Читать онлайн «Гибель красных богов». Страница 57

Белосельцев смотрел, как проходит мимо отборная гвардия демократии. Вышагивали валютные проститутки, на время покинувшие свои рабочие места в «Метрополе», «Национале» и «Будапеште». Все, как на подбор, длинноногие, ослепительные, сияющие французской помадой, голубым и зеленым макияжем, блестками, нежно нанесенными на выпуклые веки и на выбритые, чуть прикрытые мини-юбками лобки. Их сменили лесбиянки и геи, пестротой одежд напоминавшие тропических попугаев. Не стесняясь ласкать друг друга в колонне, иногда нестройно, русалочьими голосами выкрикивали: «Сексуальные меньшинства – угнетаемый коммунистами народ». Среди них на помосте, словно чешуйчатая змея, извивалась стриптизерша. Обвиваясь вокруг стального стержня, показывая Москве чудеса сексуальной акробатики. Кинула свои прозрачные трусики в обомлевшую на тротуаре толпу, и один политолог, чернобородый, с фиолетовыми губами, схватил их на лету, жадно спрятал у себя на груди.

Представители нарождающегося класса, преуспевающие бизнесмены, открывали на ходу бутылки «кока-колы», брызгали едкими пахучими фонтанами на зевак, протягивали им из колонны бесплатные бутерброды с красной икрой. Мальчики в коротких штанишках, ученики привилегированных школ, дети известных артистов, музыкантов, экономистов, несли клетки с летучими мышами. Поравнявшись с памятником Маяковскому, раскрыли клетки, выпуская в московское небо сонмы перепончатых, ушастых существ, которые с тонким писком вознеслись в синеву. Лишь одна изменила полет, резко спикировала, ударилась о лицо известного артиста, когда-то сыгравшего роль руководителя фашистской разведки. Вцепилась мохнатой лапкой в его нижнюю губу, изъеденную табаком, и повисла.

Мускулистые дамы в синих трико несли большой прозрачный аквариум, в котором плавала женщина, предводительница феминистского движения. Распущенные волосы ее колыхались, подобно водорослям. Она подплывала к стеклу, прижималась к нему большими расплющенными грудями, беззвучно открывала рот, и по движению ее выразительных губ можно было понять, что она восстает против деспотии мужчин.

Два работника коммунальных служб в оранжевых прорезиненных фартуках несли на плечах длинную жердь, на которой, как на насесте, сидели две литературные гарпии, известные своей раздражительностью. Их перья были испачканы веществом, похожим на известку. Чуткие гузки нервно искали мишени. Одна другой говорила:

– Алла, когда мы поравняемся с коммунистами, меть прямо в глаз.

– Натали, скорей бы увидеть тех, кто убил Мандельштама и выслал Бродского.

После этих пернатых красавиц процессия окончательно утратила человекоподобный вид. Ее наполняли странные существа, лишь отдаленно напоминавшие людей. Шли какие-то колючие ежи, несущие старинные канделябры, огромные жуки-носороги, проткнувшие своим острием безжизненные тела прохожих, водоплавающие птицы с пеликаньими клювами, в которых они держали оторванные детские ручки и ножки.

Замыкало процессию существо, напоминавшее жабу. Оно скакало, поспевая за колонной, разбрызгивая мелкие капельки слизи. На ее голове красовалась треуголка, сложенная из свежего номера газеты «Известия». В лапке был зажат указующий маршальский жезл. Существо зло выкрикивало: «Даешь Кремль!» – волоча за собой выпавшую кишку.

Все небо было в бесчисленных росчерках птеродактилей, острокрылых демонов, зубастых химер. Там, где колонна достигла солдатской цепи, шумел и взрывался огонь. Длинное пламя ударяло в металлические щиты, покрывая их термическими радугами. Краска на солдатских касках лопалась от адского жара. И над схваткой, тонко и ужасно вскрикивая, скакал на ходулях священник, забрасывая сверху солдат комочками сырого теста.

Белосельцев кинулся к станции метро «Маяковская», чтобы нырнуть под разгоравшуюся схватку, выйти на «Охотном ряду», где собиралась демонстрация в защиту советского государства.

Как в угаре, он промчался под центром, вынесся на поверхность у Манежной площади. Вся площадь от гостиницы «Москва» до белого, словно льдистый айсберг, Манежа, клокотала, взрывалась, была переполнена до краев. Выдвигала вперед, на улицу Горького, шеренги демонстрантов, которые мощно, слитно двигались навстречу невидимому врагу, готовясь его сокрушить.

Первыми шествовали члены профсоюзных объединений, в основном крепкие, ладно скроенные женщины, загорелые после южных курортов. Энергично, слаженно передвигали плотные, с налитыми икрами ноги. Их легкие блузки едва сдерживали колыхание сильных грудей. Ветер перемен, дующий сверху, от площади Пушкина, был бессилен разрушить высокие, белого цвета прически, сделанные навека в профсоюзных парикмахерских. Они несли гирлянды разноцветных шаров, бумажные цветы, плакатики с надписью: «Мир, Труд, Май». Раскрывали гулкие рты с золотыми зубами. Дружно, поддерживая друг друга бодрыми взглядами и улыбками, пели «Подмосковные вечера».

