Читать онлайн «Древняя Москва. XII-XV вв.». Страница 12

Поставление Алексея Бяконтова в митрополиты было первым шагом к созданию русской национальной церкви и свержению зависимости от константинопольской патриархии. Это прекрасно понимали в греческой столице, где русский кандидат дожидался своего поставления в течение года. Настольная грамота, данная Алексею от патриарха 30 июня 1354 г., выражала мысль, что Алексей был поставлен в митрополиты как русский «уроженец» и там воспитанный, по своему «благоговейнству и добродетели». Хотя Алексей знал греческий язык и был образованнейшим человеком в русском обществе, он несомненно уступал в смысле внешней полировки утонченным византийским иерархам. Согласие на поставление Алексея в митрополиты было вынужденным и дано было константинопольской иерархией лишь под давлением тяжелых обстоятельств.

После смерти Ивана Ивановича естественным правителем Московского княжества сделался митрополит Алексей. О том, как это произошло, читаем в грамоте константинопольского патриарха: «…спустя немного времени скончался великий князь московский и всея Руси, который перед своей смертью не только оставил на попечение тому митрополиту своего сына, нынешнего великого князя Дмитрия, но и поручил управление и охрану всего княжества, не доверя никому другому, ввиду множества врагов внешних, готовых к нападению со всех сторон, и внутренних, которые завидовали его власти и искали удобного времени захватить ее». Эта грамота была написана уже после смерти митрополита Алексея, но она правильно указывает на опасное положение Московского княжества в малолетство Дмитрия Донского. Митрополит взял в свои руки бразды правления, «…вследствие чего, призванный учить миру и согласию, увлекся в войны, брани и раздоры».

Действительно, митрополит Алексей твердой и уверенной рукой правил Московским княжеством. В свою очередь, Дмитрий Донской был глубоко привязан к своему воспитателю и не мог простить митрополиту Киприану, поставленному на митрополию еще при жизни Алексея, его недостаточное уважение к старому митрополиту.

В 1365 г. «…по слову митрополита Алексея и великого князя» троицкий игумен Сергий ездил в Нижний Новгород и наложил на него проклятие. Когда митрополит Киприан из Константинополя пришел на Русь, он услышал от великого князя жесткие слова: «…есть у нас митрополит Алексей, а ты почто ставишися на живаго митрополита?». Отвращение, которое Дмитрий Иванович и позже подавлял в себе по отношению к Киприану, в немалой степени объяснялось тем, что тот своими интригами обидел старого Алексея, который уже был «во мнозе изнеможении». Отношения между Алексеем и Дмитрием Ивановичем поражают особой теплотой. Отправляя своего воспитанника в Орду, семидесятилетний митрополит провожал его до Оки, молился за него и благословил на дорогу.

Воспитанный при дворе первых московских князей, митрополит Алексей держался традиционной политики по отношению к Орде. По приглашению ханши Тайдулы он ездил в Орду и «…в борзе из Орды отпущен», что было очень вовремя, так как там начались крупные междоусобицы. Впоследствии поездка Алексея в Орду была расцвечена легендами о торжественном приеме, оказанном ему царем Джанибеком. Встреча Алексея с ханом не без картинности сравнивалась со встречей льва с ягненком: «…лев и агнец вкупе почиют».

Опытная рука митрополита Алексея тотчас же сказалась в действиях московского правительства. Ведь не мог же десятилетний мальчик руководить большими политическими делами того времени, хотя Никоновская летопись и уверяет, что Дмитрий Иванович, «…имеа лет 11, разумом же и бодростию всех старее сый». В 1363 г. великий князь сразу же захватил два княжения – Галич и Стародуб, выгнав оттуда прежних князей-отчичей.

В 1367 г. в Москве спешно стали строить «град камен». Его делали «без престани», что стояло в явной связи с осложнениями на Западе. Вмешавшись во внутренние распри между членами тверского княжеского дома, Дмитрий Иванович послал московскую рать, повоевавшую тверские села на правом берегу Волги. В следующем, 1368 г. тверской князь Михаил Александрович, приглашенный в Москву «любовию», был арестован и сидел некоторое время в заточении. Тверской летописец по этому случаю особенно жалуется на митрополита Алексея как виновника обиды, нанесенной тверскому князю. Освобожденный из заточения, Михаил сразу же завел сношения с Ольгердом, тем более что московская рать опять начала угрожать Тверскому княжеству. Вслед за этим в 1368 г. произошла «первая литовщина».

