Читать онлайн «Древняя Москва. XII-XV вв.». Страница 31

МОСКОВСКИЕ ЧЕРНЫЕ СОТНИ

Московские слободки пользовались особыми правами и возникали на княжеских или боярских землях. Иной характер имели «черные сотни», которые в XVII в. представляли собой объединения «черных людей». По наиболее точным сведениям, приведенным С. К. Богоявленским в интереснейшей статье о московских слободах в XVII в., по прихотливым приказным счетам имелись следующие сотни, полусотни и четверти сотен: Арбатская четверть сотни по Арбату; Дмитровская сотня в Белом городе, между Тверской и Петровской; Новая Дмитровская сотня в Земляном городе, выделившаяся из предыдущей; Кожевницкая полусотня за Москвой-рекой в Кожевниках; Мясницкая полусотня в Белом городе по Мясницкой; Никитская сотня в Земляном городе за Никитскими воротами; Новгородская в Белом городе между Никитской и Дмитровской сотнями; Ордынская за Москвой-рекой, по Ордынке и Пятницкой; Покровская в Белом городе, от Сретенки до Ивановского монастыря; Пятницкая за Москвой-рекой, по Пятницкой улице; Ржевская, находившаяся, по-видимому, в Белом городе, у Пречистенских ворот, где были церкви Ржевской Богоматери и Ржевской Пятницы; Ростовская, вероятно у Пречистенских ворот; Сретенская в Белом городе, по Сретенке; Устюжская полусотня в Белом городе, около Большой Никитской; Чертольская четверть сотни у Пречистенских ворот. Всего в XVII в. известно было 15 сотен, полусотен и четвертей сотен. Кроме того, две сотни, Гостинная и Суконная, не были территориальными единицами, а включали в свой состав крупное купечество.

К какому же времени восходят московские сотни и можно ли считать их новообразованием XVI-XVII вв. или их надо относить к более раннему времени и к какому именно? Вопрос имеет не только местное, но и общеисторическое значение, так как он связан с другой, не менее важной проблемой: была ли сотня времен феодальной раздробленности территориальной единицей или имела какой-то иной характер.

Как известно, сотни существовали в древнее время в больших русских городах. В Новгороде сотни появились раньше, чем концы, и в XII -XIII вв. имели крупное значение. Только позже кончанское деление оттесняет первоначальное сотенное деление на второй план, что связано с победой городского патрициата над черными людьми. В Пскове, где противоречия между боярами и черными людьми в силу общей опасности от близких иноземных врагов реже выливались в форму острых конфликтов, сотенное деление удержалось дольше, чем в Новгороде. В XVI- XVII вв. псковская сотня в основном напоминала сотню московскую, она сделалась уже территориальной единицей, может быть, еще сохраняя остатки прежнего производственного характера. Сотни существовали и в других средневековых русских городах. Сохранение в Москве традиционного деления городского населения по сотням – явление очень любопытное. Оно указывает на большую архаичность московских городских порядков в царское время, когда сотни и слободы так и остались основными территориальными единицами, на которые делился город. Несмотря на большие размеры города, в Москве не было ничего похожего на кончанское деление Новгорода. Это, конечно, не случайно, а коренится в особом положении московского населения. Сильная великокняжеская власть не давала возможности усилиться городскому боярству и в то же время охотно сохраняла льготное положение городских купцов и ремесленников. Поэтому так рано исчезают тысяцкие и так долго остаются разрозненные сотни. Некоторый ответ на вопрос о значении московских сотен и времени их появления дают названия сотен и их размещение. Прежде всего бросается в глаза то обстоятельство, что в XVI- XVII вв. московские сотни находились за пределами не только Кремля, но и Китай-города. Между тем сотни известны уже в XIV в., когда население Москвы в основном занимало территорию Кремля и Китай-города, за пределами которых находились лишь отдельные слободы. Значит, сотни XVII в.- явление позднейшего характера и связаны с расширением города, они возникли не раньше, чем со второй половины XV в. Нашу мысль подтверждают названия некоторых сотен от их приходских церквей или улиц (Арбатская, Пятницкая, Ордынская, Сретенская, Чертольская). Но за вычетом их остаются еще сотни, носившие названия по различным русским городам: Новгородская, Ржевская, Ростовская, Устюжская. К ним же можно причислить Дмитровскую сотню, хотя и расположенную по улице Дмитровке, но, возможно, получившую свое название по другому признаку. Наконец, имеются две сотни с названиями, указывающими на их производственную специализацию: Мясницкая и Кожевницкая. Эти названия стоит сопоставить с прозвищами соответствующих церквей, находившихся в упомянутых сотнях: в Мясниках и в Кожевниках. Нет никакой натяжки в признании, что обе сотни первоначально объединяли мясников и кожевников, имея производственный характер, так же, как сотни Новгородская, Ржевская, Устюжская и Дмитровская объединяли купцов, торговавших с теми городами, от которых сотни получили свое прозвание.

