Читать онлайн «Голодная дорога». Страница 34

Через какое-то время он, подрагивая коленями, пошел обратно к грузовику, нагружаясь теперь только двумя мешками. Люди продолжали наблюдать за ним, ожидая, что он еще может вытворить с этими мешками. Но все, что он сделал после нескольких ходок, это зашел в забегаловку, заказал большую тарелку толченого ямса, и принялся заглатывать куски, годившиеся для быка. Зрители, которые разошлись, пропустили интересное зрелище — он лихо станцевал с мадам из забегаловки импровизированное фанданго и затем ушел, не заплатив, а мадам бежала за ним следом, размахивая горячей сковородкой.

Автостоянка была самым суматошным местом, какое мне доводилось видеть: люди орали друг на друга, ревели моторы, кричали возчики груженых тележек, из новых магазинов звукозаписи и пивных доносилась музыка, визжали тормоза машин, женщины вскрикивали от внезапных ограблений, мужчины дрались за то, кто понесет чемоданы путешественников. Через дорогу женщина била шваброй сумасшедшего. Прямо при мне был пойман вор и отдан в руки торговцев. Тут и там бегали мальчишки, смотря на все голодными и хитрыми глазами. Возле покосившегося сарая сидел на стуле старик, починщик велосипедов, и курил сигарету, поглядывая на окружающую суету. Рядом застрял автобус, и люди толкали его. Женщина в дорогой одежде, толстая и, по-видимому, очень богатая, отдавала приказания множеству мужчин вокруг нее. Она выглядела очень властно, и лицо ее выражало гордое презрение, когда она скомандовала мужчинам вынуть ее багаж из кузова такси. Здесь было на что посмотреть и было что послушать, здесь все происходило в бешеной спонтанности, так что невозможно было идти прямой дорогой. Я сталкивался с людьми, вступал в лужи грязи, поскальзывался на кучах мусора, размокших на земле. Я смотрел, как на одной стороне дороги девочка подтирает попу младенцу, и вдруг гудок автомобиля ударял мне в ухо, пробирая до кончиков волос. Или я уклонялся от машин перед собой, проезжавших так близко, что казалось, они сознательно хотят переехать тебя, или вдруг кто-то кричал:

— Уйди с дорога, ты, крыса!

Мне приходилось отпрыгивать с дороги, и мимо меня проходили или человек с груженой тележкой, таща весь скарб скромного дома, или грузчик, сгибающийся под чудовищным мешком ямса. Я чувствовал головокружение, голод и растерянность. Никто не обращал друг на друга никакого внимания. На одной стороне улицы мужчина внезапно схватил жестяную коробку с деньгами продавца и побежал. На другой стороне женщина торговалась с покупателем по поводу цены на плоды хлебного дерева, в то время как ее ребенок заполз под стоявший грузовик. Я двинулся к грузовику, чтобы вытащить ребенка, когда внезапно рядом со мной раздался крик. Женщина вдруг поняла, что ее ребенок пропал. Крик был такой пронзительный, что другие женщины немедленно собрались вокруг нее, поддерживая свои груди и оживляя воздух взмахами рук. Водитель завел свою машину, ребенок закричал, женщина рванулась к нему, отбросив меня с дороги, но одни женщины уже лезли под грузовик, а другие набросились на водителя с упреками, что тот припарковал свою уродину рядом с их столами. Водитель не стерпел этого и обозвал их, и тут начался пугающий обмен оскорблениями. Женщины так увлеклись, что снова позабыли ребенка, из-за которого началась катавасия. Я к тому времени уже достаточно испачкался грязью и дерьмом и пошел искать водяную колонку.

Найти ее я не смог и пришел к месту, где мужчины сгружали мешки с цементом с трейлера. Здесь также столпилось множество грузчиков, их лица были испачканы цементной пылью, особенно ее было много на их мокрых от пота бровях и волосах. Я подумал, как же они будут причесываться утром. Некоторыми грузчиками были парни чуть повыше меня. Я смотрел, как мальчики сгибались под мешками с цементом, шли с ними, вываливали их, возвращались, пока смотритель не объявил перерыв, и все они шли и расселись вокруг вынесенного на улицу стола из закусочной и, помыв руки, с жадностью набросились на пищу.

Когда они снова принялись за работу, я заметил, что среди них был старик, его сын и внуки, чуть постарше меня. Один из внуков только сегодня в первый раз вышел на работу. Он жаловался на боль в шее и спине и все время плакал, пока нес мешки, но его отец не разрешал ему уйти с работы и ругал за длинный язык, говоря, что он должен учиться быть мужчиной и что есть мальчики еще младше его, но которые являются гордостью своей семьи, и в этот момент он показал на меня. Боясь, что смотритель причислит и меня к грузчикам и заставит сломать шею под мешками с цементом, я поспешил убраться и снова стал искать колонку, пока не подошел к другому грузовику, с которого мужчины таскали мешки с солью. И пока я смотрел на странные буквы номера грузовика, я услышал, как кто-то протестует знакомым мне голосом.