Следом, почти наступая им на пятки, шли коммунисты, неся на палочках красные таблички с наименованиями райкомов. Радовали глаз хорошо вычищенными пиджаками, туго, несмотря на жару, повязанными галстуками, многочисленными значками, выпущенными в честь государственных юбилеев. Их лица выражали чуткость к пожеланиям трудящихся, готовность выслушать представителей трудовых коллективов, внимательно отнестись к нуждам людей. Они были готовы работать в новых условиях, идти в трудовые коллективы, заново прочитать Ленина. «Учиться торговать». «Учиться у масс». «Учиться управлять». «Учиться, учиться и учиться». Они несли лозунги: «Перестройка, ускорение, гласность!», «Больше свободы, больше социализма!», «Народ и партия едины!», «Разобьем о камни собачьи головы «банды четырех»!». В их рядах шагал знаменитый певец Кобзон в парике из конского волоса. Раскрывал львиный зев, словно собирался проглотить Манеж вместе с Историческим музеем и скелетом мамонта. Пел свою походную, заповедную: «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди!..»

Далее шли ударники коммунистического труда, цвет рабочего класса и трудового крестьянства, не подверженные социальной эрозии, не захваченные мелкобуржуазной стихией. Многие из них были в касках. Иные несли на плечах отбойные молотки и бетонные вибраторы. Токари раскрывали штангенциркули, замеряли в выточенных деталях микроны. Сварщики в масках возносили над головами шипящие жала автогенов, бенгальские огни электродов. Колхозницы обнимали золотые снопы, другие ловко доили породистых колмогорских коров, выдавливая в подойники звонкие кипящие струйки. Их колонну возглавляли «красные директора», флагманы социалистического производства, исполненные достоинства, явившиеся в Москву с заводов-гигантов, чтобы сказать народу, что Уралмаш и Магнитка, ижорские заводы и нефть Самотлора никогда не попадут в руки хищных, беспощадных буржуев. Тут же, в рядах, катили первые советские автомобили, – нарядные «эмки», великолепные, на белых шинах «ЗИС-110». Неуклюже передвигался колесный трактор и самоходный комбайн «СК-4». Трудящиеся пели марши великих строек: «Не кочегары мы, не плотники…» и «Под крылом самолета о чем-то поет…». Песни громко, вольно возносились в московское небо, где летели, сопровождая колонну, серебристые дирижабли с надписями «СССР», аэростаты, краснозвездные «ястребки», и бипланы «По-2», складывая в небесах трепещущее слово «Сталин». Парашютисты выбрасывались из «кукурузников» и точно приземлялись в центре колонны. Встраивались, свертывая на ходу парашюты. Подхватывали песню, которую, мощно двигая комсомольскими скулами, упрямо бодая воздух неподкупной головой, исполнял патриотический баритон Лещенко.

Чуть приотстав, немного отдельно, показывая свою значимость для страны и народа, шли люди науки. Несли в стеклянных банках заспиртованных ящериц, двухголовых младенцев, бычье сердце, которое на несколько минут было пересажено осетру и билось в рыбе, пусть ненадолго, но продлив ей жизнь. Другие ученые несли буханки хлеба, приготовленные из торфа, которые должны были окончательно снять проблему продовольствия. Химики несли новые, невидимые для глаз материалы. Физики, многие все еще засекреченные, с необнародованными званиями лауреатов Ленинской премии, бережно несли в ладонях открытые ими элементарные частицы. Показывали их стоящей на тротуарах толпе, и та взрывалась ликующими криками: «Слава советской науке!», «Мирный атом – на службу социализму!», «Знание – сила!», «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно!».

Ветераны всех войн, сгибаясь под тяжестью орденов, не стыдясь своих шрамов, несли победные трофеи. «Афганцы» высоко подымали на древке пиджак Амина, захваченный при штурме дворца. Престарелые десантники, покорявшие восставший Будапешт, несли американские штиблеты Имре Надя, брошенные им при бегстве. Авиаторы, защищавшие небо над Каиром во время шестидневной войны, несли обломок израильского истребителя «Кфир», начертав на нем патриотический лозунг: «Бей воробьев, спасай Россию!». Участники вьетнамской войны, став за время жестоких боев в джунглях значительно ниже ростом, приобретя узкий разрез глаз, чтобы безошибочно различать в небе американские «В-52», катили подарок товарища Хо Ши Мина – простой велосипед с седлом из кожи американского летчика. Герои боев за Берлин и Кенигсберг несли фрагменты готических соборов, которые все эти годы бережно хранились и не выдавались покоренному врагу, покуда тот не вернет в Ленинград Янтарную комнату. Особенно выделялись участники боев на Халхин-Голе. Маршируя, они читали наизусть кодекс чести самураев, захваченный тремя танкистами, тремя веселыми друзьями, которые, несмотря на годы, бодро шагали в колонне, двое – в танковых шлемах, а один – в кепке, подаренной ему артистом Крючковым.