Возле ворот роскошного дворца черный вестник почти что свалился с седла на руки дюжим гвардейцам из тысячи «непобедимых».
— К… его светлости эмиру… — прохрипел воин. — Беда…
Его почти что под руки вели по лестнице. Был час приемов, когда эмир — право же, не самый худший правитель из тех, что знал древний Маранг — выслушивал знатных людей государства, имеющих что сказать государю.
Разряженная, надушенная толпа изумленно расступилась перед окровавленным гонцом.
— Ваше Величество… — прохрипел человек, падая на колени. — Велите казнить меня — но ваша дочь, принцесса Илорет… попала в руки датхайцев!
По залу прокатился стон. Супруга эмира (в Маранге придерживались моногамии) с жалобным вскриком лишилась сознания. Сам же эмир вскочил на ноги, сжав кулаки так, что захрустели кости.
— Как это случилось?! И что делала охрана?!!
— Охрана билась доблестно и вся полегла там, защищая Ее Высочество, — сурово возразил истекающий кровью гонец. — В живых остался только я один! А этих шакалов, пожирателей падали, налетело вдесятеро больше, чем было наших… Ее Высочество и всех ее служанок захватили в рабство!..
Новый стон. Все знали, как обращаются в Тлессине с захваченными чужими женщинами.
Гонец пошатнулся. На пропыленной одежде расползались свежие пятна крови. Не дожидаясь эмирского разрешения, придворный целитель шагнул вперед.
— Ваше Величество, этот человек умирает. Могу я распорядиться, чтобы его перенесли в более подходящее место?..
Эмир машинально кивнул — и тотчас же поднял руку в знак того, что сейчас будет говорить. В зале тотчас воцарилась мертвая тишина.
— Сим я объявляю вам… — эмир сделал невольную паузу: от сдерживаемых слез пресекся голос. — Объявляю вам, что моя дочь. Илорет более не пребывает среди живых!
Общий вздох и смятение. Эмир официально провозгласил свою дочь покойницей.
— Быть может, плоть ее и продолжает жить, — медленно ронял слова эмир, — но это уже совершенно неважно. Наследница трона Илорет умерла! Да оденется в траур весь двор. Путь глашатаи объявят о случившемся на всех площадях Маранга! И пусть они скажут также, что если найдется смельчак, который отомстит Тлессине за смерть моей единственной дочери, он получит столько золота, сколько сможет увезти на вьючном коне!..
Лиджена видела, как все это случилось. Роскошный паланкин, в котором ехала она и еще трое служанок принцессы, несли рослые и сильные верблюды. Каравая двигался неспешным шагом — и вдруг где-то совсем рядом Лиджена услыхала истошные крики людей.
— Датха! Датха! Я-хой! Я-хой!.. Служанки завизжали и бросились друг к дружке, словно это могло как-то их защитить. Снаружи раздался зловещий свист стрел… последние отчаянные команды начальника охраны… звон мечей…
Датхайские всадники налетели внезапно и со всех сторон. Они не стреляли, хотя лук имелся у каждого. Кривые вороненые клинки взлетели в воздух.
Крики, стоны, предсмертные проклятия и торжествующие вопли…
Боковой занавес паланкина с треском рассекла черная молния датхайского меча. Появилось смуглое горбоносое лицо, украшенное густыми черными усами, Губы растянулись в хищной усмешке, обнажая великолепные белые зубы.
— Итхи! — воскликнул датхеец, протягивая руку и хватая жалобно визжащую девушку.
На крик воина подоспели его товарищи, в несколько мгновений расхватав себе пленниц. Жадные руки обшаривали их, поспешно срывая кольца, браслеты, серьги, наголовники — все, за что можно было выручить хотя бы медный грош.
Лиджена сохранила ледяное спокойствие. Она уже не боялась никого и ничего. Она не кричала и не билась, не кусалась и не вырывалась — словно была уверена, что с ней ничего не случится.
И у нее хватило сил досмотреть до конца этот страшный и кровавый кошмар — когда датхейцы, бегло осмотрев новообретенных рабынь, деловито принялись их сортировать. Самых молодых и хорошеньких — на пробу Солнцеподобному. Тех же, что попроще — тут же, на месте, разбирали себе воины. После чего они деловито валили добычу на песок, рвали одежды и вступали в свои права хозяев. А потом, когда стихали стоны, мольбы и вопли, так же деловито разжимали несчастным кинжалами зубы и вырезали языки. За языками следовали третьи фаланги пальцев — лишенные их женщины могли выполнять работу по дому, но не в состоянии были держать оружие. Пять рабынь умерло, не перенеся болевого шока… Принцесса Илорет была среди тех, кого вместе с Лидженой отобрали для султанского сераля.
Потом была бешеная скачка через пустыню, и белые стены Тлессины, что внезапно выросли словно из-под земли…
Конан выслушал всех очень внимательно — сперва глашатаев, потом и самого пресветлого эмира. Брови у него сошлись; сосредоточенно глядя себе под ноги, он, казалось, что-то подсчитывает.
— Нет, не дойти — наконец сердито бросил он недоуменно глядевшим на него Пхараду и кузнецу.
— Куда не дойти? — почтительно осведомился вор. — До Тлессины этой, куда же еще!
— До Тлессины? — изумился Пхарад. — Зачем? Голову свою на султанский кол насадить?
— Мне нужно в Тлессину, — отчеканил киммериец. — Я пойду один.
— Ну, нет, — Хашдад спокойно покачал головой. — Я с тобой.
— От тебя там никакой пользы! — сверкнул глазами Конан. — А если тебя схватят…
— Неужели ты надеешься вывезти ту самую клепсидру в одиночку? — поднял брови кузнец. — Это у тебя едва ли получится…
— Один я еще могу обмануть датхайцев, — бросил Конан. — А вот вместе с тобой — навряд ли!
— П-постойте… — испугался Пхарад. — Вы это серьезно, что ли?
Конан не удостоил его ответом.
— Эмир хотел видеть тех, кто дерзнет отомстить за его дочь, — негромко произнес Хашдад. — Я его понимаю. Пойдем, Конан — тебе ведь наверняка потребуется помощь…
Киммериец полагал, что вокруг эмирского дворца должна виться целая туча бывалых вояк, привлеченных щедрой наградой, — однако выяснилось, что он жестоко ошибся. Народ разошелся, растекся по узким марангским улочкам — и возле ворот из розового камня остались только молчаливые стражи.
Конан шагнул прямо к ним.
— Эй, приятели, пошлите-ка кого порасторопнее известить его светлость — или как там его зовут? — что Конан из Киммерии желает принять его службу и сравнять Тлессину с землей.
Глаза Хашдада округлились — точно так же, как и услыхавших эту напыщенную тираду гвардейцев. Они с подозрением оглядывали черноволосого, голубоглазого великана, чьи мускулистые руки, казалось, могли запросто свернуть шею быку. (Так было и на самом деле, но об этом стражники не догадывались.) Стараниями жрецов Бодея Конан был хорошо одет, на поясе висело дорогое оружие и после некоторого размышления воины вызвали десятника.