Читать онлайн «Нашей юности полет». Страница 12

Морально-психические методы являются гордостью Егорова. Большинство из них он изобрел сам и держит в строжайшем секрете от сослуживцев. Например, он вызывает к себе кандидата и спрашивает, не хочет ли он поступить в училище органов государственной безопасности. Замученный трудной солдатской службой, новичок в восторге. Он согласен куда угодно, лишь бы подальше отсюда. А тут — училище, после которого он сам будет уполномоченным, а затем — начальником Особого отдела воинской части! Только круглый дурак откажется от этого. Конечно он согласен. Егоров дает ему лист бумаги и ручку: пиши, мол, заявление. Но разумеется, придется подождать, пока заявление дойдет до Москвы. А пока для тренировки поработаешь здесь. Вот подпиши эту бумажку. Какой псевдоним хочешь? Допустим, Малюта Скуратов. Или — Чацкий. Хочешь — Пестель? Прекрасно! Будь Пестелем!

Но самый любимый прием Егорова — романтика революции и Гражданской войны. Вызывает он, к примеру, кандидата к себе домой. Чаем угощает. А сам начинает вспоминать боевые эпизоды, в которых он якобы принимал участие. Гимнастерку снимет. Шрамы показывает. Вроде бы от пуль и сабельных ударов, хотя на самом деле Егоров ни в каких боях не участвовал, а шрамы заимел от чирьев, от вырезанного аппендицита, от пьяной драки в молодости (бутылкой битой порезался). Но неискушенному новичку видится лихая атака Первой Конной Буденного, сверкающие клинки, громовое «Ура!». Конечно, ради завоеваний революции он готов выполнить любое задание Партии и Правительства. «Молодец, — говорит Егоров, — мы тебе доверяем. Потому получай особое задание. Вот бумажку подпиши. Псевдоним… допустим. Граф Ростов! Хороший псевдоним. Граф как-никак».

Мечта подняться до дивизии не давала Егорову покоя. И как об этом не мечтать?! Взять хотя бы квартиру. Хоть перед ним весь полк трепещет, включая самого командира, а живет он с семьей в малюсенькой квартирке. Всего две комнатушки — десять метров и шесть. И кухонька — четыре метра. У других офицеров, конечно, и того хуже. Но какое ему дело до них. Он не кто-нибудь, а особняк! Зато в дивизии полагается квартира в два раза больше. А паек?! Сейчас он получает паек как командир батальона. Еле-еле хватает на троих. Хорошо еще — в полковой столовой подкармливается. Все экономия. А в дивизии?! Паек командира полка! Это уже что-то значит! И с обмундированием куда лучше. И путевки в санатории. Да и работа легче. Ответственнее, конечно, но интереснее. Почетнее. Одним словом, есть о чем помечтать.

Но чтобы скакнуть на дивизию, надо себя проявить — то проклятое чепе загладить и бдительность проявить. А попробуй теперь прояви. Раньше куда легче было. Но теперь после тех «чисток» есть распоряжение: командный состав пока оставить в покое, передышку дать. Так что надо с сержантами, старшинами и рядовыми работать. Лучше с рядовыми. Что же такое придумать, чтобы?!.

Все постройки военного городка были наспех сколоченными бараками, больше похожими на сараи и склады, чем на казармы. Барак, где помещался штаб полка, отличался от прочих только тем, что портрет вождя над входом был побольше размером да несколько окон было зарешечено. Среди них — окно Особого отдела. Егоров заперся в своем «кабинете», открыл «сейф» (обшитый жестью шкаф с огромным амбарным замком) и углубился в изучение «документов», т. е. доносов своих осведомителей. Доносы были строго расклассифицированы, причем во многих планах (по темам, именам доносчиков, именам жертв, годам, мерам…). На ящичках были специальные знаки, так что Егоров мог в считанные минуты найти любой нужный ему «документ», заглянув в специальные справочные «книги».

Егоров любил просматривать свои «документы», накопленные годами. За этими скупыми сообщениями, часто неграмотными и нелепыми, порою интеллигентными и изящными, написанными на обрывках измятой бумаги (на листах, вырванных из школьных тетрадей, на полях вырванных из книг страниц, на газетных обрывках…), он видел лица, события, судьбы. За этими «документиками» шла настоящая жизнь. И какая жизнь! Дай эти «документики» какому-нибудь писателю! Какие книги мог бы написать! Оценит ли кто-нибудь его, Егорова, многолетний подвиг, выразившийся в этих «документиках»?! А сколько таких Егоровых в стране?! Конечно, таких способных, умных и деловых, как он, не так уж много. Но все же и другие что-то имеют. Собрать бы такие «материальчики» со всей страны вместе! Страшно подумать, что получилось бы! Вот она — наша подлинная история, вот в этих «материальчиках» и «документиках»!

