Читать онлайн «Зима с Шопеном (сборник)». Страница 13

Четвертым строением, достойным упоминания, является Аюнтамьенто[22] – здание муниципалитета, памятник XVI века, архитектурный стиль которого справедливо сравнивают со стилем, в котором построены дворцы Флоренции. Главной особенностью здания является крыша с выступающими свесами, похожая на крыши флорентийских дворцов или швейцарских шале. Однако, в отличие от последних, ее опорами служат деревянные кессоны, украшенные рельефным орнаментом в виде роз, чередующиеся с высокими кариатидами, судя по всему, слишком обремененными своей миссией, о чем свидетельствуют их лица, спрятанные, будто от слез, в ладони.

Мне не довелось побывать в том помещении здания, где хранится коллекция портретов выдающихся людей, чьи имена связаны с историей Майорки. К ним относится портрет знаменитого дона Хайме в образе бубнового короля. Там также можно увидеть очень старинную картину с изображением сцены похорон Рамона Льюля, знаменитого майоркинского ученого-просветителя[23], которая представляет собой великолепную демонстрацию интересных и разнообразных костюмов (в них одеты участники траурной процессии). И, наконец, именно здесь, в мэрии, хранится великое творение ван Дейка «Святой Себастьян», о чем ни одна живая душа на Майорке не удосужилась даже упомянуть в моем присутствии.

«В Пальме существует художественная школа, – пишет далее г-н Лоран. – Только в нынешнем XIX веке ее выпускниками стали тридцать шесть живописцев, восемь скульпторов, одиннадцать архитекторов и шесть граверов, знаменитых современных мастеров, если верить „Справочнику имен известных майоркинских художников“, опубликованному ученым Антонио Фурио. Откровенно признаюсь, что на протяжении всего моего срока пребывания в Пальме я так и не понял, что нахожусь в окружении такого большого числа великих людей, более того, я не заметил даже ни малейшего намека на существование таковых…

В немногих богатых домах можно встретить полотна художников, представителей испанской школы… Однако если вы пройдетесь по магазинам или заглянете в дома простых жителей, вы увидите точно такие же нарисованные цветными красками рисунки, какие выставляют на продажу у нас в публичных местах и которые могут рассчитывать на свое конечное местопребывание не более чем под крышей дома какого-нибудь сельского бедняка».

Особой гордостью Пальмы является дворец графа Монтенегро, теперь восьмидесятилетнего старца, бывшего Генерал-капитана, одного из самых именитых и богатых коренных майоркинцев.

В собственности этого сеньора имеется библиотека, которую он позволил нам осмотреть; однако я так и не воспользовалась ни единой книгой. Если бы мой ученый соотечественник не предупредил меня, что за сокровища хранятся на этих полках (я испытываю к книгам чувство сродни жуткому трепету), вдоль которых я шла, чувствуя себя петухом из басни, раскопавшим бесполезную для себя жемчужину, то мне так бы и не удалось упомянуть о ней ни слова.

Мой земляк[24], который уже два года жил в Каталонии и на Майорке, проводя исследования, связанные с историей романских языков, любезно предложил мне почитать свои заметки и даже позволил мне воспользоваться ими по моему усмотрению, проявив тем самым щедрость, совершенно не свойственную людям, занимающимся наукой. Если бы моего компаньона не восторгало все на Майорке в той же степени, в какой, напомню читателю, меня здесь все разочаровывало, то, пожалуй, я бы так и не воспользовалась этим предложением.

Возможно, на мое личное восприятие повлиял тот факт, что во время моего приезда на Майорку там находилось двадцать тысяч испанцев, бежавших из охваченной войной страны. Это причиняло коренному населению, предоставившему кров всем спасающимся, большие неудобства. Поэтому объяснимо, что Пальма показалась мне тогда местом, не вполне пригодным для проживания, а майоркинцы – хозяевами, не вполне готовыми выдержать еще одну волну мигрантов. А ведь каких-нибудь два года назад дела обстояли далеко не так плохо. И все же я предпочитаю впасть в немилость поборников справедливости, нежели делиться впечатлениями, которые не являются собственно моими.

Скажу больше, я даже испытываю удовлетворение от критики и упреков, выражаемых публично; но я не могу смириться с обвинениями, предъявляемыми за глаза, что имело место уже неоднократно. Ведь только таким образом можно добиться, чтобы книга о Майорке стала более правдивой и интересной для широкого круга читателей, а не превратилась в некое изложение отрывочных и, скорее всего, неверных сведений, которые от меня желают получить.

