Читать онлайн «Книга мертвых-2. Некрологи». Страница 54

В том же опросе НГ приводится мнение о Солженицыне Сергея Сибирцева. Он начинает: «Ушел из жизни русский пророк». И тоже связывает Солженицына со мной, вспоминает забытый мной эпизод.

«Вспоминается и триумфальное возвращение знаменитого изгнанника на родину летом 1994 года. В те дни проходил съезд Союза писателей, на котором я присутствовал вместе со своими известными коллегами-писателями <…> Помню горячее и нервное выступление Эдуарда [Лимонова], его резкое неприятие личности „этого барина, этого предателя Советской России“ (ручаюсь за смысл цитаты). Но пафос его выступления был точен: главная книга Солженицына „Архипелаг ГУЛАГ“ сработала как мина чудовищной разрушительной силы, разметавшая чистые, светлые иллюзии дальних и близких друзей и адептов страны Советов — иллюзии о заповедном царстве добра и справедливости…»

Кирилл Лодыгин в статье «Возвращение Солженицына» пишет:

«Я специально поискал, что о смерти Солженицына сказал Эдуард Лимонов».

Далее Лодыгин сообщает, что я сказал, вы уже знаете что, остановлюсь лишь на нескольких моих фразах, процитированных им:

«Александр Солженицын был историческим персонажем, его смерть — настоящее (историческое) событие. Так как вместе с ним ушла целая эпоха». «Он стал могильщиком Советского Союза и акушером современной страны. Несмотря на то, что я часто спорил с Солженицыным, был с ним не согласен, его значения я никогда не скрывал. Он был сильным идеологом».

Далее Лодыгин делает неверный, но бог с ним, вывод:

«Настоящая живая эмоция, уловимая в лимоновских словах, — это зависть. На это стоит обратить внимание. Двух этих деятелей довольно часто сопоставляли. Сопоставление, в общем-то, напрашивалось. Не как писателей, хотя по степени литературного дарования и вклада в литературу они тоже вполне сопоставимы. Но главное не в этом. Как заметил несколько лет назад Леонид Радзиховский, „каждый из них „вычислил“ свою жизнь, жил не по принципу „стимул — реакция“, а в жестком соответствии с придуманным им жизненным планом. Толстой считал такую способность критерием мужского поведения. И Лимонов, и Солженицын добились на этом пути успеха, каждый по-своему“».

Многие из наблюдателей русской жизни понимают, что в соборе Донского монастыря могло никого и не быть; только тело Александра Исаевича в гробу с повязкою на лбу и проходящий с зажженной желтой свечой Эдуард Вениаминович, пристально глядящий на лик покойного. Можно и картину такую нарисовать. А вот то, что покойный и человек с желтой свечой друг другу были противоположны и друг друга не любили, не имеет к делу передачи титула властителя дум от покойного к живому никакого отношения. 6 августа я забрал этот титул в соборе Донского монастыря и ушел. Он сейчас со мной.

В марте 2001 года обстановка вокруг меня в Ростове сложилась детективная. За мной открыто следили, оперативники ходили целыми толпами, ездили за моим троллейбусом на нескольких машинах, бежали дружною толпою, если я срывался с места неожиданно. Оперативники были всех видов: юноши в шапочках-«пидорках», грузные дядьки (одного мы с моим охранником Михаилом прозвали «Борманом»), и даже девушки и женщины. В марте 2001 года я не совсем понимал, откуда такой ажиотаж вокруг моей личности. Догадывался, но не понимал. Но поскольку уже 7 апреля меня арестовали за несколько тысяч километров от Ростова-на-Дону, в Республике Алтай, то размышляя о Ростове, о генерале Трошеве, о том марте вообще, я пришел к выводу, что они, зная, что меня арестуют, боялись меня упустить. Размышлял я уже в тюрьме Лефортово.

Вел я себя в Ростове в высшей степени подозрительно. Жил в квартире у молодого полковника-холостяка, в военном доме, встречался с военными и нацболами Ростова-на-Дону. Всех, с кем я тогда встречался, после моего ареста вызвали в Федеральную Службу Безопасности и в военную контрразведку для дачи объяснений и снятия показаний. Военные отвечали: дескать, знаем и любим Лимонова как литератора, вот и встречаемся, и сауны посещаем. Нет, он не уговаривал нас поднять мятеж в Северо-Кавказском военном округе.

Сауны мы действительно посещали. За нами с тихими огоньками автомобильных фар неизменно следовали оперативники. Когда мы выходили из наших машин, огоньки пристраивались в том же переулке и мирно гасли. Когда мы появлялись из двери, военные и я с Михаилом, и прощались с любезной хозяйкой, фары автомашин оперативников так же тихо загорались в ночи. И сопровождали нас до места нашего ночлега.

