Читать онлайн «Новоорлеанский блюз». Страница 79

— Кто это? Я его раньше здесь не видел, — спросил Джим таким тоном, как будто был завсегдатаем заведения.

— Это Двухнедельный.

— Почему ты его так называешь?

Она посмотрела на Джима как на дурачка.

— Да потому, что он приходит сюда раз в две недели, играет блюзы и иногда поет, — ответила Молли и улыбнулась, и ее глаза, испещренные красными прожилками, подобрели.

— Понятно. — Джим пожал плечами и, закинув голову, приложился к стакану на истинно английский манер; отпив половину, он поставил стакан на стойку и причмокнул от удовольствия. С дальнего конца стойки, где расположилась компания местных пьяниц (среди которых были и его новые друзья Перец и Томпи), донесся громкий хохот. Джим посмотрел в их сторону — пьяницы пялились на него, улыбаясь так широко, что их губы напоминали рогалики.

— Джим, мальчик мой, а ты и впрямь здорово надрался! — закричал Томпи.

— Нигерийский гиннес, — ответил Джим, — может и быка свалить.

По лицу Джима расплылась хитрая, пьяная улыбка. Парни, сидевшие у другого конца стойки, тоже заулыбались и дружно подняли стаканы с черно— фиолетовой жидкостью.

— За нигерийский гиннес, — торжественно произнес Перец.

— За нигерийский гиннес, — поддержал тост Джим и, подняв стакан, неожиданно громко рыгнул. Пьяницы дружно захохотали и припали к стаканам. Джим чувствовал себя миссионером, проповедовавшим во имя нигерийского гиннеса.

— А куда делись твои кореша, Джим? — спросил Перец. Вместо ответа Джим недоуменно развел руками, но Перец не отставал: — Где закулу, Джим? — спросил он и, повернувшись в собутыльникам, пояснил: — Закулу — это шаман, так их называют в Африке. Настоящий африканский врач! Это, скажу я вам, что-то!

Джим почувствовал, что его раздражение вот-вот прорвется наружу, а растущий интерес к Мусе подогревал растущую в нем обиду.

— Они пошли в какой-то шаманский музей, — ответил Джим.

— А ты чего не пошел с ними?

— Я? Ну уж нет. По-моему, шаманство — это…

Джим вовремя спохватился, взглянув на окаменевшие лица пьяниц, с которых в одно мгновение улетучились улыбки.

— Так что ты думаешь об этом, Джим? — спросил Перец, и в его глазах сверкнула если не откровенная угроза, то явное предостережение.

Джим, для того чтобы выиграть время, поднес к губам стакан.

— О шаманстве? — спросил он, выдержав паузу. — Я думаю, это дело темное.

Местные пьяницы переглянулись, их физиономии оживились, и они снова заржали, хлопая друг друга по плечам и выкрикивая «Ну, дает!», «Здорово, ей-богу! Это дело темное, вот это да!».

Озадаченный, Джим наблюдал за их весельем — ведь никогда еще его суждения не вызывали ни в ком такой бурной веселости. Одновременно он почувствовал и облегчение, потому что, судя по их реакции, он не оскорбил их и не сморозил глупость. Он хоть и мало верил новоорлеанскому шаману, однако одного этого неверия было недостаточно для того, чтобы просто слепо довериться судьбе. Неизвестно, верила шаману Сильвия или нет, а сам-то он повидал в Африке немало сверхъестественной чертовщины, да и кто к тому же может утверждать, что шаманы вообще не обладают никакой силой?

Джим, почувствовав, что в его затуманенном алкоголем сознании наступило кратковременное прояснение, попробовал относительно трезво оценить происходящее. Впервые после прибытия в Новый Орлеан он что-то толком соображал. Сейчас он чувствовал примерно то же, что и в тот момент, когда несколько дней назад в чикагском Саут-Сайде юный гангстер по имени Твит навел «Орла пустыни» на Сильвию. Однако сейчас он был не настолько напуган и имел время все обдумать.

Вот что Джим думал обо всем этом. Нью-Йорк? Там все было не так: стоящий особняком, самодостаточный город. А может, он просто слишком хорошо его знал. Но вся остальная Америка? В его представлении, если мысленно заглянуть под толстую глянцевую упаковку всех этих национально-специфических пабов — естественно, ирландских — и не обращать внимания на дежурные улыбки и добрые пожелания, можно запросто разглядеть, как в большом котле набухает варево из разноцветных культур, готовое выплеснуться наружу. В этой мешанине ему виделась грубая, неуправляемая, мощная сила, угрожающая разрушить иллюзию однородности. И новоорлеанский шаман был первым впечатляющим примером.

