Читать онлайн «Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России». Страница 15

Между тем в 1826 году отправлялась из Кронштадта ученая экспедиция капитана Литке {31}. Она могла бы разрешить, в какой степени справедливы сейчас сказанные сведения Фомина и Кузьмина, а также заключение авторитетных европейских знаменитых мореплавателей об устье реки Амура, но, вследствие научных исследований (доставивших капитану Литке европейскую известность) и других неблагоприятных обстоятельств, он не зашел в Охотское море [12]. Его экспедиция, между тем, была последней, которая имела все средства обнаружить всю неосновательность и фальшивость распространившихся тогда между моряками и всеми влиятельными правительственными лицами убеждений об устье реки Амура и его лимане. После этой экспедиции правительство не обращало более внимания на эти места. Затратив много труда и капитала без всякой пользы на устройство пути из Восточной Сибири к прибрежью Охотского моря и не предвидя еще настоящего движения в Тихом океане, правительство охладело не только к Приамурскому краю, который требовал тщательных исследований и снаряжения особых экспедиций, но и к существовавшим тогда нашим владениям в этом океане. Петропавловск, несмотря на дарованные ему преимущества и употребленные капиталы для возрождения там торговли и полезной оседлости, не двигался вперед ни на шаг: он оставался все той же ничтожной деревней. Воды Авачинской губы, в которой расположен этот порт, бороздили только одни казенные транспорты, приходившие из Охотска с мукой, с казенными продовольственными запасами и с приказчиками якутских купцов. Последние привозили ничтожное количество дрянных товаров, служивших большей частью для вымена от туземцев соболей. Через три или четыре года являлся в Петропавловск транспорт из Кронштадта с комиссариатскими, артиллерийскими и кораблестроительными запасами для команды портов Охотского и Петропавловского. Камчадалы и другие народы, жившие по берегам Охотского моря, оставались все теми же звероловами. Сельскохозяйственная производительность не только к ним, но и к переселенным сюда с этой целью из Сибири крестьянам решительно не прививалась. Крестьяне, вскоре же после прибытия на Камчатку и на берега Охотского моря, бросали хлебопашество и делались такими же звероловами, какими было и местное население.

Пустынные, бездорожные, гористые и тундристые местности, на огромном пространстве отделявшие Охотский край и Камчатский полуостров от центра управления Сибирью, климатические и другие условия этой страны, препятствовавшие устройству сколько-нибудь сносных внутренних сообщений, делали то, что даже все благонамеренные представления начальников Камчатки, клонившиеся, например, к устранению причин весьма быстро уменьшавшегося туземного населения (от занесения русскими в этот край заразных болезней), были не чем иным, как голосом вопиющего в пустыне. Переписка из Камчатки не только с Петербургом, но и с Иркутском, которого она составляла как бы уезд, длилась десятки лет[13]; несоблюдение какой-либо пустой, ничтожной формальности возбуждало в канцеляриях множество запросов. Эти и тому подобные причины уничтожали всякую энергию в самых усердных и благонамеренных начальниках; поэтому как они, так и все служащие на Камчатке и в Охотске думали главное лишь о том, как бы поскорее выжить установленный по закону срок для получения привилегий. Все силы наши в Петропавловске состояли из 100 человек морских чинов и 100 казаков; эти люди составляли гарнизон, полицию и рабочих не только для Петропавловска, но и для всей Камчатки. Для защиты же порта с моря имелся деревянный бруствер, вооруженный десятью орудиями малого калибра. Охотск, как складочный пункт для Камчатки и наших американских колоний, несмотря на все старания правительства о его улучшении, представлял такую же ничтожную деревню, как и Петропавловск. Сельскохозяйственная оседлость в Охотском крае, так же как и на Камчатке, не прививалась.

По всем изложенным причинам и ввиду того, что Охотский край и в особенности Камчатский полуостров навсегда должны были считаться отрезанными от метрополии, правительство смотрело на этот край как на необходимое зло, которое надобно было сносить, потому что в крае находилось до 10 000 ительменов и других подданных России.

