Читать онлайн «Приключения сионского мудреца». Страница 76

Второй семестр, так же как и первый, был химическим, физическим, анатомическим и прочей гадостью. Эти и другие предметы мало или вообще не имели отношения к практической медицине. Химики и физики знали, что их считают не главными в институте носителями знаний, поэтому особенно усердствовали, старались доказать, что из-за химии и физики можно из института вылететь, и многие вылетали, не сдав зачётов. Все группы примерно на одну треть усыхали, и из нашей трое стали «бедными колхозниками». А вот Одинаев и Насрединов приходили ко мне регулярно домой, требовали объяснить то, что они не понимают, а не понимали они всё. Они так же регулярно продолжали списывать лабораторные работы. Они готовились стать «духтуркалон» — главными врачами. Анатомия тоже продвигалась, менялись темы, тома атласов, кости сменились на мышцы, сухожилия, скелет обрастал мясом, затем стали появляться и внутренние органы. Мешков перестал выдавать кости, и уже выдавал: кишечник, сердца, желудки, печёнки. Дошло дело и до половых органов. И один такой — «чёрный» — принесли на подносе в аудиторию, чтобы мы его изучили, а главное, подержали в руках. Кое-кто из женщин и девушек испугался. «Ой, фу, не возьму в руки!» — завопила Ася в истерике. «Возьмите, возьмите в руки!» — настаивала анатомичка, заметив Асину реакцию. «В жизни пригодится!» — поддержал я вслух. Моя жизненная мудрость была одобрена только Разумовой. Ася стала надевать резиновые перчатки. «Нет, возьмите голыми руками! — настаивала анатомичка. — Врач не должен быть брезгливым!» — пояснила она. «Ты что, и у своего мужа будешь брать резиновыми перчатками?!» — «спошлил» я, но, как ни странно, рассмеявшихся оказалось больше, чем от первой шутки. Даже анатомичке стало весело, и она уже слегка возбудилась, поэтому стала настаивать обязательно взять член голыми руками. И вся группа вслед за ней немножечко возбудилась и кричала громко: «Возьми, возьми!» — как «Горько, горько!». И наконец, целомудренная Аська, почувствовав себя как бы невестой, взяла отрезанный у кого-то член в руки. И засмеялась, что ничего, оказывается, страшного! Вскоре все стали привыкать к членам, а мужская половина — и к женским органам, которые тоже в обилии приносились на занятия. Затем труп стал «кровоснабжаться», мы стали изучать кровеносные сосуды: аорту, вены и лимфатические сосуды. Пришлось Свете Симоненко с профессором Фромкиным по всем этим образованиям продолжать гулять на сцене, пока Фромкина не сменил зав. кафедрой Пулатов, и вместо Светы пришлось несколько раз прогуляться по сцене Зухуровой. Каждый профессор гулял со «своими». Зухурова у местных тоже считалась красавицей. А профессор Пулатов хотел, чтобы уровень его лекций не уступал уровню Фромкина, поэтому старался делать всё то же самое. В том числе, и вредные привычки Фромкина повторять. Анатомию я учить ходил уже только с Разумовой. Ася не выдержала нагрузки. Ещё ходил Петя Мулюков, но он был прочно закреплён за Геной Мешковым. Они вместе учили, а затем вместе уходили домой. Я с Разумовой тоже уходил «вместе», стали ходить ко мне в гости и продолжать учить. Чтя заповедь: «Где едят — там не гадят!», я соблюдал дистанцию, и мы, в отличие от пары Петя — Гена, были чисто товарищами по учёбе. В институте нам старались привить качества, как считали, необходимые для врача: отсутствие брезгливости и умение отрезать голову, что мы делали у лягушек, на занятиях по физиологии. Берёшь ножницы и отрезаешь лягушке верхнюю челюсть с черепом, остаётся только туловище со спинным мозгом. Подвешиваешь лягушку на крючок и слегка шибаешь её током, и она интересно ножками дёргает. «Выдающийся эксперимент», доказывающий, что головной мозг не нужен, и спинного достаточно! Можно и в институт поступить только с его помощью, и «духтуркалон» даже стать. Затем берёшь проволочку, которую тебе лаборант заботливо приготовил и, просунув её в спинномозговой канал, тщательно разрушаешь спинной мозг. И лягушка уже не дёргается от тока, что доказывает, что без спинного мозга никак нельзя «духтуркалон» стать.