Я слышал голос совсем недолго и стал выискивать лицо Папы. Я увидел его среди грузчиков. Он выглядел совсем по-другому. Его волосы побелели, и лицо, присыпанное солью, было похоже на маску. Он был почти голый, если не считать отвратительных рваных шорт, которых я никогда раньше на нем не видел. Ему нагрузили два мешка соли на голову, и он простонал: «Боже, спаси меня», зашатался, и один мешок упал обратно в грузовик. Мужчины на грузовике обругали его предков, ранив меня, и Папа продолжал моргать, пока пот вместе с солью стекал ему на глаза. Мужчины прокричали, что Папа приносит только беды и ведет себя как женщина, и если он не может поднять два мешка соли, пусть лучше отправляется обратно в кровать к жене. Когда погрузчики взвалили ему второй мешок на голову опять, Папа пошел как боксер под натиском ударов. На мгновение он застыл, как монумент. Затем закачался, и его мускулы беспорядочно задвигались. Мешки были очень большие и спрессованные, как каменные глыбы, и соль из одного мешка сыпалась Папе на плечо.

— ПРОХОДИ! ПРОХОДИ! — сказал один из погрузчиков.

— ИЛИ ТЫ ХОЧЕШЬ ЕЩЕ ОДИН МЕШОК, А? — сказал другой.

На мгновение я подумал, что Папа собирается поддаться на эту уловку. Я не мог вынести этой мысли и голоском, таким тонким среди громоздящегося хаоса, крикнул:

— Папа! Нет!

Несколько пар глаз уставились на меня. Папа повернулся туда и сюда, пытаясь отыскать источник крика, и когда он увидел меня, то остановился. Его лицо продолжало дергаться, и шейные мускулы пульсировали, как будто с ним случилась судорога. Один из погрузчиков сказал:

— ДАВАЙ, ПАРЕНЬ, ДВИГАЙСЯ!

Соль сыпалась ему на плечо, слезы текли из глаз, и на лице его я увидел стыд, когда он прошагал мимо, чуть не раздавив меня своими могучими полусогнутыми ногами. Он сделал вид, что не заметил меня, и боролся с собой, стараясь пронести груз с достоинством, приспосабливаясь к своему положению между тяжестью и земным притяжением. Он качался из стороны в сторону, и женщины и дети освобождали ему путь, как бешеному животному. Пот ручьями стекал по его спине, и я шел за ним на расстоянии, опечаленный ранами и порезами на его руках. Сворачивая за угол, он потерял равновесие, закачался, поскользнулся в дорожной грязи и упал. Мешки соли медленно сползли с его головы, и я подумал, закрыв глаза и заплакав, что они раздавили его. Но когда я открыл глаза, то увидел, что Папа и мешки лежат в грязи, а один мешок даже перевалился через канаву. Папа встал весь в грязи, и кровь стекала по его спине. Смотритель с криками побежал к нему; Папа вдруг очнулся и побежал, поскальзываясь в грязи и поднимаясь, и в конце концов перебежал на другую сторону дороги. Грузовик чуть не переехал его, но он продолжал бежать, и я видел, как он исчезал в лабиринте столиков с провизией, ныряя под крыши киосков, пока не растворился в столпотворении гаражного рынка, а люди бежали за ним, думая, что он вор. Я не мог стоять на месте и мне не хотелось больше искать никакую водяную колонку. Я то бежал, то шел пешком в направлении к дому. Я был очень несчастен. Мой поход окончился бесславно, потому что впервые в жизни я лицом к лицу столкнулся с унижением моего отца.

Вернувшись домой, я сел у двери и не стал играть с другими детьми. Я чувствовал себя совсем разбитым и не заметил, как день стал вечером. Появились москиты и светлячки. В комнатах зажглись лампы. Мужчины говорили о политике, о Партии Бедных. Они тоже недавно заявились к нам со своими рупорами и листовками, обещали много хорошего и получили внушительную поддержку, потому что сказали, что никогда не отравят людей.

Когда вернулась Мама, было уже темно. Она выглядела осунувшейся и потемневшей от солнца. Она прошла в комнату, бросила поднос с товарами, легла на кровать и, пролежав какое-то время совершенно не двигаясь, уснула. Я подогрел еду и подмел пол. Проснувшись, она выглядела лучше. Она села за стол и поела. После еды она снова легла в кровать, а я сел на папин стул и стал смотреть на дверь. Мама молчала. Я сказал ей, что видел Папу; она стала ругать меня за мои прогулки, но долго ругать не смогла из-за усталости. Лежа на кровати, она монотонным голосом говорила о том, какая тяжелая штука жизнь, и я внимательно ее слушал, только сейчас начиная понимать, что она имеет в виду. Так мы лежали в полной тишине, поджидая, когда вернется Папа.