Читать онлайн «Через века и страны. Б.И. Николаевский». Страница 6

Само же гимназическое образование в Самаре не отличалось глубиной, было рутинным и казенным. Оно вызывало у Бориса чувство протеста низкой компетентностью учителей, их робким заискиванием перед начальством, да и перед теми учениками, которые происходили из богатых семей. Сколько-нибудь значительных событий годы в самарской гимназии в его памяти не оставили, хотя в воспоминаниях Николаевского можно встретить сдержанные положительные оценки отдельных учителей. Единственным, кто произвел действительно глубокое впечатление на гимназиста, был молодой, только окончивший университет учитель Дмитрий Геннадиевич Годнев, недолгое время преподававший литературу, но вскоре уволенный из гимназии (было это в 1902 г.) за пропаганду произведений неблагонадежных авторов[37].

Но Самара значительно больше запомнилась другим. Всего лишь за несколько лет до поступления Бориса в гимназию в этом городе жил получивший уже известность писатель-бунтарь Максим Горький, печатавшийся в местной «Самарской газете». Фельетоны Горького стали появляться в этой газете с октября 1894 г.

Горький поселился в Самаре по совету В.Г. Короленко в феврале 1895 г. В течение первой половины 1895 г. в «Самарской газете» почти ежедневно печатались его рассказы, очерки и фельетоны. 14 июля 1895 г. под фельетоном впервые появилась подпись Иегудиил Хламида. По мнению писателя Д. Быкова, газета, в которой столь активно сотрудничал Горький, вела себя либеральнее, чем даже столичная пресса. Это было явлением частым – в провинции работали те, кого из столицы высылали за вольномыслие[38], а исконно периферийные издатели часто чувствовали себя свободнее, нежели столичные карьеристы. Последнее позже неоднократно отмечал Николаевский.

Самару в конце XIX в. называли русским Чикаго. Действительно, город быстро рос, в нем кипела торговля, в центре воздвигались богатые частные дома. Когда Борис приехал в Самару, Горького там уже не было (в 1896 г. тот покинул город, чтобы продолжать свои странствия по Руси), но из уст в уста передавались написанные им в 1895 г. «Челкаш», «Старуха Изергиль», «Песня о Соколе», опубликованные в «Самарской газете».

В городе вспоминали и бунтарский внешний вид писателя – его длинные волосы, мягкие сапоги и заправленные в них широкие синие, «украинского типа», штаны, широкополую «греческую» шляпу, не очень аккуратную, но всегда подпоясанную рубаху навыпуск, палку таких размеров, что ею можно было бы пользоваться как холодным оружием, и т. п. Естественно, что многие гимназисты стремились подражать Иегудиилу Хламиде, хотя бы своим непокорным обликом. Правда, гимназические власти быстро пресекали такие «попытки бунта». Во всяком случае, Бориса заставили постричь длинную шевелюру, которую он отрастил.

Еще одним немаловажным самарским впечатлением было знакомство с молодым геологом Павлом Ивановичем Преображенским, в будущем профессором и советским академиком (хотя в промежутке он был министром просвещения в правительстве адмирала Колчака и сидел в большевистской тюрьме). В своих воспоминаниях Николаевский был неточен, он рассказывал, что в его гимназические годы Преображенский уже был профессором и возглавлял разведывательные экспедиции[39]. На самом же деле он только в 1900 г. окончил петербургский горный институт и получил звание горного инженера. Однако действительно, в первые годы века Преображенский заведовал геологической партией, исследовавшей возможности строительства железнодорожной ветки Уфа – гора Магнитная.

Скорее всего, Борис познакомился с Павлом Ивановичем именно в этом качестве. Во всяком случае, соответствует, очевидно, действительности, что эта его экспедиция имела свою лабораторию, которую начинающий ученый предоставил в распоряжение гимназиста для его нехитрых экспериментов с минералами.

У Бориса сохранялись интересы в области естественных наук, особенно астрономии. Он завел большую тетрадь, куда заносил различные межзвездные расстояния и подобные интересовавшие его сведения. Но постепенно этот интерес если не исчезал, то, во всяком случае, отходил на второй план. Зато углублялись гуманитарные интересы, которые вначале концентрировались на все более углубленном знакомстве с либеральной и особенно демократической художественной литературой, в первую очередь поэзией. Стихи легко откладывались в памяти. Как-то Борис прочитал революционное стихотворение Некрасова старшему гимназисту. Тот его предостерег: «Ох, смотри, Николаевский, попадешь ты в Петропавловскую крепость!» Это название было школьнику знакомо уже тогда – по мемуарам декабристов, которые он читал во втором классе, и по тому же Некрасову[40].

