Читать онлайн «Источник». Страница 193

Было и третье разделение, пусть и не столь значительное с военной точки зрения, но, когда речь шла о вопросах морали, его важность было трудно недооценить. В Акре было тридцать восемь церквей: греческая ортодоксальная, подчинявшаяся Византии; греко-католическая – она пользовалась поддержкой Рима, но соблюдала свои ритуалы – и упрямые в своей цветистости монофизиты, которые, храня приверженность старым верованиям в единую натуру Христа, не обращали внимания ни на Рим, ни на Константинополь. Набор церквей включал в себя коптскую из Африки, армянскую и, кроме того, иаковитов из Сирии, священнослужители которой изображали знак креста одним пальцем, напоминая миру об уникальности Христа. Все эти группы остро ненавидели друг друга, и священники одной конфессии не обращали внимания на присутствие священнослужителей другой или откровенно мешали им. Существовали наборы из четырех церквей, четырех ритуалов, четырех соперничающих теологии. Можно было уверенно утверждать, что при любом кризисе интересы этих четырех групп решительно разнились, и каждая из церковных иерархий старалась ввергнуть своих врагов в затруднительное положение или даже передать их в руки мамелюков, которые только и ждали этого.

Таким образом, в многобашенном городе Акре, столь величественном, когда смотришь на него издалека, на самом деле существовали одиннадцать отдельных общин, которых объединял только общий страх перед готовым вторгнуться врагом: венецианские, генуэзские и пизанские фондуки; ордена госпитальеров, тамплиеров и тевтонцев; римская, византийская, греческая и монофизитская церкви – и к тому же еще слабая одиннадцатая община, Иерусалимское королевство, управляемое симпатичным, но беспомощным молодым королем, близкое окружение которого успешно скрывало от общества тот факт, что он был эпилептиком.

Во всей этой путанице была только одна радостная черточка – колокола Акры. И сейчас, когда приближалось время вечерни, их волшебные звуки поплыли над городом, обнесенным стеной. Первым раздался глубокий металлический голос колокола церкви Святых Петра и Андрея, римской церкви у набережной. Он задал основной ритм, к которому скоро присоединился перезвон бронзовых колоколов коптской церкви, а затем звенящая дробь со шпиля сирийской церкви Святого Марка Антиохийского. Один за другим и остальные тридцать пять башенных колоколов сообщали о себе миру, пока нависший над морем полуостров не наполнился их звуками. Ни один город в Иерусалимском королевстве – как мало ныне значило это некогда великое имя – не знал такого собрания колоколов, как Акра, и Фолькмар с детства любил их. И теперь, когда он смотрел на простиравшееся у его ног лазурное море, над которым они звучали, в нем было ожила надежда, и он слушал эту благородную симфонию – единственное, в чем у церквей существовало согласие… Но тут его потянул за рукав какой-то пизанский купец и зашептал:

– Сир, не слушайте венецианцев, когда они будут сулить за ваше оливковое масло плату большую, чем в прошлом году. Слова, слова. Вы же знаете венецианцев.

Испытывая отвращение от этих взаимных свар, окружающих его, и чувствуя, как возвращается давнее состояние обреченности, Фолькмар тронул с места коня и двинулся к венецианскому фондуку, вход в который был украшен статуей свиньи, водруженной, чтобы оскорблять мусульман. Он прошел на просторный двор караван-сарая, нижний этаж которого содержал стойла для верблюдов, а верхний служил чем-то вроде гостиницы. Он искал Музаффара, надеясь, что старый араб продолжает торговать с венецианцами, – и старик в самом деле оказался здесь. Фолькмар схватил его за руку и повел за собой в церковь Святых Петра и Андрея. Фолькмар предпочитал ее потому, что и Петр и Андрей были галилейскими рыбаками; крестоносец зашел в одну из христианских часовен, чтобы возблагодарить за благополучное прибытие в город, а Музаффар отправился в придел, отведенный для ислама, где, шепча мусульманские молитвы, простерся на камнях перед стеной изящной резьбы, стрелка на которой показывала направление в сторону Мекки.

Это устройство церкви обеспечивало несказанное удивление горячих посетителей из Европы: что это за дело – как можно делить святую христианскую церковь с врагом, которого надо уничтожать, – но оно зиждилось на логическом основании, по которому вне городских стен стояла мусульманская мечеть, один из приделов которой содержал статую Девы Марии, предназначенную для поклонения христиан. У чужаков были и другие поводы для удивления: большинство внутренней торговли было в руках арабов, и таких надежных мусульман, как Музаффар из Дамаска, привечали итальянские купцы; а если кто-то наконец находил католического священника, то им мог оказаться бородатый сириец в длинном халате восточного покроя, – все это и поспособствовало конечной катастрофе Акры.

