Читать онлайн «Неизвестный Карл Маркс. Жизнь и окружение». Страница 15

С таким же нравственным негодованием встретил замечательную книгу Штейна и другой виднейший представитель немецкого истинного социализма– Карл Грюн. «Для Штейна, – писал Грюн, – пролетариат, видите ли, представляет особый класс общества! Вот как! Орудие истории смешивается с идеей истории… Пролетариат, как выражение материальной нужды, как выражение ненормального положения низших классов народа, как выражение несоответствия между потребностями и средствами к их удовлетворению, этот вопрос голода должен служить мотивом, истинным историческим мотивом социализма?! Нет, голод есть лишь орудие, которым теперь пользуется человеческое развитие, как в 1789 г. таким орудием служило бесправие обширнейшей и лучшей части народа».

Мы привели слова Гесса и Грюна, самых видных представителей «немецкого истинного социализма» для того, чтобы охарактеризовать сущность того утопического социалистического учения, которое до второй половины сороковых годов господствовало среди немецкой интеллигенции. Сущность этого социализма заключалась в том, что немецкие интеллигенты отсталость социального развития Германии принимали за ее особенность.

Гуманистическая философия Фейербаха служила как бы величественным апофеозом учения «истинных» социалистов. И «истинные» социалисты относились к учению Фейербаха с безграничным увлечением, будучи твердо убеждены, что в философии Фейербаха уже заключаются все данные, необходимые для разрешения социального вопроса. Уже знакомый нам главный представитель «истинного» социализма, Карл Грюн, говорил о Фейербахе: «Назвать Фейербаха – значит назвать всю работу философии, начиная от Бэкона Веруламского и кончая нашими днями; это значит сказать, чего в конце концов хочет философия, это значит увидеть в человеке конечный результат мировой истории. Этим путем мы надежнее– потому что основательнее– сумеем разрешить все вопросы, чем в том случае, если станем толковать о заработной плате, о конкуренции, о недостатках конституции».

Когда Карл Маркс закончил в Париже выработку своего миросозерцания, приступил к критике немецкого социального утопизма во всех его видах и проявлениях, то, конечно, он должен был подвергнуть– и действительно подвергнул решительной критике и учение истинных социалистов. Но в каком отношении стоял к этому истинному социализму Маркс в первые годы своей литературной деятельности? Этот вопрос является спорным, и разные биографы Маркса дают на него противоположные ответы. Как мы покажем ниже, Маркс никогда не разделял учения истинных социалистов во всей его полноте и никогда не был его безусловным сторонником, но не подлежит никакому сомнению, что было время, когда Маркс разделял многие из основных идей «истинного социализма». Мы не говорим уже о том, что у Маркса был общий с «истинными» социалистами философский источник– гуманистическая философия Фейербаха и что, подобно «истинным» социалистам, Маркс в начальный период своей литературной деятельности «выводил» решение социальных вопросов из философии Фейербаха. Но и, помимо этого, Маркс некогда разделял иные из основоположений «истинного социализма».

Вчитайтесь внимательно в статью К. Маркса «К критика гегелевской философии права», напечатанную в 1844 г. в «Немецко-французских ежегодниках», и вы на каждой странице натолкнетесь на внутреннюю борьбу между впервые провозглашаемым социальным реализмом и умирающим утопизмом.

«Даже и исторически, – говорит в этой статье Карл Маркс, – теоретическая эмансипация имеет специфически практическое значение для Германии. Революционное прошлое Германии носит теоретический характер: оно заключается в реформации. Как тогда революция началась с головы монаха, так теперь она начинается в мозгу философа». Одной из основных идей «истинного социализма» было утверждение, что в Германии невозможна частичная политическая революция, что в ней сразу произойдет глубокий социальный переворот, который положит основание «гуманистическому» строю. В статье Маркса мы находим ясный отзвук этой идеи истинных социалистов. «Не радикальная революция является утопическою мечтою для Германии, – говорит, например, Маркс по отношению к тогдашней Германии, – не общечеловеческая эмансипация, а, наоборот, утопической является мечта о частичной, политической революции, революции, которая бы оставила в целости устои здания… В Германии ни один класс не обладает достаточною последовательностью, резкостью, мужеством, беспощадностью для того, чтобы сделаться отрицательным представителем общества: ему недостает для этого той душевной широты, которая хотя бы на минуту заставила его отождествить себя со всем народом. Взаимоотношения различных сфер немецкого общества носят поэтому не драматический, а эпический характер».

