Читать онлайн «Конец митьков». Страница 11

Дольше всех директором был Сергей Лобанов. Вырос, ума набрался с «Митьками». Слишком сильно вырос, массой тела сравнялся с Дмитрием Шагиным, отчего ему по силам стало оттереть Митю, а тем более Флоренского и меня от телекамеры и самому дать интервью. Главное — коммутатор перешел к нему в руки, то есть, обращаясь к «Митькам», люди стали обращаться к их директору. У коммутатора можно оказаться случайно или по общественному поручению, можно при нем быть безвестным секретарем, но, чтобы взять власть, надо брать коммутатор («вокзалы, мосты, телеграф, телефон» ...). Лобанов почти успел стать главным и развернуть «Митьков» в желаемую сторону (что, замечу, для механического, коммерческого продвижения группы было на пользу; Лобанов осуществил много крупных невдохновенных проектов: «Митьковская елочка», «Блоу-ап», «Митьки — флоту», «Русский патент», да и всякую Митину музыку в основном организовал он).

Уже к концу лобановского директорства Митя, будучи в Москве, заметил и намотал на ус интересный феномен: бесполезно жаловаться москвичам на директора-узурпатора, не соболезнуют. Москвичи считают наглость и цинизм — достоинствами, а вот честность, да даже ее имитацию — неумной причудой маргиналов. Лобанов сумел подмять «Митьков» под себя — ну и молодец, толковый парень, а чего вы ушами хлопали?

В январе 1998 года по инициативе Флоренского мы собрали у меня в мастерской политбюро и последним напряжением митьковской воли написали указ о полном лишении Лобанова полномочий действовать от имени «Митьков» и о полном устранении его из группы, где больше директоров не будет, а будут все братки, товарищи дорогие. На недолгое время это реанимировало митьковское самосознание.

Лобанов (подобно Брату-2) перебрался в Москву, стал там большим человеком. Лет пять назад он из окна своей шикарной машины увидел бредущего по снежному месиву Михаила Сапего, следующего директора «Митьков». Сапего, как всегда, волочил сквозь толпу сумку на колесиках — или митьковские материалы, или книги «Красного Матроса», своего издательства. Лобанов сопоставил положение Сапеги со своим и злобно захохотал, возблагодарив провидение и митьковское политбюро.

Сапего директор очень хороший, да было поздно. Он появился уже в безнадежное для «Митьков» время, послужил не щадя живота своего и теперь (уже после моего ухода из группы) вытеснен за профнепригодность.

ПРОФНЕПРИГОДНОСТЬ (у «Митьков» с 2007 года) — недостаточно беззаветная преданность Д. Шагину.

Возвращаемся к вопросу: кто главный?

Не изобретатель стиля, не лучший художник, не директор.

Обратимся к мнению Тимура Новикова — не потому, что он такой уж безусловный авторитет и непререкаемый истолкователь, но потому, что он очевидец появления и развития «Митьков». Тимур участвовал в наших выставках и открывал их, давал про нас интервью, снимался в фильме Тихомирова «Полет Икара». Вот что он говорит в своей лекции «Ленинградское искусство 1980-х годов»:

В 1984 году появилась группа «Митьки». <...> Владимир Шинкарев — на самом деле отец группы «Митьки», а не Митя Шагин. <...> Шинкарев являлся главным идеологом «Митьков», вторым их отцом можно было бы назвать Александра Флоренского, который получил их духовное наследие от своей тети Раисы Флоренской — художницы из группы «Маковец», которая была близка с Павлом Флоренским. Шинкарев с Флоренским были идеологически сильны, они преобразовали тенденцию живописи 1950—1970-х годов, которая связывала группу «Митьки» с папой Дмитрия Шапша художником Владимиром Николаевичем Шагиным и его мамой художницей Натальей Жилиной.

Напомню вопрос, который мы сейчас рассматриваем: кто является основателем группы художников «Митьки». Новиков и говорит не про идею митьков, не про книгу «Митьки», а про группу художников «Митьки», в качестве «отца» которой назван все-таки не только (и не столько, точнее, вовсе не) Дмитрий Шагин, а Александр Флоренский и Владимир Шинкарев.

Что ж, так оно и было. После, наверное, лет трех нормального развития группы, когда каждый по совести делал свое дело, было обнародовано наличие политбюро «Митьков». Рядовые митьки были уведомлены, что без руководства — одна неразбериха, что политбюро — Шагин, Флоренский, Шинкарев — ими руководит и отечески заботится. Народ безмолвствовал.

