Читать онлайн «Избранное». Страница 4

Расширяя понятие «мифического элемента» в литературе до объема духовной сущности литературы, Ф. Фюман большое внимание уделял вопросам генезиса этой духовной сущности — отсюда его постоянный и укреплявшийся с годами интерес к мифологии, к сказкам, к различным формам народного эпоса.

В первые послевоенные годы, когда и сам Фюман, и миллионы немцев освобождались от дурмана нацистской пропаганды и постепенно приобщались к марксистско-ленинской идеологии, писателя, естественно, привлекала социальная правда сказки, строго разграничивающая силы добра и зла. Что же касается древней мифологии, извращенной фашистами, то сначала было необходимо развенчать лжемифы вроде «верности нибелунгов» или «исконно германской храбрости Зигфрида». Уже в повестях «Однополчане» и «Эдип-царь» Фюман показал социально-психологический механизм, с помощью которого нацисты создавали лжемифы, разжигавшие национальную вражду и милитаристский дух. Но разве допустимо отказываться от живительного источника народной мудрости, если враг попытался отравить его? Нужно лишь бережно очистить источник и продолжать им разумно пользоваться. Прозаические пересказы Фюмана «Рейнеке-Лис» и «Песнь о нибелунгах» преследуют в первую очередь именно такую, «очистительную» цель. При всем филологически бережном отношении к источникам писатель ставил своей задачей выявление социально-классовой подоплеки средневекового народного эпоса.

Для написания романа «Прометей. Битва титанов» писатель использовал разные источники: тексты Эсхила, Гесиода, Гомера, Аполлодора и др. Но все это пропущено через творческую фантазию, сведено к единому многоплановому сюжету и подано в форме мифологического романа. Критики сравнивают «Битву титанов» с романом «Иосиф и его братья» Т. Манна. Война богов и титанов под пером Фюмана обрела реальность и поэтическую наглядность. Выступление Прометея против тирании Кроноса, а затем и Зевса изображено Фюманом как вступление на арену истории качественно нового миросозерцания. Миф служит писателю для того, чтобы показать, как происходит поворот к этому новому, как возникновение и осуществление в жизни принципов гуманизма связано с непримиримой борьбой с отжившими формами мировой истории.

Отношение Фюмана к мифу — глубоко творческое, художническое, не просто культурно-просветительское. Он не ограничивается одной какой-то версией мифа или компиляцией из нескольких дошедших версий. Он вживается в отдаленную эпоху, вскрывает ее социальные, идеологические и психологические механизмы, обнаруживает за мифологической или сказочно-эпической оболочкой определенные социально-психологические модели, в которых переплавлен многовековой человеческий опыт, сохраняющий актуальность и в наши дни. Фюман озаряет привлекшие его мифологические сюжеты своим художническим видением, проясняет неясные места, заполняет «лакуны» и пробелы в мифах, «романизирует» и «беллетризирует» повествование, продумывает и выстраивает композицию, вносит необходимые ему и отсутствующие в оригинале эпизоды и детали. И все это — при бережном отношении к первооснове, ядро которой по существу остается сохраненным, хотя общий смысл нового произведения, естественно, модернизируется и лучше вписывается в современную систему художественных ценностей, чем дошедшие до нас фрагменты и зачастую противоречивые версии того или иного мифа.

