Читать онлайн «Страна без свойств: Эссе об австрийском самосознании». Страница 1

Глубокоуважамый господин Менассе!

По поручению Управления федерального канцлера мы в настоящее время работаем над проектом «Corporate Design». Для более точного определения круга изучаемых проблем мы намерены провести первую дискуссию. Имеем честь пригласить Вас 26.03 во дворец Шварценбергов (Голубая гостиная) на встречу с экспертами.

В рамках этой встречи предполагается обсудить проблематику взаимоотношений в системе: «Государство — Органы управления — Corporate Identity — Corporate Design».

Мы надеемся на Ваше участие.

С дружеским приветом остаюсь

Ваш

Гюнтер О. Лебиш

(Рекламное агентство Лебиш)

То, что в Голубой гостиной дворца Шварценбергов именно в ту пору, когда в Германии широко обсуждали проблему самосознания нового объединенного государства, намеревались встретиться представители интеллигенции и общественные деятели, дабы выработать основы Corporate Identity Австрийской республики, живо напомнило мне музилевскую «параллельную акцию». В темной и затхлой комнате, наглядно представляющей идею «австрийского самосознания», проступили вдруг контуры книжного стеллажа, стали угадываться корешки читанных-перечитанных книг. Луч света упал на роман Музиля, и мне показалось, что в комнате стало светлей, положение дел немного прояснилось, во всяком случае, инициатива Управления федерального канцлера представилась отнюдь не лишенной смысла.

Современная австрийская действительность и в самом деле обнаруживает отчетливое сходство с той Австрией, о которой писал Музиль в «Человеке без свойств». Мы снова живем в ситуации конца времен, и не только потому, что закончился срок президентства Курта Вальдхайма.[1] Правда, если рассматривать фигуру Вальдхайма как некий симптом или, точнее, как определенную модель эпохи — а в том, что такое рассмотрение возможно и даже необходимо, сомнений нет, — тогда следует признать: и по этой причине тоже. Ведь Вальдхайм был не только первым и единственным президентом Второй Австрийской республики, который оказал на общество просветительское воздействие (совершенно в духе «Диалектики Просвещения»[2]), он к тому же был и последним президентом республики, отмеченной стремлением доказать свою жизнеспособность и самостоятельность. Слащавая история, которую принято именовать «Взлет и величие Второй республики», складывалась прежде всего из гордой уверенности в том, что она, эта самая Вторая республика, демонстрирует преодоление той неуверенности в себе, в которой и заключалась ошибка республики Первой. Разве в период избирательной кампании Вальдхайма, прошедшей под лозунгом «Австрийцы выберут того, кто им по нраву!», мы не стали свидетелями последней, карикатурной гримасы нашей амбиции, связанной с идеей нашей «жизнеспособности и самостоятельности»? В то же время выборы положили конец притязанию на самостоятельность, поскольку стало ясно, что победа Вальдхайма обозначила противостояние идеологического согласия в стране ее материальным интересам. Ведь давно уже было принято решение вновь включить Австрию в более широкий политический и экономический контекст. Так что претензию на жизнеспособность в одиночку стали связывать, в конечном счете, с одним-единственным человеком — с президентом, оказавшимся в международной изоляции и отсиживавшимся в Хофбурге,[3] прозванном острословами «бункером». Его «хофбургское сидение» служило уже не гордому сопоставлению с лагерной судьбой руководителей Первой республики, а связывалось с теми робкими надеждами, которые политическая элита лелеяла отныне в ожидании республики третьей. И по сию пору идея «Третьей республики», а о ней продолжают яростно спорить, представляет собой некую расплывчатую банальность, суть которой сводится лишь к нарастающему в обществе ощущению, что Вторая республика себя полностью исчерпала.

