Читать онлайн «Россия и США: познавая друг друга». Страница 19

На основании какого принципа голос большинства связывает меньшинство? Я полагаю, что не на основании закона природы, но лишь вследствие договора (compact), основанного на удобстве. Основной закон может потребовать и большей пропорции (например, двух третей или пяти шестых. – С. И.), если это будет сочтено желательным. А еще до установления этого принципа требовалось единогласие; и во все времена строгая теория предполагала согласие каждого члена общества на учреждение политической власти как таковой. Если такое согласие не может быть дано молчаливо или если оно не подразумевается там, где на то нет никакого явного запрета (where no positive evidence forbids), то лица, рожденные в каком-либо обществе, не были бы связаны по достижении зрелого возраста законами, какие принимает большинство; и тогда было бы необходимо или повторение всеми в один голос каждого закона при принятии новых членов, или же от них следовало бы добиваться ясно выраженного согласия на правило, согласно которому голос большинства становится голосом целого.

Если наблюдения, какие я осмелился высказать, не являются ошибочными, то получается, что ограничение действия законов нации рассчитанным сроком жизни нации в одних отношениях не требуется теорией, в других – не может быть применено на практике. Эти наблюдения не означают, однако, будто принцип этот не может быть полезен в некоторых особенных случаях или будто он вообще лишен значения в глазах законодателя-философа. Напротив, мне доставило бы особенное удовольствие видеть, как он впервые провозглашается в заседаниях законодателей Соединенных Штатов и что они всегда имеют его в виду как спасительную узду (curb), мешающую живущему поколению налагать несправедливые или неразумные бремена на наследников. Однако я мало надеюсь насладиться таким удовольствием. Дух законотворчества на основании философии (philosophical legislation) в некоторые части Союза[104] не проникал никогда, и здесь он никоим образом не в моде ни в Конгрессе, ни вне его (without Congress). Те пагубные последствия, какие пришлось претерпеть вследствие слабости власти и распущенности народа и каких боялись, привлекли внимание в большей мере к средствам усиления первой <то есть власти>, нежели к сужению ее полномочий (of narrowing its extent), – <и это даже> в умонастроении последнего <то есть народа>. А кроме того, увидеть небольшие трудности, непосредственно связанные с любым великим планом, настолько легче, чем понять его отдаленные благие последствия для всех, что нашему полушарию всё еще нужно стать более просвещенным, прежде нежели многие из тонких истин (many of the sublime truths), видимых благодаря философии, станут видны и невооруженному глазу обыкновенного политика. Сейчас мне нечего к этому прибавить, кроме того, что я остаюсь всегда самым искренним образом Ваш Джеймс Мэдисон мл.».

В дальнейшей переписке двух политиков эти предложения Джефферсона более не обсуждались и даже не упоминались. Эта полемика бегло упоминается практически во всех их биографиях и в обзорах истории американской политической мысли. Наиболее обстоятельный анализ, как представляется, содержится в известной монографии Адриенны Кох, где этой дискуссии посвящена целая (4-я) глава.[105] Тем не менее эта полемика бросает на процесс становления американской демократии дополнительный и весьма своеобразный свет. Речь в ней идет о том, какой американская демократия не стала. Письмо Мэдисона – лучшее свидетельство того, почему она такой не стала. Тема переписки Джефферсона – Мэдисона – парадоксы теории демократии, ставшие очевидными после того, как демократия в США, казалось, победила. Даже народ, полностью избавившийся от монархии, диктатуры или иной авторитарной власти, не может обладать реальной свободой принимать какие угодно политические решения. Всемогущество демократии – идея внутренне противоречивая.

В демократических государствах законы принимаются законодательными собраниями, избираемыми на ограниченный срок. Если собрание данного созыва примет законы или другие решения, которые придется выполнять собраниям последующих созывов, то тем самым оно ограничит демократическую правоспособность собраний последующих созывов. Если лишить собрание данного созыва права принимать такие законы, то демократия окажется ограниченной для законодателей сегодняшнего дня. Можно спасти чистоту демократической догмы, если признать за каждым составом законодательного собрания одинаковую и полную свободу действий, включая право пересматривать любые акты, принятые предыдущими составами. Именно это было сделано в некоторых штатах США в период Конфедерации 1776–1788 гг. Результатом были удручающая нестабильность законов и расстройство деловой жизни. Легислатура штата Род-Айленд особенно славилась такими переменчивыми решениями. В «Федералисте» № 62 Мэдисон заявлял: «Можно с полным на то основанием утверждать, что причиною немалой доли нынешних трудностей (embarrassments), переживаемых Америкой, являются грубые промахи (blunders) наших законодателей; и что виноваты скорее их головы, чем сердца. Что представляют собой все эти законы, наполняющие многие тома и составляющие наш позор, когда едва ли не каждый из них отменяет, объясняет или вносит поправку в другой, – если не многочисленные памятники недостатку мудрости? Что такое все эти бесчисленные обвинения, звучащие на каждой новой сессии в адрес сессии предыдущей?»