Глубокие раздумья о путях и возможностях развития рода человеческого, о коренных проблемах человеческого бытия, начатые Фюманом в романе-дневнике «Двадцать два дня, или Половина жизни» и особенно в романе «Прометей», были продолжены затем в рассказах, опубликованных в сборнике «Возлюбленный утренней зари» (1978), рассказе «Сети Гефеста» (1979), радиопьесе «Тени» (1984), «балете» «Цирцея и Одиссей» (1984), сборнике рассказов «Саянс-фикчен»[4] (1981) и т. д. Идейно-художественная проблематика этих произведений весьма разнообразна. Так, например, в романе «Прометей» и, пожалуй, еще злее в «Саянс-фикчен» Фюман показывает те тупики, в которые может зайти человечество на пути технической цивилизации, не подкрепляемой развитием системы социально-нравственных отношений, всемерным духовным совершенствованием и ограничением негативных природно-биологических инстинктов. Мифологический ученый-изобретатель и мастер-ремесленник Гефест выковывает Зевсу золотой трезубец для укрепления в новом мире богов, свергнувших власть Кроноса, порядка и законности. Зевс, становящийся с помощью Гефеста «громовержцем», находит совсем иное применение смертоносному оружию, извергающему разрушительные молнии. С помощью молний и грома он не только оберегает «порядок» на Олимпе, но и создает строго иерархическую державу. «Блага» в олимпийском «государстве» распределяются в зависимости от умения приближенных к Зевсу богов приспособиться к недостаткам, прихотям и самодурству своего владыки. Появляются опальные боги, доносчики и прихлебатели, появляется и «оппозиция». И лишь титан Прометей, хорошо помнящий кровавый опыт прошлого (господство Кроноса), усвоивший уроки настоящего (господство Зевса) и умеющий провидеть будущее, находит выход из тупика «бессмертной», но безнадежно застывшей олимпийской цивилизации. В рассказах сборника «Саянс-фикчен» проблемы, диалектично и психологически мотивированно разработанные в романе «Прометей», спроецированы в некое близкое или отдаленное историческое будущее. Главным для писателя становится грозное предупреждение против тех опасностей, которые может принести с собой пренебрежение духовными и материальными ценностями прошлого, наивная вера в то, что технический прогресс может упразднить нравственные и духовные ориентиры, уже найденные в ходе тысячелетних поисков человечества — даже если эти поиски шли путем бесконечных проб и ошибок («Бумажная книга Пабло»). Любопытная «перекличка» между «божественным ясновидением» Прометея и будущей «машиной времени» возникает, например, в рассказе «Обморок». Ясновидец Прометей в романе Фюмана способен прозревать будущее лишь до определенного момента. Когда он сам должен принять решение, от которого будет зависеть исход событий, он временно лишается этого дара. В рассказе «Обморок» речь идет об изобретении своеобразной «машины времени», которая предсказывает человеку все, что тот совершит в будущем. Казалось бы, человек, узнавший подобным образом о своих будущих поступках, должен либо стать апатично-безвольным, либо пытаться бунтовать, совершая поступки, не предсказанные «машиной времени». Фюман демонстрирует разные модели человеческого поведения, показывает и полное отчаяние, приводящее к разрушению личности. И все же писатель верит, что в конечном итоге человека ничто не собьет с пути — ни негативный опыт прошлого, ни стремление превратить духовную и мыслящую личность в пассивный придаток необозримого технократического механизма. Залогом нравственного здоровья человека и человечества служит не только устремленность к светлым идеалам будущего, но и неисчерпаемый опыт прошлого, уходящего в мифологическую эпоху. О том, что и мифологический опыт может быть весьма поучительным, ярко свидетельствует, например, рассказ «Гера и Зевс», в котором Фюман выстраивает убедительную художественную модель родовых взаимоотношений мужчины и женщины, не изменяющих своих биологических функций в ходе обозримой человеческой истории; модель, созданная писателем, отнюдь не абстрактна: развитие взаимоотношений Геры и Зевса показано в рамках деспотической «олимпийской» иерархии, находившейся в состоянии своего становления и закрепления. Совершенно потрясают рассказы «Уста пророка» и «Марсий», где проблемы духа и власти, раскрытые на безупречном мифологическом материале, приобретают крайне актуальное историческое и современное наполнение. Мифологический жизненный опыт в подаче Ф. Фюмана оказывается поистине неисчерпаемым.

С годами работа Фюмана с мифами становилась все виртуознее и изящнее; он теперь уже не только стремился допускать как можно меньше вольностей при контаминации различных версий мифа и заполнении сюжетных «лакун», но, постигая логику «мифических» взаимоотношений, создал свои варианты тех или иных мифов, нередко оговаривая в специальных комментариях, что вынудило его отклониться от известных версий данного мифа. По такому принципу построены, например, самые поздние произведения Фюмана: сборник рассказов «Ухо Дионисия», киносценарии, радиопьеса «Тени» и даже «балет» «Цирцея и Одиссей». В двух последних произведениях исходным моментом служит один и тот же мифологический сюжет: пребывание Одиссея и его спутников на острове Эя, где обитала «сладкоречивая и светлокудрая дева Цирцея», дочь Гелиоса, волшебница, обращавшая заезжих путешественников в ленивых и равнодушных лемуров.

Мифологические романы, рассказы и сказки, «Саянс-фикчен», радиопьесы, «балет» — этот далеко не полный перечень жанров, в которых работал Фюман в последнее десятилетие жизни (он написал, например, «Книгу снов», дав художественно-психологическое объяснение многозначности человеческих снов, а также книгу «Моя жизнь с душевно и духовно ущербными», где описал свое общение в течение нескольких лет с подростками, признанными обществом умственно неполноценными, и попытался определить границы между «здоровой» и «больной» психикой), позволяет сделать вывод об интенсивном творческом поиске, о своеобразном жанровом и тематическом экспериментаторстве позднего Фюмана. Экспериментаторство это было отнюдь не формальным и не формалистическим. Об этом свидетельствует тщательнейшая работа писателя над словом, включающая в себя историческое и теоретическое осмысление разнообразных проблем развития литературного и разговорного языка. Эта многолетняя работа привела к созданию уникальной книги с экзотическим названием «Дымящиеся крупы лошадей в Вавилонской башне». Книга эта, написанная столько же для детей, сколько и для взрослых, построена по принципу «Декамерона» Боккаччо. Но если в обрамленных рамочной конструкцией новеллах Боккаччо предметом глубокого, остроумного и изящного рассмотрения является жизнь в ее бесконечном многообразии, то предметом книги Фюмана является язык во всех его оттенках. Книга написана в форме не научного сочинения или учебника, а увлекательного романа, в котором дети, собравшиеся вместе в дождливую погоду, сначала затевают немудреные игры с языком (дети обнаруживают возможности аллитерации, рифмы, ритма, каламбура и т. д.), а затем постепенно приходят к пониманию уникальной роли языка в обществе. При этом рассказываются курьезные и серьезные случаи из древней и новой истории — громадная эрудиция Фюмана позволила ему создать своеобразную энциклопедию, демонстрирующую выразительные возможности языка и историю его общественного функционирования.