Разумеется, и разговоры о конце Второй республики, и замаячившая впереди идея Третьей республики, и переговоры о вступлении Австрии в Европейский Союз существуют не потому, что в оценке политической стабильности и экономической жизнеспособности Австрии произошли какие-то принципиальные изменения. Дело скорее в том, что в этой стране питают особый пиетет к «концам времен». И правильнее здесь говорить именно о «концах времен», используя множественное число. Ведь истинно австрийский опыт свидетельствует, что в конце времен никакого конца не наступает. Как известно, те, кто появились на свет в конце прошлого века, пережили подобное состояние «конца» четыре раза. Сначала — конец Габсбургской монархии, затем — конец Первой республики, следом — конец Австрийского корпоративного государства, и наконец — «Восточной марки» как составной части Третьего Рейха. Это поколение с усердием и самоотверженностью созидало Вторую республику, структура которой пропитана теперь его опытом, его прагматическим идеализмом, его обмирщенным католицизмом: земное бытие истории преходяще, но всегда существует и метафизическое бытие истории, в нем-то и заключается наше спасение.

Все это существенным образом определяет наше национальное самосознание. Приведу пример. Кого сейчас в Австрии считают гордостью национальной литературы? Роберта Музиля? Хаймито фон Додерера? Освальда Винера? Что касается Музиля и Додерера, все единодушно признают: их произведения действительно относятся к национальной литературе.

Если речь заходит о Винере, то его к национальной литературе не относят, хотя и испытывают при этом некоторое замешательство. Ведь упомянутые авторы едины в главном: каждый из них намеревался создать всеохватный, панорамный, итоговый роман. Значение же и литературное мастерство каждого из них бесспорны. Музиль в «Человеке без свойств» описывает конец габсбургской монархии, Додерер в «Бесах» критически осмысляет ситуацию конца Первой республики, а Винер в романе «улучшение центральной европы» предлагает единственное в своем роде и подлинно художественное осмысление судеб Второй республики, но как раз поэтому-то его роман (а в момент его написания конец Второй республики еще не предвиделся), единственный из названных, не был воспринят как достояние национальной литературы. Споры о том, насколько литературное произведение может отражать национальное самосознание, лишь много лет спустя были спровоцированы Томасом Бернхардом, его пьесой «Площадь героев», в которой вновь поднимается тема заката Австрии.

Еще одной приметой является то, что в последнее время, после того как Вторая республика так долго пребывала в убеждении, что сможет в принципе обойтись без какого-либо самокопания и самоанализа, дело все же дошло до широких дискуссий о самосознании австрийцев, до выяснения замалчивавшихся ранее проблем австрийской истории, до публичных размышлений и раздумий на эту тему. Как известно, сова Минервы начинает свой полет в сумерках. Правда, в условиях Второй республики, как это будет показано в дальнейшем, все с самого начала было погружено в странный полумрак, который не так просто отличить от сумерек. Получается, что мы не замечаем сумерек, которые позволили бы нам сказать: сова Минервы начинает свой полет; нет, сначала мы видим сову, а уж потом делаем вывод, что наступили сумерки.

Незатихающие и поныне дискуссии об австрийском своеобразии и австрийской идентичности изначально носят ностальгический характер, т. е. всех спорщиков, как можно предположить, занимает лишь один вопрос: они хотят знать, кем они, в сущности, были раньше, если их завтра будут принимать в Брюсселе.[4]

Ни одна страна в мире не пренебрегала публичным обсуждением своих внутренних проблем и их принципиальным осмыслением в такой степени, как это делала Вторая австрийская республика. Даже официальные праздники, в любой другой географической точке мира представляющие собой удобный для политических деятелей случай выступить с программными заявлениями, используются у нас для призывов к чему-нибудь вроде проведения «Марша здоровья». При этом полностью забывают, о чем собственно данный праздник должен нам напоминать, не говоря уже о тех коннотациях, которые возникают в восприятии австрийцев, когда власти вновь призывают народ маршировать. Интеллектуалы и люди творческие, выступавшие с критическим анализом социальных сторон австрийского своеобразия, не раз подвергались судебному преследованию, а во времена более либеральные, или, по крайней мере, связанные с некоторым смягчением окаменевшей общественной структуры, именовались в газетах людьми, подлежащими психиатрическому обследованию. И даже громкие политические разоблачения ни коим образом не способствовали хотя бы минимальному просвещению населения в области политики, а лишь закармливали его примерами пороков и недостатков отдельных личностей, и вместо просвещенной республики возникла республика моралистов.