Джефферсон и Мэдисон спорили только о том, какой способ ограничения демократии предпочтительнее. Джефферсон питал симпатии к такой модели демократии, в которой законы ограничены по времени действия и не отличаются стабильностью, зато постоянно приводятся в соответствие с меняющимися пожеланиями, потребностями и даже капризами избирателей. В США такая модель привела в начале 1787 г. к полному параличу центральной власти. Но, похоже, события Французской революции породили у Джефферсона надежду, что во Франции эксперимент с такой демократией может оказаться более успешным. Есть свидетельства, что вскоре после королевского указа о созыве Генеральных Штатов (24 января 1789 г.) Джефферсон пытался убедить Лафайета внести положение относительно «прав поколений» в будущую Декларацию прав человека и гражданина. (Первый проект Декларации – без этого положения – Лафайет представил Учредительному собранию 11 июля.)[106] Мэдисон же защищал такую модель демократии, в которой законы стабильны и сохраняются в силе, пока ясно выраженная и правильно оформленная воля законодателей не внесет в них необходимых изменений. Однако в такой модели в процессе законотворчества соблюдаются разнообразные ограничения, налагаемые на действия законодателей ранее принятыми законами, базовыми ценностями общества, национальными интересами и просто здравым смыслом. Конституция США создала именно такую модель.

В советское время существовало идеологическое клише, в соответствии с которым Джефферсона относили к «радикальному», а Мэдисона – к «умеренному» или «консервативному» крылу борцов за независимость США.[107] Одним из оснований для таких характеристик была ориентация Джефферсона на текучесть, а Мэдисона – на стабильность принимаемых в США законов. Впрочем, во времена Джефферсона американские законодатели в ответственных ситуациях сами придерживались тех ограничений, на которых он настаивал, и их мотивом была осторожность, а вовсе не радикализм. Так было при первых попытках создать в США единую банковскую систему. I Банк США был учрежден Актом от 25 февраля 1791 г. и действовал на основании хартии, выданной на 20 лет.[108] Ни Джефферсона, ни Мэдисона это ограничение срока действия закона не обрадовало и не огорчило, потому что оба они были вообще против учреждения такого банка.[109] I Банк был ликвидирован по истечении определенного для него срока в 1811 г., и, что еще более показательно, со II Банком все в точности повторилось в 1816–1836 гг.

Вероятно, Мэдисон до получения письма Джефферсона вообще не задумывался над проблемой авансов и долгов в виртуальных расчетах между поколениями. Однако, формулируя свои возражения Джефферсону, Мэдисон смог увидеть в преемственности и в преемственной ответственности американцев разных поколений основу будущего роста экономики и могущества США. В самых деликатных выражениях он категорически отказался от каких-либо попыток внести в американское законотворчество «философский дух», высказав по поводу непопулярности этого «духа» лишь платоническое, ни к чему не обязывающее сожаление.

18 сентября 1908 г. американские газеты сообщили о катастрофе аэроплана конструкции братьев Райт, произошедшей накануне во время испытательного полета над плацем Форта-Майер в Вирджинии. Пилотировавший аэроплан Орвилл Райт получил переломы и сотрясение мозга. Находившийся рядом с ним в качестве наблюдателя первый лейтенант армии США Томас Этолин Селфридж пострадал гораздо серьезнее, получив черепно-мозговую травму. Вечером того же дня, не приходя в сознание, он скончался в госпитале авиабазы. Селфридж оказался первым офицером американской армии, погибшим в авиакатастрофе.[110] Неделю спустя он был погребен на Арлингтонском национальном кладбище, западные ворота которого находятся в 50 ярдах (45,7 м) от места катастрофы.[111] Гибель молодого офицера оплакивали не только в США, но и в Российской империи, вернее, во входившем в ее состав Великом княжестве Финляндском. Ведь судьба связала воедино семейство Селфриджей с российским семейством Этолиных и наглядно продемонстрировала еще одну нить взаимосвязей между США и Россией.[112]