Читать онлайн «Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России». Страница 34

А. И. Воронин

По прибытии в Петровское все наше внимание было обращено на разгрузку барка «Шелехов», лежавшего на банке в 10 милях от Петровского, что было сопряжено с большими трудностями и препятствиями. К счастью, стояла постоянно тихая погода, а пришедший на Петровский рейд военный корвет «Оливуца» под командой капитана Сущева помог этому делу. При благородном и ревностном содействии капитана «Оливуца» [44] и при энергичной деятельности лейтенанта Мацкевича и всех команд разгрузка барка была кончена и весь груз его, кроме соли и сахара, был спасен. Спасли также рангоут и весь такелаж, все же усилия к снятию барка с мели остались тщетны. Барк «Шелехов» был куплен Компанией в Сан-Франциско, и, как оказалось, Компания в этом случае была обманута, так как по осмотре барка комиссией под председательством командира корвета И. Н. Сущева было найдено, что подводная часть его была скреплена до такой степени слабо, что держалась только на одной обшивке, так что при первом свежем ветре с моря барк сейчас же развалился и от него не осталось ни малейшего следа.

Сделав распоряжение о выгрузке барка и о снятии корпуса, я послал мичмана Н. М. Чихачева с топографом Поповым для наблюдения за южной частью лимана и для подробной съемки берега южного пролива (Н. М. Чихачев поступил в экспедицию с корвета «Оливуца»). Сам же я с лейтенантом Бошняком, приказчиком Березиным и с 25 человеками вооруженных людей на байдарке и вельботе отправился через лиман в реку Амур для подкрепления Николаевского поста, обеспеченного в то время посланной Орловым из Петровского четырехвесельной, вооруженной однофунтовым фальконетом, шлюпкой. По прибытии на мыс Куегда я собрал окрестных гиляков и объявил им, «чтобы они не верили маньчжурским торгашам и не слушались их. Если кто-либо из них будет распускать враждебные для нас слухи, то чтобы таковых представляли в Николаевск, где они будут строго наказаны, а равно будут строго наказываемы и те из гиляков и из других народов, которые осмелятся нам угрожать, а тем более изъявлять против нас какие-либо враждебные поступки. Вся эта страна русская, и мы не дозволим никому распоряжаться. Маньчжуров же мы не боимся и заставим их себя уважать и бояться».

Назначив лейтенанта Н. К. Бошняка начальником Николаевского поста, я приказал ему: 1) постоянно иметь при посте военный флаг и при флаге и орудии караул и держать всегда часового, 2) построить на зиму помещение для команды и 3) приказчику Березину начать расторжку с инородцами. Сделав эти распоряжения, 29 июля на вельботе я возвратился в Петровское. С корветом «Оливуца», отправлявшимся 1 августа в Аян с командой затонувшего барка «Шелехов», я послал донесение как об этом происшествии, так и о распоряжениях моих генерал-губернатору и депешей уведомил Главное правление Российско-Американской компании о гибели барка. В заключение моего донесения генерал-губерна-тору я писал: «Из приложенного при сем акта комиссии, свидетельствовавшей во всей подробности барк «Шелехов», вы усмотрите, что надобно благодарить Бога, что это происшествие, обнаружившее всю ненадежность барка, случилось у берега, на который была возможность спасти людей и весь почти груз барка с его вооружением, так как в таком состоянии, какое оказалось при его осмотре, он неминуемо погиб бы в океане при свежем ветре со значительной качкой на переходе, который ему предстоял из Аяна в Ситху».

По прибытии мичмана Н. М. Чихачева из южной части лимана я отправил его вместе с Орловым на шестивесельной шлюпке вверх по реке Амгуни с целью ознакомления с этим большим притоком реки Амура, впадающим в него близ Николаевского поста, а равно с целью собирания предварительных сведений от населения о путях, ведущих с этой реки к Хинган-скому хребту, откуда она берет свое начало. Мне нужны были эти сведения, потому что первое, что я предполагал сделать, — это разрешить пограничный вопрос, то есть обследовать направление этого хребта от верховьев реки Уды.

Посланные офицеры, войдя в реку Амгунь по протоке, соединяющей ее с протокой Пальво (обследованной мной в 1850 году), и поднявшись по Амгуни до селения Кервет, 3 октября возвратились в Петровское и донесли мне: а) что река Амгунь значительна и судоходна и направление течения имеет вообще северо-восточное; б) что, по словам туземцев, она выходит из тех гор, из которых берут начало реки Уда, Ту-гур, Бурея и Зея. Жители селения Кервет (самагиры) называют эти горы Хинга, что значит каменные, большие. Исток реки Амгунь, по их словам, гораздо южнее истоков рек Уды, Тугура и Бурей. К реке Амгуни близко подходит река такой же величины — Горин, которая также берет начало из этих гор, но исток этой последней расположен южнее истока Амгуни. От селения Кервет до упомянутого хребта, по Амгуни, они ездят на собаках около 15 дней; в) что самагиры ни от кого не зависимы и ясака не платят. Они приняли Чихачева и Орлова весьма радушно и жаловались, что маньчжуры, приезжающие к ним для торговли, обманывают их и делают различные бесчинства, и в заключение просили, чтобы мы перебрались к ним.