Судя по указаниям на новые слободы, возникавшие вокруг Москвы, население города в XIV-XV вв. росло очень быстро. Никакие разорения, осады и пожары не могли задержать поступательный рост населения Москвы. Дома быстро отстраивались, церкви заново украшались, и через год-два после очередного пожара город опять становился многолюдным и оживленным. Это свидетельствует о том, что увеличение населения Москвы происходило не столько за счет естественного прироста, сколько вследствие постоянного прилива новых поселенцев, горожан из других городов, крестьян и беглых холопов, которых Москва притягивала к себе как большой центр, где можно было скрыться от преследования господ и найти работу. Приток крестьянского населения в города давно уже отмечен историками средневековья в Западной Европе. С тем же явлением встречаемся в средневековой Москве.

О бегстве холопов и крестьян в Москву говорит договор великого князя Василия Дмитриевича с его двоюродным дядей Владимиром Андреевичем Серпуховским (1389): «…а в город нам послати своих наместников, и тобе своего наместника, ини очистять наших холопов и селчян, а кого собе вымемь огородников и мастеров, и мне, князю великому, з братьею два жеребья, а тобе, брате, треть». Как видим, среди беглых холопов и сельчан выделяются две категории: ремесленники («мастера») и огородники. Великий князь владел Москвой совместно с братьями и Владимиром Андреевичем. Тем не менее князья вынуждены были договариваться о поисках в Москве своих беглых холопов и сельчан, так как отыскать беглого холопа или сельчанина среди городских людей, видимо, было задачей нелегкой, а подчас неисполнимой.

Что же означает договорная статья о холопах и сельчанах, признание их свободы в городе или полное ее отрицание?

Комментируя приведенную выше статью междукняжеских договоров, В. Е. Сыроечковский приходит к выводу, что «…в противоположность городам Запада «городской воздух» княжеской Москвы не изменял судьбы холопа: князья требовали возврата их». Как видим, слова «очистять» и «вымемь» автор понимает в том смысле, что князья возвращали крестьян и холопов в прежнюю зависимость. Однако В. Е. Сыроечковский не обратил внимания, в каких именно договорах встречается статья о сельчанах и холопах, придав ей значение общего правила и цитируя почему-то договор 1433 г.

Впервые статья о сельчанах и холопах, бежавших в город, появляется в договоре Василия Дмитриевича с Владимиром Андреевичем. Чем вызвана эта статья и о чьих холопах и сельчанах идет речь? Конечно, о людях обоих договаривающихся князей («наших»). Князей интересуют не просто беглые крестьяне и холопы, а мастера и огородники. И те и другие, видимо, остаются в Москве, а не возвращаются в старое тягло, потому что две трети («жеребья») найденных людей переходят к великому князю, а одна – к Владимиру Андреевичу, что соответствует правам Василия Дмитриевича и Владимира Андреевича на Москву, где первый имел два жеребья, или две трети, а второй одну треть.

В. Е. Сыроечковский не обратил внимания еще на одну особенность статьи о сельчанах и холопах, заключающуюся в том, что она встречается только в договорах великих князей с представителями совершенно определенной ветви княжеского дома: потомками Андрея Ивановича и его сына Владимира Андреевича. Перед смертью Калита дал Москву в третное владение своим детям: Симеону, Ивану и Андрею. По смерти Симеона две трети попали в руки Ивана, а последняя треть осталась у Андрея и его потомков. Такое третное владение, естественно, вызывало различного рода недоразумения между великим князем и его боковыми родственниками. Вот почему договор давал право удельному князю вылавливать из числа своих («наших») холопов и сельчан, бежавших в Москву, наиболее ценные категории мастеров и огородников.