Кроме лягушек пошли в ход и собаки, которые попадали в институтский виварий. Их отлавливали собачники на улицах города. В институте, где бы ты ни находился, всегда слышен был отчаянный лай из соседнего вивария. Часто собак тащили по коридору института на занятия по анатомии и физиологии. На анатомии учили делать на них операции, не зашивая раны и брюшную полость, а просто выбрасывали собак на помойку, чтобы там они, проснувшись от наркоза, обнаружили, что у них нет уже кишечника, желудка, и вообще живот не зашит. Собаки всегда визжали, не желая идти на занятия, они чувствовали, куда их ведут. «Это издевательство!» — говорила на занятиях и на своих лекциях зав. кафедрой биологии Буренкова, когда это слышала. А не слышать визг собак нельзя было, и ей приходилось даже лекцию прерывать. «Нигде в мире так не поступают!» — уверяла Буренкова. Конечно, она говорила неправду. Есть ещё много стран, подобных Советскому Союзу, и даже хуже. Где убивают не столько собак — сколько людей! В мусульманских, например, публично казнят, отрезая голову, как у лягушки, или камнями забрасывают. В Германии в печах сжигали под оркестровую музыку или живыми закапывали! Можно очень любить животных, но уничтожать людей. Любовь к животным не означает гуманизм, многие любят животных, именно из-за того, что ненавидят людей. Другое дело — среди тех, кто издевается над животными, нет хороших людей! Но Советскому Союзу с его высоким уровнем образования, науки и обилием умных, развитых, интеллектуальных людей, можно было бы другие способы изучения медицины найти. Вот и сегодня почему-то мне преподаватель физиологии предложил покормить и напоить на лестничной клетке собаку, приведенную из вивария, чтобы завтра мы её распотрошили на занятиях. Он был на вид молодым «гуманным» педагогом. Покормив собаку, я её отвязал и стал выгонять на улицу. Эта дура поверила, что её будут только кормить, и не убегала. От преподавателя она бы точно убежала. Пришлось её силой вытолкнуть на улицу. «Где собака?! — орал физиолог, выйдя через полчаса почему-то посмотреть на неё, как Баба-Яга на ребёночка. — Куда вы дели собаку?!» — спросил он у меня гневно. «Никуда, я её просто немного покормил». — «Всем на улицу, поймать собаку! — приказал он. — Иначе завтра сорвутся важные занятия!». Все стали охотиться за собакой, которая далеко не ушла — привыкла к виварию. Но очевидно, вид физиолога её всё-таки отрезвил, и когда она его увидела, то убежала. «Вы сорвали мои занятия!» — объявил мне физиолог. Перерезав всех собак, лягушек и кроликов, мы завершили первый год учебы. Наступила летняя сессия: экзамены по физике, химии, физиологии и гистологии. А вот анатомию надо было ещё полгода учить на втором курсе. Надо было, чтобы труп ещё и нервничал, и думал. Предстояло изучить ещё один раздел — нервную систему и её главный центр — мозг, необязательную часть для «духтуркалон», но обязательную для трупа.

Институтское зверство над животными и объявление в газете «Вечерний Душанбе», призывающее за три рубля вознаграждения в рамках борьбы с бешенством отлавливать кошек и сдавать их в один из «приемных» пунктов г. Душанбе, побудило меня ещё раз обратиться к зам. главного редактора газеты «Коммунист Таджикистана» Заречному. Я опубликовал у него в газете ругательную статью на «Вечерку». Этой статьёй он остался доволен, так как рассчитался с конкурентной «Вечёркой», а я с ней испортил отношения навсегда.

В мединституте складывалось все хорошо и непривычно — впервые в жизни получил пятёрки на экзаменах, да ещё по химии и физике, чего никогда ни в школе, ни в техникуме не случалось.

