Читать онлайн «Никола Тесла. Портрет среди масок». Страница 5

— Я и не думаю, что ты умеешь врать!

Кто мог подумать, что Никола и Моя Медич, который все больше толстел, сядут за одну парту и смешают кровь в обряде побратимства? Моя и Никола вместе играли летними днями, становившимися безбрежными океанами, бескрайними вплоть до момента, пока мама не звала ужинать:

— Нико-о-ола-а!

И чуть позже:

— Мо-о-оя-а-а!

— Еще минуточку! — откликались друзья.

В жизни девятилетнего мальчугана серьезную роль играла пуговица. Большая пуговица стоила четыре маленьких до тех пор, пока не вмешались неумолимые законы Адама Смита. Невидимая рука рынка повысила стоимость большой пуговицы до пяти маленьких. Дядя Пая подарил Николе крейцер. Цифру «1», букву «А» и дату «1859» обвивал толстый венок. На оборотной стороне раскорячился двуглавый орел.

В их мире крейцер стоил четыре большие пуговицы.

Посещая чужие дома, Никола понимал, что это по сути своей иные планеты, окутанные другой атмосферой. Даже родственники принадлежали к иной расе. Их запахи и ткани тела отличались от Николиных.

Внутреннее дыхание вещей убеждало его в том, что все вокруг — живое. Он был частью внешнего мира, который, в свою очередь, был частицей его самого. Мало того, Никола сам сотворял из себя целый мир. Колени под одеялом превращались в горы. По этим горам он расставлял оловянных солдатиков. Горные колени становились его сценой. В плесени и трещинах потолка он искал лики людей, глаза, нос, губы и всегда находил их. Он терял зрение, всматриваясь в восточные краски ковра. В них открывался вход, похожий на двери в стене.

Собственная душа призывала его из глубин мира. Его вдохновляли живость и быстрота текущей воды, холодом омывающей его руки и ноги. Он смотрел в качающиеся деревья и слышал нежное пение. Его зачаровывали кроны, которые, словно водовороты, заманивали внутрь себя.

Он и Моя Медич сдружились с Винко, Ненадом и братьями Цукич. Не хотели дружить с неким Белобабой, который сидел перед домом и ложкой ел землю.

— Что за кретин! — говорил Моя. — Он, видно, и не понимает, что живет.

Моя и Никола пожимали друг другу руки, черные от ежевики. Они приплясывали тихонько, но Ненад Алагич все равно время от времени наступал им на ноги. Они делали мечи с гардами, иначе ушибленный ноготь месяцами оставался черным. Они стреляли из луков в небо и внимательно следили, как возвращаются стрелы. Зимой их санки превращались в индейских коней. Николиного коня звали Нататитла.

— На языке апачей это означает «молния»!

Они героически завоевывали мир. Они дрались с отрядом некоего Опачи. Камни свистели над их головами. Однажды Никола увидел, как увеличивается в размерах камень, бьет его в лоб, отскакивает и падает на землю. Весной игра в чижика уводила их далеко от дому. Ловкими руками они бросали свои камешки, подбирая с земли чужие. Однажды Никола убил камнем форель, выпрыгнувшую над водой. Они исследовали чердак какой-то развалины, заросшей сумахом. Влезали на деревья, преследуя облака. Придумывали собственный язык.

Летними вечерами, когда появлялись летучие мыши, начинали играть в жмурки. Они считались:

— Эники-беники ели вареники…

Потом каждый из них исчезал из мира, прячась и превращаясь в окуклившуюся бабочку.

Игрок с завязанными глазами искал их.

Моя и Никола мистически делились полубезумием детства.

Оно было обрядом.

Оно было тайным и святым.

Камнями они разбивали абрикосовые косточки, пахнущие миндалем. Таскали из дому картошку, пекли и поедали ее без соли. Потому что приготовление ее было мистикой. Сидя в ожидании у костра, беседовали о мире вне окружающего их бытия — о животном и сверхъестественном. Медведь задрал осла на Верхнем кладбище. Англичане в Индии расправились с тагами. Кто такие таги? Тайная секта заклятых убийц. В Арктике существует оазис, и в нем тайный мир. Мумии могут ожить, но только при соблюдении определенных условий.

У Мане Цукича была бородатая тетка, и ее навещал дракон. Бабке Винко Алагича явилась женщина в белом и сказала, что Госпич утонет в подземном море, раскинувшемся в тысяче метров под городом.