Вот доносы новичков. Иванов дважды пообедал, воспользовавшись тем, что командиры еще не запомнили лица вновь прибывших бойцов. Петров поленился ночью выйти в туалет и помочился в сапоги Сидорова. Николаев симулирует моченедержание, рассчитывая попасть в санчасть и отоспаться. Доносы солдат второго года службы серьезнее. Куликов украл портянки у… Сергеев был в самовольной отлучке… Гварджеладзе ударил по физиономии Нестеренко, обозвав его стукачом… Верно, Нестеренко — осведомитель, причем явный. А вот сообщение Уткина. Обстоятельное. На нескольких страницах. Этим осведомителем Егоров гордился: он сообщал об умонастроениях товарищей. Сначала много выдумывал от себя. Теоретизировал. Егорову пришлось немало поработать с ним, прежде чем из него вышел образцовый осведомитель. Сообщения его стали короче, четче, деловитее, без ненужного фантазирования. Да!.. Вот сейчас бы ему такого паренька! Они вместе мигом бы сделали хорошее «дельце»! Самый обширный раздел «документиков» и «материальчиков» составляли доносы «политические». Перейдя к этому разделу, Егоров согнал с лица мечтательную улыбку, посерьезнел, подтянулся, проверил, заперта ли дверь, выглянул в зарешеченное окно (не подглядывает ли кто?). Да! Это было уже не просто воспитание, исправление, обламывание, предупреждение. Это была жестокая, непримиримая классовая борьба. Тут был реальный враг. Враг затаившийся, но коварный, готовый в трудную минуту показать свои клыки и когти. Впереди — война. И не проведи органы кропотливую работу по разоблачению этого скрытого врага, мы получили бы удар ножом в спину революции. Придумав такую красивую фразу, Егоров с удовлетворением отметил, что и «мы не лаптем щи хлебаем».

В связи с ожидаемым пополнением в штабе дивизии состоялось чрезвычайное совещание. Сначала командир дивизии сообщил о том, какое именно пополнение ожидается: все призывники на этот раз имеют среднее образование, а часть из них — незаконченное высшее и даже высшее образование. Есть даже с учеными степенями и званиями! Такого еще не было за всю историю нашей страны и Красной Армии. О чем это говорит, товарищи? Потом речь держал комиссар дивизии, т. е. заместитель по политической части. Он разъяснил, о чем именно говорит этот факт: о правильности генеральной линии партии, о мудрости Великого Вождя, о возросшей мощи и о многом другом, о чем все знали и без речи комиссара. Потом выступил начальник штаба и рассказал о распределении призывников по подразделениям дивизии. Столько-то останется в штабе дивизии, столько-то получит политотдел дивизии, столько-то будет распределено по полкам — в штабы, в помощь политработникам, в самодеятельность. Народ поступает грамотный и талантливый. И надо это всемерно использовать, чтобы дивизия на предстоящем смотре боевой и политической подготовки армии заняла почетное место. Дивизия имеет все возможности выйти на первое место… Но из основной массы призывников есть приказ создать особое учебное подразделение, чтобы через год они все стали сержантами, а через два года — младшими лейтенантами. Решено создать такое подразделение в Туркестанском полку. Так что на командование полка возлагается особая ответственность…

Потом было совещание в Особом отделе дивизии. «Ну, Егоров, — сказал в заключение дивизионный особняк, — теперь все зависит от тебя. Выдержишь испытание, представим к награде и очередному званию и переведем в дивизию. Не выдержишь — пеняй на себя!» Всю обратную дорогу в полк Егоров думал о доверии, какое ему оказало руководство: дивизионный особняк, пожимая ему руку на прощанье, так и сказал, что призывников направляют в их полк потому, что никому другому из полковых особняков, кроме него, с таким ответственным делом не справиться. И Егоров почувствовал уверенность, что он это доверие оправдает. «Во-первых, — сказал он себе, — не боги горшки обжигают. А во-вторых, и эти «академики» тоже люди. А люди везде и всегда люди. А образованные люди ничем не лучше малограмотных. А то и похуже. Главное, Егоров, спокойствие. Никакой паники. Никакой спешки. Сначала приглядись к людям, дай им обжиться, привыкнуть. Пусть почувствуют, что такое суровая воинская служба. Пусть снимут розовые очки. И тогда…»