Резюмируя смысл этой статьи, Маркс пишет: «Единственным практически возможным освобождением Германии является ее теоретическое освобождение, которое провозгласило бы самого человека глубочайшею сущностью человека.

В Германии эмансипация от Средневековья возможна только как эмансипация от всякого частичного устранения средневековья. В Германии нельзя сломить ни одно из видов рабства, не сломив всякое, все рабство».

Таким образом, Маркс в начале сороковых годов еще разделял по отношению к Германии основной предрассудок истинных социалистов, веривших в особенные пути социального развития Германии и утверждавших, что особенность Германии заключается в том, что в ней невозможна частичная политическая революция, что в ней в ближайшем будущем сразу совершится социальный переворот, переход к гуманистическому строю. Иначе ее обосновывая, Маркс, однако, как показывают вышеприведенные цитаты, разделял эту иллюзию и считал Германию 1844 г. созревшей и готовой для коренного социального переворота, который бы провозгласил «самого человека глубочайшею сущностью человека».

Именно здесь, в этой вере, что Германия минует долгое мытарство по капиталистическому чистилищу, и было соприкосновенно между Марксом 1844 года и «истинными» социалистами. Энгельс шел дальше и красноречиво доказывал, что в Германии капитализм осужден на жалкое прозябание.

В 1845 г. Энгельс произнес в Эльберфельде речь, в которой доказывал безвыходность положения немецкого капитализма. «Если мы объявим свободу торговли и уничтожим таможенные пошлины, – говорил Энгельс, – то тогда вся наша промышленность, за исключением разве немногих отраслей, будет разорена. Тогда уже не может быть никакой речи ни о прядильной, ни о ткацкой, ни о главнейших отраслях шелковой промышленности, ни о почти всей железодобывающей и железоделательной промышленности. Внезапно оставшиеся без хлеба рабочие этих отраслей промышленности массою хлынут в сельское хозяйство и уцелевшие обломки промышленности, повсюду появится пауперизм; концентрация имущества в руках немногих вызовет такой кризис, который, судя по событиям в Силезии, неизбежно приведет к социальной революции.

Но предположим, что мы создадим для промышленности охранительные пошлины. Эти охранительные пошлины в последнее время сделались излюбленным детищем наших промышленников, ввиду чего мы остановимся на них несколько подробнее. Господин Лист привел в систему вожделения наших капиталистов, и я буду опираться на эту систему, признаваемую промышленниками своим credo. Господин Лист предлагает постепенно повышать пошлины до тех пор, пока, наконец, они не будут в состоянии гарантировать нашим фабрикантам внутренний рынок; тогда эти пошлины, удержавшись некоторое время на достигнутой высоте, должны будут постепенно понижаться, пока, наконец, через ряд годов исчезнет всякая таможенная охрана. Предположим, что план этот будет осуществлен и таможенные пошлины будут введены. Промышленность разовьется, свободные капиталы начнут приливать к промышленным предприятиям, спрос на рабочие руки, а вместе с этим и заработная плата повысятся; по-видимому, наступит цветущее состояние. Но это будет продолжаться лишь до тех пор, пока для промышленного сбыта будет достаточен внутренний рынок. За пределы же последнего промышленность не может развиться, так как если даже и на внутреннем рынке она не может существовать без охранительных пошлин, то на нейтральных рынках она тем менее сумеет бороться с иностранной конкуренцией».

«Как только, – говорит далее Энгельс, – Германия попытается освободиться от пошлин, английские товары запрудят немецкий внутренний рынок и погубят немецкую промышленность. Но даже если пошлины не будут отменены или понижены, то и тогда англичане, благодаря прогрессу своей промышленности, будут в состоянии конкурировать с нашей отсталою промышленностью на нашем внутреннем рынке, несмотря на все охранительные пошлины. Так как в этой конкуренции, как и во всякой другой борьбе, победа останется за более сильным, то наше поражение не подлежит никакому сомнению. А тогда наступит тот же случай, о котором мы говорили выше: искусственно созданный пролетариат потребует от имущих классов то, чего, оставаясь имущими классами, они ему дать не могут, и тогда наступит социальная революция».