В последний год жизни в Самаре, уже на квартире Кремера, Борис принял участие в полулегальном кружке гимназистов, которые собирались за чаем и обсуждали последние новости, прочитанные романы и стихи, главным образом радикального направления, среди которых наибольшее впечатление производила поэзия H.A. Некрасова[41]. По настоянию Бориса члены кружка, видимо не без внутреннего сопротивления, прочитали и обсудили книгу К.А. Тимирязева «Жизнь растений». Эта книга вышла первым изданием в 1878 г. В основу ее был положен курс лекций по физиологии растений, прочитанный автором в большой аудитории Московского музея прикладных наук (ныне Политехнический музей). Книга по праву считалась классическим примером популяризации естественной науки, и соученики Бориса, которые вначале думали, что им навязывают повторение надоевшего гимназического предмета, в конце концов были ему благодарны за настойчивость.

От собственно революционного движения гимназисты, однако, были пока еще далеки. В Самаре они даже не знали об острой полемике между марксистами и народниками, хотя до них доносились слухи о «Народной воле», тем более об убийстве народниками-террористами Александра II и о «хождении в народ». Только в 1900 г. к Борису совершенно случайно попала первая нелегальная листовка.

Ее обнаружили застрявшей в кустах, облепленных снегом. Листовку тщательно просушили, обвели чернилами затекшие буквы и передавали для чтения из рук в руки. Листовка была явно неглубокого содержания, она высмеивала привычку целовать иконы, «целовать задницу святого», как там было сказано. А еще через шесть лет Николаевский оказался в одной тюремной камере с эсером Михаилом Веденяпиным и узнал, что именно он был автором той листовки и написал ее, будучи самарским студентом[42].

В декабре 1902 г. на собрании, посвященном 25-летию со дня смерти H.A. Некрасова, Борис познакомился со старым народником Василием Арцыбушевым, который к этому времени, после многих лет ссылки, стал последователем Маркса и Плеханова. Василий Петрович привел Бориса и его друзей к себе домой и передал им извлеченную из тайника изданную за границей брошюру Плеханова о Некрасове. Так в руках юноши оказалось первое нелегальное, к тому же марксистское издание. Встреча с Арцыбушевым хорошо запомнилась, и через 15 лет, в судьбоносный 1917 год, когда Арцыбушев скончался, Николаевский посвятил его памяти неподписанную статью, опубликованную в «Рабочей газете», центральном меньшевистском издании.

Относительно своих контактов с нелегалами в самарские гимназические годы Николаевский в воспоминаниях писал, что мечтал присоединиться к социал-демократам. «Главное, что меня привлекало в них, было то, что они являлись партией рабочего движения и очень сильной влиятельной партией»[43]. Он рассказывал также, что, в отличие от него самого, его старшая сестра Александра стала эсеркой. «Я первым пошел в революционное движение… она была более осторожной и сдержанной. Но мы все были вместе… Почему я считал себя социал-демократом, не ясно. Я ничего определенного не читал, но общая атмосфера была такая, что нас тянуло туда… И конечно, я видел легальный журнал марксистский – «Жизнь»… где мы читали Горького… Общее настроение было такое. Большое влияние на меня произвела первая забастовка, которую мы пережили в начале 1903 года. Забастовка рабочих-булочников в Самаре. Несколько дней были без булок, без хлеба. Масса разговоров. И помню, я ходил и пытался познакомиться с булочниками бастовавшими, было большое разочарование, когда выяснил, что это были самые обычные парни, ничего не понимавшие»[44].

Тем не менее весной 1903 г. Борис установил связь с нелегальным просветительным кружком учащихся разных учебных заведений Самары, причем избрал для себя кружок «высшего типа», то есть рассчитанный на наиболее подготовленных слушателей. Собирались обычно на квартире ученика реального училища Петра Кузьмина, отец которого владел бакалейной лавкой, и семья поэтому считалась властями законопослушной. Кружковцы выступали с докладами на самые различные политические темы, обсуждали вопросы о социальной структуре общества, о прибавочной стоимости, знакомились с народнической и марксистской литературой. Борис видел и просматривал первые номера газеты «Искра», читал статьи Л.O. Мартова. В кружок попала и брошюра В.И. Ленина «Что делать?». Однако после первых страниц она была отложена, и более Борис к ней не возвращался: читать Мартова было намного проще. Некоторые занятия в кружке проводили революционно настроенные студенты, высланные из Москвы[45].