Начались летние каникулы. Один месяц прошёл в полном отдыхе, никуда не хотелось уезжать дальше Варзобского ущелья, что в 20 км от города. «Поедем в пятницу вечером в Рамитское ущелье, — предложил брат, — если хочешь, возьми с собой кого-нибудь». — «Вроде некого, — сказал я, — да и не обязательно ведь кого-то брать». — «Правильно», — согласился брат. «Хотя, может Разумову с собой взять? Если она никуда не уехала», — тут же подумал я. Разумова оказалась дома и, ничего не подозревая, мирно шила себе платье. Она жила с отцом и матерью, двумя сёстрами и младшим братом в одноэтажном домике с небольшим двориком, несколькими кустиками виноградника, чёрной собачкой и многочисленными татарами вокруг. В отличие от северной части города, где проживала преимущественно «интеллигенция», в районе текстилькомбината жил в основном пролетариат — рабочие текстиль-комбината, мясокомбината, металлического завода, ТЭЦ и прочих, разрушающихся строек коммунизма. Узкие, пыльные, грязные улочки, одноэтажные собственные домишки со всеми «удобствами» на улице. Придя к Разумовой в гости, я оказался как бы «машиной времени» перенесен во времена, когда жил на квартире — напротив тюрьмы. «Поедешь в Рамитское ущелье?» — спросил я. «Поеду», — без колебаний согласилась Разумова. На следующий день 10 человек на нескольких машинах отправились в горы. Рамитское ущелье, в отличие от Варзобского, располагалось в южном направлении за поселком Орджоникидзеабад, оно было дальше Варзобского — примерно в 40 км от Душанбе. Горы, река, много зелени. Заповедник с охранявшимися от местных жителей животными: медведями, горными козлами, рыбой. Охраняли лесники — работники заповедника, у которых были хорошие охотничьи ружья и рыболовные снасти. Они охраняли «свою» рыбу от чужих рыболовов и «своих» медведей от чужих охотников. У них дома на полу лежали шкуры медведей, а в кастрюле всегда варилась уха из форели. Главного из них — Хламидова — хорошо знал брат. Он был другом того охотника и «друга животных», отказавшегося от страха взять у нас Динго. «Я вас завтра отвезу в заповедник, — пообещал Хламидов, — директор — мой друг». Хламидов указал на место, где лучше отдыхать, а сам со своим помощником пошел охотиться на медведей, по пути отобрав рыболовную снасть у нескольких таджиков, вылавливающих рыбу в «его реке». Разбив палатки, мы разожгли костёр и стали готовить еду, кипятить чай. Разогрев себя также виноводочными продуктами, расположились около костра. Я расположился, как и в институте, по привычке, рядом с Разумовой, положив по-хозяйски руку на её плечо, заявив, таким образом, своё право на этот участок заповедника. К моему большому удивлению и неудовольствию, Разумова подвигала плечиком и сбросила мою руку. «Зачем поехала — притворная?! — подумал я. — В институте вроде более вежливой была!». С третьей попытки удалось закрепить свою руку у неё на плече и, таким образом, застолбить участок территории в Рамитском ущелье. Разговоры у костра заметно утомили, и я уже дожидался звёзд на ясном небосклоне, чтобы отправиться в палатку на ночлег. Горы — очень удобное «приспособление» для отдыха и близкого знакомства. Не надо искать, где остаться на ночлег, ловить такси и добираться на транспорте до Роберта на Путовский рынок. В 12 часов ночи, прихватив с собой Разумову, отправился в палатку, а с нами — ещё одна пара. Примерно через час-полтора эта парочка решила погулять. В этот раз я решил не откладывать «на следующий раз». На следующий день, прихватив с собой опять Разумову, попали с братом в заповедник в 10 км от нашей стоянки. Нас туда отвёз Хламидов. Директор заповедника, сорокалетний мужик, похожий на медведя, вылезшего после зимней спячки из берлоги погулять, показал, где мы можем гулять. Но предупредил, что, к сожалению, ягоды и орехи медведи съели и птички склевали. Трудно было поверить, что не он. Всё же, пройдя километров десять, кто-то из нас обнаружил до 5–6 орехов. Зато ни одного медведя, который мог бы съесть ягоды, орехи и прочие вкусности, не увидели, кроме того, которого Хламидов убил в ущелье на ночной охоте. Да и птичек не увидели, кроме «одной» — лет 25–30, которую директор заповедника угощал шашлыком из бывшего жителя заповедника — дикого кабана. В заповеднике он «таких птичек» тоже охранял. Выполнив полностью летнюю программу в заповеднике и ущелье, набравшись новых впечатлений и сил, отправились в обратный путь.