Ольгерд, предприняв поход на Москву, действовал скрытно и решительно, так что в Москве только очень поздно узнали о приближении литовского войска. Тотчас же из Москвы были разосланы грамоты по городам для сбора рати, но войска не подоспели сойтись из отдаленных мест. Поэтому из воинов, бывших в Москве, спешно составили сторожевой полк из москвичей, коломенцев и дмитровцев под воеводством Дмитрия Минина. Тем временем Ольгерд вошел в московские пределы и ознаменовал свое движение пожарами и грабежами, «…порубежнаа места жечщи, сечи, грабити, пленити». Он дошел до реки Тростны, вытекающей из Тростенского озера к востоку от Волоколамска, и тут разбил московский сторожевой полк (21 ноября 1367 г.). Пытая пленников, Ольгерд требовал от них ответа: «…где великий князь, есть ли при нем сила». Пленники единогласно показывали, что великий князь Дмитрий сидит в Москве, а войска к нему еще не успели собраться. Тогда Ольгерд поспешил к Москве и остановился под городом.

В Кремле засел великий князь Дмитрий с двоюродным братом Владимиром Андреевичем и митрополитом Алексеем. Все деревянные строения вокруг города были заблаговременно сожжены, и Кремль приготовился к осаде. Ольгерд простоял под Москвой три дня и три ночи, предал пламени церкви, монастыри и остатки строений вокруг Кремля, разорил окрестные села и со множеством пленных тронулся в обратный путь.

Поход Ольгерда произвел громадное впечатление на москвичей. «Преже того толь велико зло Москве от Литвы не бывало в Руси, аще и от татар бывало»,- пишет о первой литовщине современник.

«Другая литовщина», как ее называет летописец, произошла через два года после первой. Литовское войско под командой Ольгерда выступило осенью 1369 г. С Ольгердом шли его братья и сыновья, тверской князь Михаил Александрович и смоленский князь Святослав «с силою смоленскою». На этот раз предприятию Ольгерда сопутствовали неудачи. Подойдя к Волоку Ламскому, Ольгерд два дня бился под этим городом и не мог его взять. Героем, «хоробром», Волока был князь Василий Иванович Березуйский, погибший от раны, полученной необычным путем. Он стоял на мосту у городских укреплений, когда какой-то литвин пронзил его копьем («сулицею») из-под моста. Раненый князь разболелся и умер. «Тому хоробру такова слава»,- восклицает современник об этом мужественном защитнике Волоколамска.

Безуспешно простояв под Волоколамском два дня, Ольгерд поспешил к Москве. На зимний Николин день (6 декабря) литовское войско подошло к Москве. И на этот раз Ольгерд стоял под Кремлем восемь дней, «города Кремля не взя». В городе сидел великий князь Дмитрий Иванович, тогда как митрополит Алексей был в Нижнем Новгороде, а Владимир Андреевич вместе с подошедшей рязанской помощью стоял в Перемышле, заняв фланговую позицию. Конец второй литовщины был несколько неожиданным. Боясь нападения московских войск, Ольгерд начал переговоры с Дмитрием, который вначале соглашался заключить перемирие на полгода (до Петрова дня, т. е. до 29 июня), но по настоянию Ольгерда согласился на «вечный мир». На следующий год мир был укреплен брачным союзом. Князь Владимир Андреевич обручился с Еленой, дочерью Ольгерда, принявшей крещение с именем Евпраксии.

Обе литовщины причинили большой вред Москве, особенно городским предместьям («посаду») и окрестным селам. Воспоминание о них было настолько прочным, что нашло свое отражение в былинах. Они поют о женитьбе князя Владимира на литовской королеве Апраксии, конечно, давно спутав Владимира Андреевича XIV в. с любимым былинным персонажем Владимиром Красное Солнышко. Да и в самой Литве сложился легендарный рассказ об этом событии. В нем говорится, что Ольгерд и Дмитрий поддерживали дружеские отношения. Вдруг Дмитрий Иванович без всякой причины прислал к Ольгерду своего посла с упреками, а с ним огонь (т. е. огниво) да саблю, со словами: «Буду в земле твоей по красной весне и по тихому лету». Ольгерд вынул из огнива губку и кремень, запалил губку и отдал ее послу с обещанием: «Яз у него буду на Велик день и поцелую его красным яйцом-щитом, и с сулицею, а божиею помощию к городу Москве копие свою прислоню». На самый Великий день (т. е. на Пасху) князь великий с князьями и с боярами шел из церкви, а Ольгерд показался под Москвою на Поклонной горе. Испугавшись литовской силы, Дмитрий Иванович сам выехал к Ольгерду, поднеся ему большие дары, и помирился. Но Ольгерд этим не удовлетворился. В знак победы он сел на коня и с копьем в руке подъехал к городу, «…и копие свое к городу приклонил». В этом рассказе чувствуется отголосок какого-то предания, а возможно, песни, сложенной в честь Ольгерда, с ее народными мотивами о красной весне и тихом лете. Для историка Москвы в этом рассказе имеется, впрочем, одна интересная деталь – высокое представление о значении Москвы как стольного города. Ольгерд в легенде поступает примерно так же, как древний Олег, повесивший щит на вратах Царь-града.