К тому времени, когда три дня назад троица путешественников прибыла сюда и обосновалась в районе Шартра в запущенной квартире многоэтажки, Муса и Сильвия уже относились друг к другу как закадычные друзья: они все время болтали бог знает о чем, но стоило Джиму прислушаться, как они сразу же замолкали. Ему пришлось в одиночестве бродить по Французскому кварталу, утоляя голод в «Лаки догс»[118] и стараясь не попадать в поле зрения многочисленных японских туристов, постоянно щелкающих затворами своих камер. Он уступал дорогу благодарно кивающим немецким туристам и автобусам-кабриолетам, в которых сидели или скучающие американцы, приехавшие из Техаса или откуда подальше, или хохочущие и подвыпившие британцы. Он пьянел от холодного пива, которое пил в ресторанах, где играл джаз, а у входа стояли исключительно радушные швейцары и висели впечатляющие иллюстрированные меню. Он накачивался бурбоном в барах, где стены, покрытые деревянными лакированными панелями, казалось, навечно впитали в себя дух порока. Время от времени он старался протрезветь и пил густой, как патока, кофе с обезжиренными сливками, который туристам подавали по сниженной цене. Он как-то подумал, что Новый Орлеан похож на тематический парк, в котором коммерция доведена до уровня мифа; где местные цветные — это что-то вроде уличных артистов, а под видом сувениров продают артефакты. Здесь история сообщала о себе со слоганов и стикеров, наклеенных на бамперы машин; здесь ее заглушала болтовня на разных языках; здесь история, казалось, предлагала себя в красиво упакованных коробочках. По крайней мере, так Джим воспринимал то, что видел вокруг.

А потом… Два дня назад Джим совершенно случайно забрел в паб «У Мелон». Ирландский паб, елки-палки! Изнывая от удушающей жары, он бродил по площади Декатур, когда вдруг увидел желтовато-серую вывеску и символ пива гиннес. Сидевшие внутри чернокожие разом уставились на него, а потом, услышав, что он заказал гиннес с черносмородиновым ликером, удивленно подняли брови.

— С черносмородиновым ликером? — переспросила стоявшая за стойкой женщина.

— Ну да, — подтвердил Джим. — Это называется нигерийский гиннес.

— Как прикажете.

Женщина пожала плечами; мужчины, сидевшие в баре, захихикали. Готовя Джиму выпивку, барменша причмокивала, а Джима, непонятно почему, охватило какое-то смутное волнение.

— А почему бар называется «У Мелон»? — спросил он.

— О чем ты, мой сладкий?

— Почему бар называется «У Мелон»?

— Потому что это ирландский паб. Вот почему.

Джим через силу улыбнулся. Барменша поставила перед ним стакан и посмотрела на него скучающими добрыми глазами. Она облокотилась на стойку, установленную на такой высоте, что ее тяжелые груди удобно на ней расположились.

— А кто это — Мелон? — не отставал Джим.

— Да это я, мой сладкий. Молли Мелон. Совсем как в песне. — Ее рот на мгновение чуть скривился, будто она собиралась улыбнуться. — «Я ирландец-американец»[119], — сказала она и, обратившись к сидящим за стойкой, спросила: — Разве не так, мальчики?

Мужчины за стойкой согласно загудели: «Так оно и есть, Молли» и «Кто бы сомневался». А Молли, еще раз пристально посмотрев на Джима, подивилась ошеломленному выражению его лица.

— У тебя с этим проблемы?

— Нет. Вовсе нет.

Молли, придав лицу таинственное выражение, склонилась над стойкой, и Джим непроизвольно уставился на ее впечатляющий бюст.

— Я так понимаю, — сказала Молли, — сейчас нет такого понятия: «американец». Есть американцы итальянского происхождения, американцы ирландского происхождения, коренные американцы, афроамериканцы. Но ведь все это чушь! Ты думаешь, кто-нибудь из нынешних италоамериканцев когда-нибудь видел Колизей? Конечно же, нет! Единственный Колизей, который они видели, это тот, что в Вегасе[120]! Ты думаешь, кто-либо из афроамериканцев был когда-нибудь в Африке? Конечно, нет! Им ведь не прожить без жаренных цыплят по-кентуккийски! Но они до сих пор не считают себя американцами, а, по мне, это чистая глупость. А я? Я такая же африканка, как Элвис Пресли, и такая же ирландка, как Билл Косби[121]. Но у меня ирландская фамилия, которую мои предки наверняка получили от хозяина-плантатора, а мой папа назвал меня Молли, потому что ему нравилась песня, в которой поется об этой девушке. Так почему же, во имя Господа, я не могу открыть ирландский паб? Могу. Вот так-то, мальчик.