Вид реки Шилки вблизи устья реки Лучуя

Рисунок художника Мейера (Альбом рисунков к путешествию на Амур, совершенному от Сибирского отдела Русского географического общества [Путешествие в Приамурье в 1855–1856 гг. экспедиции Р. К. Маака])

Вид реки Шилка у ручья Бондиково

Рисунок художника Мейера (Альбом рисунков к путешествию на Амур, совершенному от Сибирского отдела Русского географического общества [Путешествие в Приамурье в 1855–1856 гг. экспедиции Р. К. Маака])

Вместе с этим между нашими моряками, приходившими на транспортах из Кронштадта, сложилось о Камчатке два совершенно противоположных мнения: одни полагали, что Петропавловск не может быть надлежащим для России портом на Восточном океане; другие же, напротив, утверждали, что Камчатка, как страна, господствующая над океанами и имеющая превосходную гавань — Авачинскую губу, представляет для России все, что только можем мы желать на отдаленном своем востоке, и что для подкрепления Камчатки стоит только занять какой-нибудь из островов, ближайший к тропикам и Петропавловску (Ф. П. Литке указывал на остров Бонин-Сима), и снабжать Петропавловск и Камчатку продовольствием из Манилы (как представлял

А. А. Зеленой, бывший министр государственных иму-ществ). Это последнее мнение о важности значения для России Петропавловска до англо-французско-турецкой войны разделяли тогда все высокопоставленные правительственные лица и некоторые из генерал-губернаторов Восточной Сибири; в особенности же в этом был убежден генерал-гу-бернатор Н. Н. Муравьев (граф Амурский). Упомянутая война доказала всю фальшивость и полную несостоятельность этого убеждения.

Вот каково было тогда положение на отдаленном Востоке; оно, впрочем, гармонировало с тем мертвым состоянием, которое царствовало в то же время и на омывавшем его Восточном океане. Воспоминания о Приамурском крае носились только в легендах между сибиряками.

В начале 1840-х годов в Охотском, Беринговом и Камчатском морях появляются целые флоты отважных и дерзких китобоев и вывозят каждый год из наших морей на десятки миллионов пиастров произведений китового промысла. В то же время англичане объявляют Китаю войну и заставляют эту гордую и недоступную нацию заплатить огромную контрибуцию и открыть для европейской торговли пять своих портов. Нас не включили в число других европейцев, потому что мы вели уже торговлю с Китаем через Кяхту. Шанхай, весьма близкий к Приамурскому краю, делается главным пунктом европейской торговли с Китаем. Правительство наше, застигнутое этим внезапным и быстрым переворотом на отдаленном Востоке и не имея там ни надлежащего опорного пункта, ни надлежащих сил, находится вынужденным оставаться равнодушным как к этому движению, так равно и к донесениям о дерзких поступках китобоев. Последние грабили не только наши прибрежья, но заходили и в самый Петропавловск, разбивали там караул и разбирали на дрова батареи; по прибрежьям жгли леса, грабили жителей и били в бухтах детенышей китов, истребляя таким образом этих животных в наших морях. Правительство утешало себя тем, что, по крайней мере, Восточная Сибирь наша, по невозможности входа в реку Амур, защищена от всяких враждебных на нее покушений с моря.

Внезапное торговое и промышленное движение в Восточном океане — движение, в котором еще по мысли Петра I и Екатерины II Россия должна была принять участие, и продажа в то же время Российско-Американской компанией Форта Росс возбудили в обществе много толков. Ничтожное положение наше на Восточном океане, потеря Приамурского края и продажа наших владений в Калифорнии были любимыми предметами разговора. Из них на первый указывали как на единственный пункт, в котором мы давно бы могли основать оплот и силу на Восточном океане, а на последний (Калифорнию) как на пункт, где бы Россия могла иметь для своих судов станцию, обладавшую прекрасным климатом и обещавшую большие богатства. В периодических журналах того времени и газетах появились указания на важное значение для России Приамурского края. Это обстоятельство, сведения, что гиляки, занимавшие низовье Амура, независимы от Китая[14], и, наконец, представления по этому вопросу генерал-губернатора Восточной Сибири Руперта достигли и престола.

Возбуждение Амурского вопроса императором Николаем I в 1844 году. — Повеление его барону Ф. П. Врангелю о посылке в Амурский лиман экспедиции. — Основание Аяна. — Посылка в лиман брига «Константин» под командою Гаврилова в 1846 году. — Результаты посылки. — Депеша барона Врангеля графу Нессельроде от 12 декабря 1846 года о недоступности устья Амура