Читать онлайн «Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю». Страница 32

Он сражался в Англо-бурской войне и знал, как в 1899 г. поражались офицеры в призывных пунктах, что 50 процентов добровольцев из числа рабочего класса не были годны к армейской службе – из-за болезней, перенесенных в детстве, или недоедания. А Черчилль хотел, чтобы армия была физически способна стоять на страже империи.

Более того, он хотел улучшить условия жизни бедняков в виде меры политической предосторожности, ведь он понимал, что, если нуждающихся будут и дальше так унижать, их терпение может лопнуть. Начало XX в. было тревожным периодом политической нестабильности. Число забастовок было огромным, многие из них сопровождались насилием и спорадическими столкновениями рабочих с полицией.

Ленин писал, что в 1910–1914 гг. Англия была охвачена революционным подъемом. Ленин был прав, а Черчилль являлся полной противоположностью революционера. Он видел, насколько шатким было положение меньшинства, к которому он принадлежал. «Это был мир немногих, – сказал он об обществе, в котором вырос, – и их было крайне мало». Или он мог бы выразиться так: «Никогда еще в истории социальных конфликтов не были столь немногие так сильно обязаны столь многим».

Он был радикален именно потому, что был консервативен. Он понимал вместе со всеми здравомыслящими тори, что единственный способ сохранить существующий порядок вещей – это изменить его или, как выразился Эдмунд Бёрк[56], «государство, неспособное видоизменяться, неспособно и сохраниться». Черчилль усвоил это. Он видел, что можно быть успешным и эффективным реакционером, только если стать либералом, причем более чем на чуточку. Как заявил Чарльз Мастерман: «Он стремился к такому положению вещей в Британии, когда милостивые высшие слои общества предоставляют блага добропорядочному и признательному рабочему классу». Что, кстати, и сегодня является неписаным принципом многих добросердечных столичных либералов.

Заключительная причина, по которой Черчилль поддерживал социальные реформы, состояла не в том, что они были в интересах экономики, армии, империи и, разумеется, самих бедных. Он поддерживал их, потому что они были в интересах Уинстона Леонарда Спенсера-Черчилля. С самого начала своей политической карьеры он занимался «триангуляцией» – искал центристскую позицию, которая обеспечила бы ему самую широкую поддержку. В 1902 г. он написал, что ответом на политические проблемы страны стало бы создание большой центристской партии, «одновременно свободной как от постыдного себялюбия и черствости консерватизма, так и от слепых аппетитов радикальных масс». Он заметил по другому случаю, что важно быть «консерватором умом, но либералом сердцем».

Вот как он воспринимал мир и как стремился позиционировать себя. Он представлял себя олицетворением коалиции, колоссом с широко расставленными ногами, стоящими по обеим сторонам входа в гавань. Он мечтал об этой роли с самого начала. Вторая мировая война позволила ему стать тем колоссом.

Было бы несправедливо по отношению к Черчиллю сказать, что он вращался вместе с ветром. Он выказывал бо́льшую последовательность, чем сама Консервативная партия. То, что он написал в знаменитом, но неотправленном письме Хью Сесилу от 1904 г. о своей ненависти к Консервативной партии, ее руководству и методам, было в значительной мере обусловлено отказом тори от принципов свободной торговли. А беспошлинная торговля была в то время крайне важна, чтобы городские бедняки могли купить продовольствие по низкой цене. Тори отказались от концепции «консервативной демократии», предложенной его отцом Рандольфом, которая подразумевала образование коалиции между богатыми классами и трудящимся населением.

Черчилль был непоколебимым сторонником свободной торговли (исключая некоторое шатание в 1931 г. и незначительные протекционистские жесты вроде налога на импортируемые американские фильмы). Он вернулся в Консервативную партию только тогда, когда сами тори вернулись к свободной торговле. Черчилль также был капиталистом. Он сказал в 1924 г.: «Существующая капиталистическая система является основанием нашей цивилизации и единственным способом обеспечить жизненно необходимые потребности современного растущего населения». Он неоднократно высказывался против бессмысленного преследования богатых. Но он верил в капитализм с человеческим лицом, или сочувствующий консерватизм.

В начале карьеры он предстает как человек, который полон решимости умерить страдания, вызываемые свободным рынком и капитализмом. Да, он был жестким противником бунтовщиков и забастовщиков, но он также был известным миротворцем, использовавшим свое очарование и знание деталей для заключения соглашений.