Однажды летом Милутин Тесла согласился позаниматься с двумя семинаристами, которые готовились к экзаменам. Неуклюжий Оклобджия был родственником попа Томы Латника, который когда-то крестил Николу. Милутин, усевшись с молодыми людьми, сообщил им, что в свое время он сдавал епископу Иовановичу догматику, полемику и пастырское богослужение, историю, славянскую грамматику и риторику и — что там еще было? — да, типикон с церковным пением и методику преподавания. Он спросил молодых людей, изучают ли и теперь эти предметы. Милутин, удовлетворенно кивнув, заметил, что полезно комбинировать дисциплины из практического и догматического богословия. Он добродушно улыбнулся и пояснил:

— Чтобы вы стали всесторонне образованными людьми.

Милутин для начала кратко рассказал о борьбе иконоборцев с иконопочитателями в Восточной церкви. Пока Милутин вдохновенно рассказывал о существе запрета на изображение или явление человеческого лика во всех трех монотеистических религиях, Латник, не раскрывая рта, оттягивал нижнюю челюсть, чтобы не зевнуть ненароком. Корица зевал открыто.

Только следующая встреча со студентами помогла Милутину понять истинный смысл выражения «ангельское терпение». Но и ангельского терпения не хватало на то, чтобы объяснить этой парочке смысл дискуссии средневековых номиналистов и реалистов в Западной церкви. Начиная эту лекцию, Милутин скромно признал, что философская дискуссия, о которой он им сейчас расскажет, похожа на извечный спор: что было раньше — яйцо или курица? В двенадцатом веке теолог Росцелин верил, что всякое абстрактное понятие есть не что иное, как голое имя (flatus vocis).

Милутин выдержал драматическую паузу, а затем принялся излагать позицию реалистов. Реалистами, которых часто называют наивными, были средневековые мыслители, которые полагали, что универсальные понятия объективно существуют в нашем мире.

— Понятно? — осторожно спросил Милутин.

Молодой Латник вместо ответа уставился в потолок. Заметив, что его приятель заинтересовался потолком, Корица засмотрелся на пол. Не получив ответа, Милутин собрался с силами и заключил, что проблему можно свести к трем основным вопросам: универсальны ли слова как понятия, не есть ли они логические понятия, или же они существуют в мире вне нашего сознания?

Студенты пялились на него глазами жареных ягнят.

— Ученый Абеляр в одном месте утверждает, — продолжил неутомимый Милутин Тесла, — что универсальная концепция человека в моем мозгу есть не что иное, как путаная идея, составленная из представления о многих людях, которых я видел в жизни. — В другом месте, — элегантно продолжил Милутин, — Абеляр признает, что универсальная концепция существует — как логическое содержание. — На этом интереснейшем месте Милутин остановился и посмотрел на студентов. — Но, спрашиваю я вас, существует ли в мире человек как таковой, вне моего и вашего сознания?

Столкнувшись с этой тонкой дилеммой, Корица принялся весьма систематически чесаться. Оклобджия уставился на стену как на своего спасителя.

«Nomenestomen[3], — подумал Милутин Тесла. — Никогда в жизни не встречал такого твердокаменного тупицу, как этот Корица, а ум этого Латника навсегда прикрыт латами от всякого знания».

— То, что означают эти общие слова, существует, — неожиданно встряла Джука Тесла.

Никто и не заметил, что Джука, скрестив на груди запачканные тестом руки и прислонившись к косяку, вслушивалась в их разговор.

Муж посмотрел на нее:

— Как это?

Джуке трудно было изъясняться словами, к которым она не привыкла.

— Ну, когда ты думаешь о плохих людях, ты их обзываешь одним словом, собираешь их в единую кучу. А ведь они существуют каждый сам по себе.

— Браво! — искренне обрадовался Милутин Тесла. — Точно так говорит и Абеляр. Только характерные особенности существуют сами по себе. Единство принадлежит идеям, а не вещам! — Милутин захлопал в ладоши и повернулся к пристыженным Латнику и Корице. — Да, милые школяры, да, мои мудрецы! Моя неграмотная жена обоих вас заткнула за пояс! — Он весело глянул на жену. — Никола! Посмотри на свою мать. Вот человек! Вот голова!

Тут у Джуки перехватило горло. Она, слезинки не проронившая на похоронах сына, расплакалась из-за того, что так и не училась в школе.

Кто бы мог подумать!

Кто бы подумал, что несколько лет спустя Никола и Моя будут сидеть в скором поезде, касаясь друг друга локтями!

На Николе были ботинки, купленные для Данилы, когда тот готовился к гимназии. Вскинутая отцовская рука исчезла в дыму перрона.