Даже и сегодня, спустя восемь лет, я не могу свободно говорить о цели своего появления в Ростове. Офицеры о ней не знали и потому позднее им нечего было утаивать от контрразведки и ФСБ. Когда же попытались расспросить у командующего Северо-Кавказским военным округом генерала Трошева, с чем к нему приходил Лимонов, то генерал послал «их» на великолепном русском ненормативном языке.

Там были такие приключенческие эпизоды, о! Я ускользал от них, и не раз. Однажды они ждали меня у офиса местной военной газеты, а я выехал оттуда в затрапезном автомобильчике, правда с затемненными стеклами. Но что больше всего произвело, я уверен, на них впечатление, так это мой визит к Трошеву в штаб Северо-Кавказского военного округа.

Представьте себе. Мартовская слякоть. Главная улица Ростова-на-Дону, крупнейшего города на всем Северном Кавказе. Автомобили потоками по главной улице. Еду я в автомобиле с охранником Михаилом и парой друзей. В потоке чуть ли не бампер к бамперу за нами едут три (три точно, а может, и более) автомобиля с оперативниками. На главной улице расположено все самое главное в городе, и в том числе, разумеется, массивное здание Северо-Кавказского военного округа. Наш автомобиль переходит внезапно в крайний к штабу ряд. Машины с оперативниками паникуют, им гудят, опера выглядывают в окно и ругают водителей, одна рука из одной из автомашин решается выставить на крышу жирофару. С какой целью машина с Лимоновым прижимается к зданию штаба военного округа? Что у этих отморозков на уме? На нашем пути, впереди — въезд на дорогу, ведущую к КПП штаба. Там проверяют документы на автомобили, глядят в багажники, сличают фотографии пассажиров. Чечня недалеко. Война рядом. Госпитали Ростова полны раненых. Что Лимонов собирается сделать?

Из боковой незаметной двери штаба вдруг выходит небольшой солдатик без головного убора и машет нам рукой. Я выхожу из машины и бегу к солдатику. Через минуту мы скрываемся в здании штаба. Замок защелкивается. Надежный военный замок. В той части здания штаба, куда мы вошли — пусто. Только из бокового коридора доносится зычный бас, распекающий неслышимого собеседника. Бас не выбирает выражений.

— Генерал Трошев? — спрашиваю солдатика.

Он улыбается, крутит головой, называет имя другого, тоже известного генерала. По широким лестницам мы подымаемся вверх. В большом зале за канцелярским столом с телефонами сидит дежурный. Среди телефонов есть красный. Есть зеленый. Стол в старом советском стиле, покрыт стеклом.

— Присаживайтесь, — говорит дежурный, — Вот здесь можно повесить пальто. Генерал сейчас освободится.

Я вешаю свой бушлат, держу в руках паксет с книгами. Дежурному офицеру, я понимаю, неудобно меня обыскивать, но по должности он обязан. Помогаю ему сам, вынимаю книги, демонстрирую: вот привез Геннадию Николаевичу в подарок несколько свежих книг. (Помню, что там была «Книга мертвых». Грустно, что через восемь лет вынужден писать о нем в этом же качестве, как о мертвом.) Усаживаюсь на кожаный диван, оглядываю помещение. Только сейчас до меня доходит: что нахожусь в бывшем дворце. Такие лестницы, и такие залы, когда стол дежурного выглядит миниатюрным вдали с моего дивана, могут быть только во дворце. Пахнет кисловато паркетом, в штабе, вероятно, не часто, но натирают мастикой паркет. Появляется знакомый полковник. Мы здороваемся. Собственно он-то и организовал встречу. Но по договоренности я не подаю виду, и он не подает. Скрывать нам нечего, но в марте 2001 года я уже имел репутацию человека опасного. Встречаясь со мной, генерал Трошев может и не рисковал должностью (впрочем, его все-таки сняли вскоре с должности командующего Северо-Кавказским округом), однако вопросы у высших чинов государства могли возникнуть. Забегая вперед, я уже сообщил, что свои вопросы высшие чины попытались задать через посредников из контрразведки и ФСБ через несколько месяцев после моего ареста. Генерал по-военному послал их.

Наконец от генерала вышли несколько военных, появился он сам и поманил нас рукой в кабинет. Полковник первым, я за ним, подхватив свои книги, мы пошли. Кабинет оказался очень высоким. В углу по диагонали от входной двери стоял массивный стол. За генералом — огромная стратегическая карта России с флажками по всей ее поверхности. На боковой стене висела титанических размеров карта, подобной которой я никогда, ни до, ни после, не видел. Это была ретроспекция сверху северного полушария: в центре Арктика, а также Канада и Соединенные Штаты с одной стороны и Россия — с другой. На такой карте было понятно, как близки наши две страны друг от друга. Опасно близки. Такую карту нужно вывешивать в школах. Ее полезно иметь и нашим умным пацифистам.