В 50-е гг. эта гибкость, возможно, была менее желательна. Страна стала богаче по сравнению с тем временем, когда Черчилль начинал политическую деятельность, разрыв между бедными и богатыми заметно уменьшился. Некоторые утверждают, что Черчилль слишком мягко относился к доминированию профсоюзов, когда во второй раз стал премьер-министром, и тем самым способствовал застою 60-х и 70-х.

Но, если мы мысленно возвращаемся к тому состоянию, в котором была страна в годы, предшествовавшие Первой мировой войне, мы можем понять правоту интуиции Черчилля. Посмотрите на европейский хаос в 20-е и 30-е годы: кровавая коммунистическая революция в России, другие коммунистические восстания в Центральной Европе, а позднее россыпь фашистских диктаторов по всему континенту.

Почти все страны претерпели какие-либо серьезные потрясения или конституционные злоупотребления. В Италии был Муссолини, в Португалии – Салазар, в Польше – Пилсудский, в Австрии – Дольфус, в Германии – Гитлер, а в Британии был славный и добродушный Стэнли Болдуин, напоминавший управляющего банком в небольшом городке.

Разнообразие факторов воспрепятствовало тому, чтобы Британия повторила судьбу континентальных стран. Почти тысячелетие остров не испытывал военного вторжения. Общественные институты Британии глубже укоренились, а парламентская демократия насчитывала больший срок. Англичане придумали крикет и так далее. Но, разумеется, важным компонентом этой смеси была мудрость и прозорливость молодого Уинстона Черчилля и его друга Ллойд Джорджа. Они видели, что пришло время смягчить недовольство, утихомирить гнев обездоленных, способствовать предотвращению бунта посредством финансируемого государством ответа на очевидную социальную несправедливость.

В этом смысле можно пытаться доказать, что Черчилль помог спасти Британию от фашизма не однажды, а дважды. И та прогулка по манчестерским трущобам в 1906 г. была немаловажной. Зайдите сегодня в те места, и вы увидите шикарные небольшие бары, стильных молодых людей в модной одежде, которые, по всей видимости, задействованы в разрастающемся секторе высоких технологий. Спросите их о политических предпочтениях, и вы, скорее всего, услышите о том или ином варианте капитализма с человеческим лицом.

Черчилль принял на вооружение эту стратегию не только потому, что это было правильно для империи, или для экономики, или для него как политика, а еще и потому, что он умел искренне сострадать. Вопреки лейбористскому мифу он не был жесток.

И есть еще одна особенность его духа, которую нам необходимо прояснить, – этот вопрос является стержневым в дебатах о Черчилле, не утихающих до сегодняшних дней. Мы должны быть абсолютно уверены в чистоте его помыслов, когда он брался за руководство страной в 1940 г.

Нам нужно знать, что он чувствовал и думал об изначальном действии, возможно приведшем к возникновению человечества, но совершенно чуждом большинству моего изнеженного поколения. Некоторые (а возможно, и многие) заявляют, что ключевым аспектом фактора Черчилля было его явное желание повоевать.

Война – отец всего, говорил Гераклит. Да, война породила героического Черчилля. Но был ли сам Черчилль отцом войн, неистово и ликующе чадолюбивым, как предполагают некоторые?

Давайте вернемся назад, в конец войны, которая должна была закончить войны. На календаре 9 августа 1918 года, и, хотя тогда это было неочевидно, у самого позорного конфликта в истории начались последние конвульсии кровопролития. Днем ранее британский экспедиционный корпус при поддержке 600 танков добился впечатляющего продвижения при Амьене, прорвавшись через колючую проволоку, преодолевая грязь и перемалывая трупы. Достигнутый рубеж находился, можете себе представить, в двенадцати километрах от исходных позиций. Тысячи немцев были убиты, тысячи захвачены в плен.

Как это часто случалось в то время, Черчилль находился во Франции, остановившись в замке Вершок. У него имелся убедительный повод для пребывания там, ведь он был министром вооружений и мог лично следить за их распределением. Но скорее всего, он просто не мог находиться вдалеке от центра событий. Он направлялся в штаб 4-й армии и проехал мимо пяти тысяч пленных немцев: их взгляды были отсутствующими из-за потрясения, головы поникшими, их кожа все еще в копоти взрывчатых веществ. Черчилль заметил, что он «не мог воздержаться от сочувствия им в их незавидном положении. Они прошли многие мили через поле сражения без пищи и отдыха, а до того им пришлось пережить все ужасы боя».