Читать онлайн «Сказка бочки. Путешествия Гулливера». Страница 4

В притче Свифт сначала сводит счеты с католицизмом (главы II и IV). Петр прежде всего мошенник, способный на любые фальсификации, готовый на любые извращения христианской веры ради выгоды, обогащения, укрепления своей власти. Затем с удивительной изобретательностью и остроумием высмеиваются многие нелепости католических обрядов и самой ортодоксии — отпущение грехов, святое причастие, исповедь, торговля индульгенциями и т. д. В главах VI и XI Свифт изображает реформацию, и здесь объектом сатиры становятся фанатики-пуритане; сюда же относится изображение основанной окончательно рехнувшимся Джеком секты эолистов (глава VIII), и, наконец, в главе IX эта тема все более расширяется, далеко выходя за пределы чисто религиозной проблематики. Безумны не только сектанты, религиозные кликуши, неспособные внять ни доводам рассудка, ни логике, ни свидетельствам собственных органов чувств, и потому особенно опасные, — безумен весь современный мир, где сколько угодно таких же фанатиков, предпочитающих руководствоваться в своих действиях не конкретной реальностью, а своими бредовыми фантазиями и слепым энтузиазмом. При этом причины, вызывающие безумие у людей простых и сильных мира сего, одинаковы, но только последствия его различны, ибо безумцы, обладающие властью, могут беспрепятственно осуществлять свои бредовые идеи. Речь, в сущности, идет о том, какой дорогой ценой расплачивается человечество за бредни всякого рода маньяков.

Эта глава — кульминация всей книги, и ее тон, в основном дерзостно-развязный и даже нагловато-циничный (не следует забывать, что в ней большей частью материал подается от лица развязно-самодовольного и бесстыдно откровенного «умника», усвоившего манеру аристократов-либертенов эпохи Реставрации, когда за словом в карман не лезли и ничего не стеснялись), сменяется подчас нотами гневными и скептическими. Если мир безумен, стоит ли докапываться до сути вещей, не лучше ли довольствоваться видимостью, не заглядывая вглубь, тешиться иллюзиями? И разве быть счастливым, это не значит быть «ловко околпаченным», то есть не видеть того, что делается вокруг, испытывать «благостно спокойное состояние дурака среди плутов». Вот почему глава завершается предложением автора отправиться в Бедлам —" среди его обитателей можно найти немало превосходных кандидатов на высшие гражданские, военные и прочие государственные должности. Кому ж, как не безумцам, управлять этим свихнувшимся миром? И в этом выводе есть своя логика. Глава предвосхищает самые горькие страницы четвертой части «Гулливера», а читателю XX века, пережившему безумие фашизма, слушавшему разного рода кликушеские речи и наблюдавшему массовую истерию толпы, внимавшей этим речам, перед которой бледнеет секта эолистов, мрачная фантазия великого сатирика не представляется чрезмерной. Здесь есть над чем поразмыслить и сегодня.

Картина религиозного и социального изуверства дополняется в отступлениях характеристикой состояния современной Свифту науки и особенно изящной словесности. Они значительно более полемичны и злободневны и нередко прямо метят в определенных философов, писателей и критиков. Дело в том, что в пору работы Свифта над «Сказкой бочки» в Англии вновь оживился так называемый «спор о старых и новых книгах», перед тем развернувшийся во Франции, где некоторые писатели отдавали решительное предпочтение литературе века Людовика XIV перед античной. Темпл принимал участие в этом споре и при всем пиетете перед великими французскими драматургами и поэтами XVII века он все же отдал предпочтение писателям античности. Однако в пылу полемики он допустил промах, сославшись в качестве примера превосходства древних на произведение, которое, как тотчас доказали его оппоненты, было более поздней подделкой. Темплу приходилось туго, и Свифт выступил в поддержку своего патрона с тем большим пылом, что и сам он предпочитал древних, на коих был воспитан. Однако пинки и оплеухи, которыми он награждает ученых педантов, лишь частность в этом широком и беспощадном обзоре. Эти главы изобилуют псевдоученой галиматьей для псевдоученых дураков, книжных червей, не умеющих наслаждаться ясной и простой мудростью: пусть себе роются в книгах в поисках использованных автором источников и пусть тщеславятся своим начетническим глубокомыслием. А то еще пусть подсчитают, сколько раз повторяется в книге каждая буква, вычислят разницу и определят причину, чем и вознаградят себя за труд. Свифт предвидел, что гелертерство в науке еще долго не переведется. Достается здесь и современным критикам — они-де не признают древних, а между тем те прекрасно знали им цену и еще тогда разделали их под орех и иначе как ослами не изображали (последнее автор тут же подтверждает надерганными и произвольно истолкованными цитатами, как это делают современные критики), достается и писательской братии, вечно грызущейся между собой, и невежественным читателям.