Но в свое время город был просто очарователен. Король-мальчик и его юная супруга обитали в своей резиденции, и долгими летними днями рыцари облачались в старинные костюмы и гарцевали на конях, украшенных цветами и лентами. Те, кто был в мужских костюмах, претендовали на звания Ланселота или Тристана или Парсифаля, а другие, в женских нарядах, изображали их дам; устраивались шуточные поединки и турниры, например мужчины против женщин, и всюду было слышно пение. Вид настоящих женщин в красивых платьях, сидящих рядом с молодой королевой, напомнил Фолькмару о восхитительных днях его молодости, которые он проводил в Акре и когда все семьи – тогда Фолькмары были богаты, и слухи об их еврейском происхождении были давно забыты – интересовались, какая юная девушка станет графиней; он перепробовал многих. То были хорошие дни – до того, как мамелюки взяли Цфат.

Он думал о них, бродя по узким улочкам города и вспоминая девушек, прекрасных девушек Акры. Среди них была племянница Боэмонда и девушка из семьи Ибелинов, которая сбегала из любого замка, куда родители пытались заточить ее, и внучатная племянница короля Кипра, которая так любила вино. «Доведется ли кому-нибудь жить так, как жили мы?» – спросил себя Фолькмар. Он отвернул от венецианского фондука, где ждал Музаффар, и направился в пизанский район. Тут его знали еще молодым человеком, и, подойдя к колоннам караван-сарая, он спросил: «Они наверху?» – и какой-то беззубый человек ответил, что они там. Прыгая через две ступеньки, он взбежал на второй этаж и по крытым аркадам добрался до небольшой двери. Он осторожно приоткрыл ее, и в комнате посветлело.

– Ты можешь войти, – прошептал чей-то голос.

Внутри были девушки из разных стран, но самой дорогой оказалась высокая и белокожая из черкесских земель. У Фолькмара вспыхнули глаза, когда он увидел ее. Она улыбнулась, узнав в нем важного человека, который может оставить по себе и подарок. Он прошел мимо француженок и египтянок, мимо рабыни-эфиопки и взял за руку высокую черкешенку, и она провела его в комнату многих наслаждений. За час до рассвета их разбудили колокола, и он сказал:

– Когда я вернусь в Акру, то снова найду тебя, – а она на арабском насмешливо сказала:

– Если ты нашел радость, стоит ли идти на риск потерять ее?

И Фолькмар с силой привлек ее к себе и никуда не ушел. Он оставался с ней три дня и, когда наконец прощался, сказал:

– По крайней мере, я буду помнить, что это такое.

На этот раз она не стала подшучивать, а просто сказала:

– Мне будет очень приятно, если ты завтра вернешься.

Фолькмару было трудно объяснить самому себе, почему в эти жаркие дни середины лета он торчал в Акре. Он любил жену и гордился сыном. Мало кто из благородных семей мог прожить двести лет на одном месте и еще умножить свои владения, так что у него был повод для гордости. Но как мужчина сорока пяти лет, сильный и смелый, он чувствовал, что должен как можно полнее прожить оставшиеся годы жизни, тем более что представшее перед ним зрелище Акры убедило, что его мир медленно рассыпается на куски, чувствуя смертельное удушье от отсутствия каких-либо идеалов, но обрел столь нужную ему уверенность в мысли, что ему нужны простые и ясные отношения лишь с одним человеком и с одной женщиной в постели. Вечер за вечером он возвращался в пизанский квартал и проводил часы с обаятельной белокожей девушкой, а когда колокола будили их, они просто болтали. Фолькмар выяснил, что она христианка, захваченная мусульманами в предместье Киева и проданная ими работорговцу в Дамаске. Затем торговец из Пизы, не видя ничего плохого в этой сделке, купил ее для караван-сарая своего фондука, где она развлекала мужчин из Европы или Персии. Ей нравилась Акра, в которой она сейчас работала, девушку устраивало ее нынешнее положение, и она шутила: «Меня продавали четыре раза, и каждый раз все дороже». Рассуждая о войне, которая маячила впереди, она не теряла хорошего расположения духа, поскольку была уверена, что выживет. «И если дела пойдут хорошо, у меня будет возможность хорошо поднакопить», – добавляла она, и ее оптимизм придавал бодрости Фолькмару. А потом эти два раскованных веселых человека ложились в постель.