Предполагалось: ну а как иначе? Любое объединение имеет свою инициативную группу, вот она и есть политбюро. По линии игры в митьков: Шинкарев — автор бренда, Шагин — демонстрационная модель действующего митька, Флоренский по совокупности заслуг — и второй по значимости персонаж текста «Митьков», и автор первых иллюстраций, то есть первым начал пластически воплощать образ митька. По линии «собственно живописи», о которой говорит Тимур Новиков, фигурируют те же лица: Шинкарев, Флоренский и от Мити — папа и мама.

Введение олигархического правления не было резким переломом — я даже не помню, когда оно началось, кто предложил.

В ответ Сапего, тогда еще не совсем митек, стал употреблять термины «митьки низшего и среднего звена», «низовые митьки» — то есть все митьки, кроме политбюро. (Я тоже буду употреблять эти термины, — надеюсь, понятно, что если они и обидны, то не для низовых митьков, а для самоназначенного руководства.)

Политбюро было нужно, но оно и оказалось началом падения «Митьков». Низовые митьки заметно утратили инициативность; художники, которые хотели было попроситься в группу (например, Алексей Гущин), поостереглись это делать.

Согласился я на образование политбюро? Согласился не раздумывая (так что поделом вору и мука). Все последующее легко прогнозировалось: оставалось ждать, когда и как внутри политбюро слабейший определит ситуацию.

 Правильный, вижу, вопрос поставил Трофименков — напрасно я его счел риторическим: «Знал ли Владимир Шинкарев, какого джинна выпустил из бутылки, сделав персонажами своих поэтических игр реальных, хорошо известных в кругах „подполья“ людей?..» В вопросе было не осуждение, скорее уважение. Тогда ведь казалось — все правильно, вот какие дружные, веселые зайчата! Кто любит живопись — пожалуйста, хорошая живопись. Кто любит тусовку — и тусовка у них хорошая. Когда идея митьков материализовалась, ее было легко и весело облекать в плоть. Каждый являл собой действующую модель митька, развивая ее в меру способностей.

До появления политбюро митьки пережили поистине золотой век, когда ни один из нас и не задумывался — кто главный, кто больше сделал для митьков, кто меньше.

Флоренский нарисовал иллюстрации к «Митькам». Горяев, если я правильно помню, первым написал картину про митьков: «Митьки на этюдах». Вася Голубев сделал восемь линогравюр, громадное значение которых явствует уже из названий: «Митьки отбирают пистолет у Маяковского», «Митьки посылают Брежнева в Афганистан», «Митьки дарят Ван Гогу свои уши». Любой зритель сразу ухватывал алгоритм, понимал, как митек поступит в любой жизненной ситуации. Книги отзывов на наших выставках были переполнены вполне адекватными советами: в какую еще ситуацию всунуть митьков.

С 1987 года пошла лавина собственно митьковской живописи, картины про митьков, с поясняющими надписями поверх изображения. (Такие картины писали преимущественно Митя и я. У меня, например, была серия «Место встречи изменить нельзя», надрывно сентиментальный цикл «Бедные животные», «Сюита радости» о приятных событиях в митьковской жизни и «Сюита скорби» о менее приятных.)

Для любителей тусовки в ассортименте услуг имелось «массовое молодежное движение» — поучительный спектакль, публичное размышление о национальном характере. Долгий концептуальный хеппенинг, в отличие от хеппенингов высокого актуального искусства — не скучный. Кто лучше всех изображал митька? Эталонным митьком был, конечно, Митя. Митьки заточены под Митю, для него такое поведение естественно — а в естественности не утомляются. Впрочем, в те годы мы все пили, а когда вместе весело пьянствуешь — не приходится особенно напрягаться, чтобы играть в митьков.

В самой игре, конечно, таилась возможность разложения, «джинн из бутылки». Как и в любой игре.

В среднестатистическом срезе много хорошего, правда? Есть и пороки, их тоже надо являть, и тем посрамлять. «Митьки избавляются от пороков танцуя — они пародируют и утрируют пороки, доводя до абсурда» (Часть восьмая). То есть допустимо не просто «симпатичное шалопайство», но даже пороки. Ну, а раз допустимо... Теперь допустимо стало, играючи, вести себя крайне непринужденно, тем более мы не играем, а упромысливаем движение митьков.

В маленьких дозах в лекарстве используется яд, и тут вопрос меры — иначе лекарство станет отравой. Митьки чувство меры с облегчением отбросили. (Не все, разумеется. Да даже большинство из нас никогда не воспринимало игру в митьков как канонизацию пороков.)