Читать онлайн «Прекрасное разнообразие». Страница 17

Он увидел, что я задыхаюсь от быстрой ходьбы, и замедлил шаг. Мы развернулись и направились обратно к больнице.

— Поуп это увидел и решил, что я неблагодарный и делаю все ему назло. Даже когда я получил докторскую степень по физике, он продолжал считать, что я просто хулиган, хотя и большого ума.

Я вспомнил, как дед молился, опустившись на колени в своей церкви, и как потом за обедом попросил принести ванильное мороженое одновременно с основным блюдом. Но я никак не мог вспомнить его в машине рядом с собой. Вот он ест сэндвич, вот рассматривает безделушки в той старой аптеке, но как выглядело его лицо за секунду до смерти? То, что я не мог этого представить, меня страшно огорчало. Поуп был единственный человек из всех родных, который как бы соединял меня с обычной жизнью. И вот теперь его не стало.

Мы приближались ко входу в больницу. Там стояли два человека, и, приглядевшись, я различил в сумерках Уита и маму. Она держала в руках мой красный чемоданчик, а Уит — коробку из-под обуви, в которой хранилась ракета. Лечащий врач вышел пожать мне на прощание руку. По пути к парковке я обернулся и помахал ему рукой. Мы подошли к «олдсмобилю». Отец открыл дверцу. Лязг металлической ручки показался мне очень резким. Мама положила чемодан в багажник. Отец помог мне забраться на заднее сиденье, рядом с Уитом. Дверца закрылась, лязгнув металлом о металл и резко толкнув воздух внутрь машины. Отец повернул ключ зажигания.

— Мне плохо, — сказал я.

Я чувствовал, как в горле и животе становится невыносимо горячо, будто туда вливали кипяток. Двигатель уже работал, включился и вентилятор над приборной доской — его кружение было болезненно-желтым. Я смотрел на циферблаты, на белую стрелку спидометра и чувствовал, что надо немедленно выйти из машины.

— Мы домчимся до Висконсина так быстро, что ты и не заметишь, — весело сказала мама.

Внутри все горело. Я пнул спинку отцовского сиденья и откинул голову на подголовник.

— Ты можешь сказать, что именно с тобой происходит? — спросил отец.

Во рту был странный привкус. Уит приобнял меня за плечи и крепко сжал мой подбородок, словно удерживал эпилептика, чтобы тот не откусил себе язык.

— Выпусти его! — скомандовала мама.

— Ладно, — ответил Уит. — Вылезай, босс!

Он отстегнул мой ремень, потянул меня к себе и выволок наружу. Оказавшись на воле, я тут же вскочил на ноги и дернул в сторону леса — спасаться. Воздух был свежим и бодрящим. Тело чувствовало себя словно заново родившимся. В голове вспыхивали случайные образы — то широкая дорога, то стариковское запястье. Задыхаясь, я продирался сквозь кусты и огибал поваленные деревья. За мной кто-то гнался, но я не оборачивался. Осматривая впереди подлесок и начинавшуюся за ним чащу, я искал, где бы спрятаться. Опавшая листва под ногами трещала, как битое стекло, во рту был привкус крови. Я осознал наконец, что прикусил себе язык, остановился и сплюнул красным. Впереди возились люди в комбинезонах, они сжигали сухостой. Очищенные от веток стволы были сложены колодцем, и голубоватый огонь под ними разгорался слабо и медленно.

Кто-то схватил меня сзади за шею — небольно, хотя захват был крепким, чувствовалось, что меня держит человек, видевший нашу Землю из космоса. Он отпустил меня, и я упал на землю, задыхаясь.

— Делай глубокие вдохи, — посоветовал Уит. — Сейчас пройдет, не бойся.

Он стоял надо мной, а я лежал, уткнувшись лицом в землю и вдыхая запах прели. Кинолента в моей голове пополнилась новыми образами: вот Поуп Нельсон в последний раз отпивает пиво из банки; вот лесовоз уже навис над нашим пикапом; вот сильная кисть Поупа сжимает пивную банку. Подошли отец и мама, совершенно ошеломленные. Мама сняла свой свитер и обернула его вокруг меня. Потом велела отцу сходить за доктором. Я сел, осматриваясь. Отец спешил к больничному зданию. Сначала он быстро шел, потом побежал. Вельветовый пиджак оказался прекрасным камуфляжем, и временами фигуру отца было невозможно различить среди деревьев. «Интересно, видел ли я когда-нибудь, как он бегает?» — спросил я сам себя.

Немного погодя он вернулся с врачом. Все склонились надо мной, и зеркальце на лбу доктора на секунду ослепило меня.

— Натан, ты меня слышишь? — спросил он.