К половине октября в Николаевском были готовы две юрты, обнесенные засеками, а в Петровском — флигель в 3 сажени (5,5 м) ширины и 5 сажен (9 м) длины для нашего помещения. Само собой разумеется, что все это делалось из леса прямо с корня; печи же или, лучше сказать, чувалы (вроде каминов) были или сбиты из глины, или сложены из сырого кирпича, без всяких оборотов, с пролетом напрямую. Ясно, что жить в подобных хоромах было далеко не комфортабельно: во время метелей (пург), случавшихся нередко на открытой кошке, все строения были заметаемы снегом, так что попадать в них было возможно не иначе, как через чердаки; много стоило труда, чтобы разгрести окна для света и двери для входа. Ближайший к нам сколько-нибудь цивилизованный пункт — Аян — лежал в 1000 верстах пустынного и бездорожного пространства, по которому тунгусы верхом на оленях едва могли добираться в пять или шесть недель.

Несмотря на все это и на различные лишения и недостатки в самых необходимых потребностях для цивилизованного человека, офицеры и команды по примеру образованной и молодой женщины, моей жены, заброшенной судьбой в эту ужасную пустыню и разделявшей наравне с нами без всякого ропота все эти лишения и опасности, переносили их твердо и бодро, сознавая долг свой и пользу от их трудов для Отечества.

Главным и единственным, общим для всех развлечением летом было катанье по заливу на гилякских лодках, а зимой на собаках. При этом все мы и Екатерина Ивановна надевали оленьи парки (вроде стихаря), ибо всякая другая одежда была неудобна для такой дикой езды, какая принята в том крае.

Раз предупрежденное энергическими мерами готовившееся восстание нескольких гилякских селений, подстрекаемых к этому маньчжурскими купцами-кулаками, которым мы делались соперниками в торговле и, главное, не дозволяли опаивать гиляков и нахально обирать их, наказывая за это по-русски, в присутствии гиляков; строгое соблюдение нами как бы священных для гиляков их обычаев[45] и, наконец, строгое взыскание при них же и с наших людей за всякую причиненную им обиду — постепенно располагали гиляков в нашу пользу. Вместе с тем наши пушки, вооруженный вид команды, обычная церемония при подъеме и спуске военного флага, при которой дозволялось им присутствовать, поселяли к нам уважение и убеждение, что мы пришли к ним не с тем, чтобы их поработить, как старались внушать им кулаки-маньчжуры, но, напротив, защищать их от всяких насилий и не касаться их обычаев. Они скоро поняли, что мы не хотим благодетельствовать их нашими реформами, несродными им, и, наконец, что мы глубоко вникаем в их нравы и обычаи и маньчжуров не боимся.

Ласковое обращение со всеми приезжавшими в наши посты гиляками еще более усиливало в них упомянутое убеждение. Они охотно, без всякого опасения, все чаще и чаще начали являться в Николаевское и в особенности в Петровское, где Екатерина Ивановна усаживала их в кружок на пол, около большой чашки с кашей или чаем, в единственной, бывшей во флигеле у нас, комнате, служившей и залом, и гостиной, и столовой. Они, наслаждаясь подобным угощением, весьма часто трепали хозяйку по плечу, посылая ее то за тамчи (табак), то за чаем.

Летники гиляков

Рисунок XIX в.

Несмотря на то что это общество никогда не мывшихся гиляков, одетых в собачьи шкуры, пропитанные нерпичьим жиром, было невыносимо тягостно не только для молодой образованной женщины того круга, к которому принадлежала моя жена, но и для всякой крестьянки, Екатерина Ивановна переносила с полным самоотвержением как эти посещения, так и их последствия, то есть грязь и зловоние, которые оставляли после себя гости в единственной нашей комнате.

Она понимала, что только этим путем мы могли приобретать понятия о стране пустынной и неизвестной, в которой нам предстояло действовать для блага Отечества. Такой радушный прием развязывал языки нашим гостям: гиляки и другие представители населявших низовья Амура народов с охотой и откровенностью рассказывали нам о положении края, о реках, его орошающих, о путях, по которым они ездят на нартах и лодках, о затруднениях и опасностях, какие могут встретиться при этих поездках, и о средствах к устранению их. Наконец, они знакомили нас с нравами, обычаями, образом жизни и вообще с положением и состоянием народов, обитавших в этом крае.