой ленты, натянутых на коробку из-под зубного порошка, гномы из папье-маше, красны девицы из тонкого березового пенька в пестрых косыночках, пингвины, бабочки и рыбки из створок ракушек, лешие из позолоченных шишек с соломенными волосами, болгарские мартенички из мулине, гирлянды и композиции из подсушенных утюгом кленовых листьев и лепестков, бусы из берестяных пластин, украшенные косточками, семенами и соломкой, птицы из желудей, самолеты из фольги, мельницы из бадминтоновых воланов, деревянные кораблики с алыми парусами и многое другое… Валентина Ивановна осторожно освобождала кораблики и куколки из газетного обрывка с прошлогодними новостями и, прежде чем передать вещицы сидящей у ее ног Лиде, чтобы она передала их тем, кто развешивал игрушки на елке, помещала их на ладонь и вспоминала, что этого фанерного красавца клоуна смастерил Витя Кузин, мальчик из очень бедной семьи, который учился из рук вон плохо, зато пел не хуже Робертино Лоретти и выступал соло на областных смотрах юных талантов, мать нарадоваться не могла на Витю, потому что если б не голос, мальчик пошел бы по стопам старшего брата, который сел за драку; потом голос у Вити стал ломаться, учитель труда пристрастил его к столярному ремеслу, в результате чего Витя стал отличным мастером-краснодеревщиком и женился на Ларе Бойко, которая сделала эту куколку с юбкой на коробке из-под зубного порошка; Лара тоже неважно училась, но была очень терпеливой и усидчивой девочкой, ведь сколько труда нужно, чтобы присборить километровую ленту в юбочку, еще у Лары была самая длинная в школе коса, как у нашей Кати, длиннее, чем у Сони Мальковой, которая делала игрушки из шишек, потому что по состоянию здоровья каждое лето проводила в санатории среди сосен, там Соня приохотила к сбору шишек всех туберкулезников, особенно детей, она любила возиться с младшими и в конце концов стала учительницей младших классов в военном городке, куда последовала за мужем-офицером... А вот — Мальвина, ее сделала мама Толи Лохина, портниха, Толя только пришил бусинки-глаза, Толя любил приврать и всем говорил, что сам сшил Мальвину, а когда над ним стали смеяться, признался, что не умеет держать иглу… Кто же сделал из ракушек эту чудную бабочку, ненадолго задумывалась Валентина Ивановна. Да Неля же Лозовая, подсказывала Лида. Ах да — Неля, она много читала и хорошо училась, память у нее была уникальной, могла раз прочитать “Чуден Днепр” и тут же повторить слово в слово; Неля теперь в Москве — работает на радио звукорежиссером, а еще в Москве Олежка Титов, автор вот этих самолетов, он закончил университет и трудится в закрытом КБ… Лида и Валентина Ивановна, углубившись в ставшие для них общими воспоминания, образовывали некую мечтательную оппозицию деятельному “В” классу, тормозя процесс украшения елки: девочки на стремянках, наряжавшие верхушку деревца, нетерпеливо тянули к ним руки, мальчики, стоя рядом, посмеивались над ними… И те и другие обожали блестящие покупные игрушки и считали, что самоделки только портят вид елки. Валентина Ивановна взвешивала снежинки на ладони, видя сквозь их узор учеников первого, второго, третьего выпуска; умудренная знанием чужих судеб Лида, как старая парка, держала их за нитки и тоже видела знакомые лица — учительница показывала их на фотографиях, сделанных Алексеем Кондратовичем — и Соню, и Витю, и Олега, и всех остальных, и если Валентина Ивановна забывала, к какому выпуску принадлежала Лара Бойко — в ее памяти выпускники становились одной семьей, — Лида ей напоминала, что Лара с косой, Витя с голосом и Неля с “Чудным Днепром” были ее первыми выпускниками, Соня Малькова принадлежала ко второму выпуску, а Толя Лохин и Олег Титов — к третьему. Даже если б Лида не видела снимков, она по приметам времени, осевшего на лоскутках и картоне, могла бы определить год окончания школы того или иного создателя украшения. Ей нравились истории, рассказываемые Валентиной Ивановной, все с хорошими правильными концами: один утратил голос, но стал мастером-краснодеревщиком, другая болела туберкулезом, но вышла замуж за офицера, третий любил приврать, но стал шофером-дальнобойщиком, четвертый работает в закрытом КБ, но поздравляет Валентину Ивановну с каждым праздником… И Лида, и Валентина Ивановна не понимали, почему у остальных учеников эти истории не вызывают энтузиазма. Сначала Валентина Ивановна рассказывала свои истории громким, для всех, голосом, но когда заметила, что, кроме Лиды, ее никто не слушает, стала уединяться с нею под елкой. Одноклассники начинали проявлять интерес, лишь когда со дна ящика показывался последний слой игрушек, пересыпанный дождиком, — там лежали поделки, изготовленные ими на уроках труда. Свое, родное — к нему и нитку привязывали покрепче, и подвешивали на самом видном месте. У Лиды тоже была своя поделка — Царевна-Лебедь, целлулоидная куколка, наряженная в тюлевый наряд с двумя крыльями, сделанными из перышек маминой пуховой розы. Разглядывая ее, Лида думала о той истории про девочку Лиду, которую Валентина Ивановна расскажет другой девочке — любительнице состарившихся самоделок и давних историй, которая будет сидеть на ее месте по соседству с Дедом Морозом в тулупе из сжатой бумаги, опушенном ватой с блестками, с палкой-сучком и алым мешком, набитым ватой... У Лиды нет ни косы, ни голоса, что же припомнит Валентина Ивановна, держа на ладони ее Царевну-Лебедь?.. К тому времени игрушки “В” класса поднимутся со дна ящика в верхние слои, и Лидина история получит счастливый конец — либо она выйдет замуж за офицера, охраняющего наши рубежи, либо станет отличным парикмахером… Что произойдет с нею дальше, из-за елки не видно, неизвестно даже, станет ли она посылать, как Олег Титов, Валентине Ивановне поздравительные открытки, а главное — найдется ли у Валентины Ивановны такая же верная слушательница, как она, или все эти сказки так и уйдут на дно ящика?..