— Тут все дело в машине, — сказал отец, все еще задыхаясь.

Поупа Нельсона подбросило вверх, и он отпустил руль. Я смотрел на него. Он всплеснул руками, а потом они стали заходить ему за спину. Грузовик врезался в нашу машину под углом, и наибольшие повреждения получила задняя часть пикапа. Я видел, как Поуп взлетает, держа руки за спиной, как заключенный в наручниках. Лобовое стекло не просто разбилось, а взорвалось, разлетевшись на миллионы осколков света. Это было последнее, что я видел перед смертью. Последнее впечатление в прежней жизни: слепящее сияние перед прыжком в темноту.

Они дали мне успокоительных таблеток и все-таки отвезли на машине в Висконсин. Проснулся я уже в детской больнице Святого Михаила, в палате, где, кроме меня, находились еще трое ребят. До дому было всего двадцать миль, и родители отправились туда поспать. Я очнулся посреди ночи. Слышалось ровное дыхание больных и гудение вентиляторов на потолке. Из коридора виднелся слабый свет и доносились звуки телевизора. В последние недели я вдоволь насмотрелся передач вроде игры «Верная цена»[28] и сериалов вроде «Чипс»[29] и «Любовная лодка».[30] У нас в доме никогда не было телевизора, и теперь я смотрел все подряд как завороженный. Я забывался не только от слов, но и от неонового света экрана. Отец терпеть не мог телевидения. «Просто фотоны носятся туда-сюда в вакуумной трубке…» — говорил он. Но пока я был в больнице, он разрешал мне смотреть все, что я хочу. Видимо, с его точки зрения, больным и выздоравливающим, в силу присущего им некоторого отупения, простительно заниматься всякой чепухой.

Я вышел в коридор размять ноги, одеревеневшие от долгого сна. На мне снова была пижама: пока я спал под воздействием валиума, кто-то переодел меня. Детская больница в Висконсине показалась мне симпатичнее мичиганской. На стенах висели репродукции с видами альпийских озер, туманных морских берегов и занесенных снегом хижин. Стены были выкрашены не белой, а небесно-голубой краской. На столах у дежурных сестер стояли лампы в виде Микки-Маусов. И пахло здесь не так противно: лимоном и лавандовым мылом, а не аммиаком и операционной.

Я прошел мимо стола, за которым дремала молоденькая медсестра. Коридор заканчивался небольшой комнаткой, где стоял на подставке цветной телевизор, а перед ним располагались два ряда пластиковых стульев.

Я включил телевизор, сел на стул, поджав под себя ноги, и стал смотреть. Сначала я увидел человека, водившего указкой по карте штата Висконсин. С запада на восток по ней двигалась облачная масса, которую прорезали красные стрелки.

— Завтра утром ожидаются порывистые ветры, — говорил человек, — а после полудня возможны ливни. Не забудьте положить зонтик в багажник.

Слово «порывистые» было белым и скучным, как восковой шар. Я смотрел на то, как шевелятся губы синоптика, и чувствовал, что мог бы заметить малейшее несоответствие между их движением и звуками.

Прошло несколько дней. Я установил, что медсестра на ближайшем к моей палате посту засыпает каждую ночь. В десять тушили свет, я ждал еще час, а потом тихонько выскальзывал в коридор. Обычно я смотрел новости и прогноз погоды, однако иногда добавлял к ним еще старый вестерн или комедию — не важно какие. Музыкальная заставка к викторине «Опасность!»[31] казалась мне последовательностью голубых дисков. Алекс из комедии «Семейные связи»[32] говорил какими-то платиновыми волнами. Голос Билла Косби[33] превращался в ряд ярко-синих шаров. Когда я переключал каналы, цветные фигуры и звуки накладывались друг на друга. Документальные фильмы превращались в рекламные ролики и ковбойские драмы, детективные шоу переходили в кулинарные передачи и гангстерские фильмы. Переключение каналов, как квантовая физика в сочетании с джазом, изменяло природу времени. В момент переключения с одного канала на другой передачи смешивались друг с другом. Голоса мелких рэкетиров в фетровых шляпах пятном накладывались на какую-нибудь викторину, и создавалось впечатление, что эти бандиты пытаются обманным путем получить денежный приз или путевку на Бермуды. Телевидение есть не что иное, как сон в коме: лишенный логики, ирреальный, в котором поток образов зависит от введенных пациенту препаратов. Глядя на экран, я был готов и в самом деле поверить, что вся эта агрессия против моих органов чувств на самом деле представляет собой сон старика, которого везут куда-то на каталке. Он накачан разными растворами и находится под общим наркозом, и образы в его сознании каким-то образом просачиваются на голубой экран.