Надеюсь, г-н Тастю опубликует отчет о своей поездке; и, клянусь, с моей души упадет камень, как только я прочту любые строки, способные изменить мой взгляд на майоркинцев. Тех немногих, с кем мне довелось иметь дело, я бы отнесла к типичным представителям основного слоя коренного населения; и я убеждена, если кому-то из них случайно попадет в руки экземпляр моей книги, они не ошибутся по поводу моих впечатлений в отношении них.

Именно в заметках г-на Тастю, в числе прочих упоминаемых им интеллектуальных богатств острова Майорка, я нашла упоминание о библиотеке графа Монтенегро, с которой я имела честь, в сопровождении капеллана, бегло ознакомиться. В тот мой визит я была всецело поглощена разглядыванием хором этого старого холостяка, майоркинского кабальеро, находящихся под молчаливым бдением священника. Как ни в одном другом интерьере, здесь царили уныние и суровость.

Вот что пишет г-н Тастю:

«Эта библиотека была основана дядюшкой графа Монтенегро, кардиналом Антонио Деспуигом, близким другом папы Пия VI.

Свою коллекцию высокообразованный кардинал пополнял ценными экземплярами из библиотечных фондов Испании, Италии и Франции. Особую ценность представляет часть коллекции, связанная с нумизматикой, а также собрание работ на тему античного искусства, которые можно назвать поистине исчерпывающими.

Из немногочисленных манускриптов, хранящихся здесь, один может оказаться особенно любопытен для любителей каллиграфии, а именно часослов, украшенный изящными миниатюрами, созданными в лучшие за всю историю искусства времена.

Внимание любителя геральдики может привлечь коллекция красочных изображений гербов испанских фамилий знатного происхождения. К ним относятся гербы арагонских, майоркинских, руссильонских и лангедокских фамилий. Оказывается, манускрипт, некогда принадлежавший династии Дамето, породнившихся с семьями Деспуиг и Монтенегро, датируется XVI веком. Полистав его страницы, можно обнаружить фамильный герб Бонапартов, тех самых, которые являются предками нашего великого Бонапарта. Мы сделали факсимиле с его изображением, репродукцию которого я прилагаю к данной работе…

В библиотечной коллекции имеется также изумительная навигационная карта, составленная майоркинцем по имени Вальсека, уникальный памятник каллиграфии и шедевр топографического черчения 1439 года. Когда-то эта карта принадлежала Америго Веспуччи, который приобрел ее по баснословной цене, о чем свидетельствует надпись тех времен, сохранившаяся на оборотной стороне карты: „Questa ampla pelle di geographia fù pagata da Amerigo Vespucci CXXX ducati di oro di marco".

Этот бесценный памятник средневековой географической науки в ближайшее время станет дополнением к Каталанско-майоркинскому атласу 1375 года. Этот атлас внесен в Каталог академических рукописей письмен и литературных произведений (часть 2, том XIX)». От этой цитаты волосы дыбом встают на моей голове, потому что она напоминает мне одну ужасную сцену.

Мы находились в той самой библиотеке графа Монтенегро; капеллан развернул перед нами свернутую в рулон навигационную карту, ту самую, о которой шла речь выше, тот самый ценный и редкий экземпляр, за который Америго Веспуччи заплатил 130 золотых дукатов, и еще бог знает сколько заплатил за нее коллекционер антиквариата кардинал Деспуиг. Так получилось, что именно в этот момент один из работников обслуживающего персонала дворца, численность которого составляла человек сорок-пятьдесят, поставил на край пергамента, чтобы тот не сворачивался обратно в рулон, пробковую чернильницу, заполненную чернилами до самых краев.

Черт дернул тогда упрямый пергамент захотеть вернуть себе назад свою первоначальную форму. Резко оторвавшись от стола, карта с хрустом начала скручиваться обратно в свое прежнее положение, поглотив в свои изгибы чернильницу и высвободив себя от давящего груза. Все ахнули, а капеллан сделался белее пергамента.

С надеждой на невозможное карту стали осторожными движениями разворачивать обратно. Увы! Чернильница была пуста. Карта промокла, и милые крошечные монархи на миниатюрных росписях буквально утопали в море, чернее самого Черного моря.

Все застыли в растерянности. Казалось, капеллан находился в предобморочном состоянии. С ведрами воды, словно на пожар, сбежались слуги. Они лихорадочно принялись спасать карту, впитывая жидкость губками и вытирая ее щетками, удаляя тем самым с карты нарисованных царей, королей, а также обозначенные моря, острова и материки.