При этом Свифт ставит перед собой подчас одновременно несколько как будто взаимоисключающих друг друга задач; его текст имеет несколько слоев, и в этом можно убедиться на примере посвящения книгопродавца лорду Соммерсу. На первый взгляд перед нами, казалось бы, не посвящение, а рассказ о том, как бедняга-книгопродавец мыкался, не зная, как его сочинить, а тем временем он ловко и умело осуществлял свою цель, и к концу этого посвящения читатель чувствует, что его провели, околпачили, что этот книгопродавец совсем не так прост, что он в этом посвятительном жанре, что называется, собаку съел и, пока прикидывался неумелым простаком, выложил-таки весь положенный инвентарь лестных слов. Перед нами и пародия на посвящения и их авторов, и ироническое наставление о том, как их писать, и одновременно все же лесть лорду Соммерсу. Для того чтобы все это сочетать, необходим был не только талант, но и виртуозное владение приемами литературной кухни той поры. Не случайно, перечитав на склоне лет «Сказку бочки», Свифт воскликнул: «Боже милостивый! До чего же я был талантлив, когда писал эту книгу!»

Помимо прочего, Свифт обнаруживает здесь поразительную осведомленность в море книг своей эпохи, да и не только своей, начиная от доживавших свой век последних опусов алхимиков, мистиков и теологов и вплоть до трудов философов и писателей античности и нового времени, в самых разных жанрах литературы, от лучших ее образцов и вплоть до низкопробных ремесленных поделок. «Сказка бочки» — удивительный сплав этого разнородного материала; Свифт показал, что многое в современной ему литературе, в характере и уровне мышления, в средствах изжило себя, и своей книгой он подводит своеобразный итог литературе XVII века с тем, чтобы открыть перед нею новые горизонты.

«Сказка бочки» не только принесла Свифту известность и вызвала ненависть к нему со стороны католиков (папа римский внес ее в индекс запрещенных книг) и фанатиков-пуритан, но послужила также поводом для обвинений в подрыве авторитета религии вообще и англиканской церкви в частности, от чего Свифт всячески открещивается в «Апологии автора», написанной позднее. Справедливы ли эти обвинения? Искренни ли его оправдания?

Мартин, олицетворяющий в книге англиканскую церковь, — фигура маловыразительная, а его поведение отличается благоразумной сдержанностью и не подвергается насмешке. И только. Однако когда, например, желая посмеяться над католическими баснями, Свифт пользуется образом коровы, под коим подразумевает божью матерь, а крест, на котором был распят Иисус, фигурирует под видом указательного столба, то, вольно или невольно, он компрометирует святыни христианской веры вообще; когда он сообщает, что Джек, прежде чем отправиться по нужде, справлялся в завещании (то есть в Библии), то тем самым Библия включается им в непоправимо смехотворный контекст. Объективно «Сказка бочки» — книга антирелигиозная. Субъективно Свифт не имел такого намерения. Верил ли он? Разумеется, о вере безотчетной, наивной не может быть и речи, а вера фанатическая вызывала у Свифта отвращение. Для него церковь была институтом в первую очередь политическим и нравственным. И чем дальше, тем более всерьез относился он к этой ее роли; именно разногласия по вопросам религии явились одной из главных причин, приведших его к разрыву с вигами. Одной из главных, но не единственной.

В 1707 году Свифт в очередной раз приехал в Лондон с важной на этот раз миссией: ирландские епископы поручили ему хлопотать перед министерством вигов об отмене взимавшегося с церкви в пользу короны налога. Несколькими годами ранее такой же налог в Англии был отменен. Зная о близости Свифта к вигам, о его репутации влиятельного публициста, они сочли его самым подходящим ходатаем. Свифт и сам надеялся на успех, который упрочил бы его положение в ирландской церкви. Однако его хлопоты ни к чему не привели, и Свифт был чрезвычайно уязвлен. Такого он не прощал.