Читать онлайн «Второе апреля». Страница 59

Сухоруков. Нет... не нужен... Но нужен был воскресник. Любой!

Саша. Понятно... (Закипает.) Так вот, Яков Палыч, вы завтра встанете перед всеми. И скажете им эти самые слова! Громко: экскаватор был не нужен! Мне нужно было, чтоб вы вкалывали в выходной на дурацкой работе, чтоб приехал представитель и поставил галочку. На бумажке. Вы встанете и скажете это!

Сухоруков. Ну вот: говори с вами после этого по-людски... как со взрослыми. Ладно, мальчик, завтра сам встанешь и скажешь, что хочешь. И вылетишь, голубчик, пулей... как бобик...

В дверях появляется Ира. Ей вдогонку Катин голос из комнаты.

Катя. Вторая дверь направо.

Ира (смеется). Не-е-ет, я не туда... Товарищи, я, как пьяная. Хотя, честное слово, две вот такие рюмочки... Но я пьяная! Это от счастья, дядя Яша... Вы тоже очень счастливы оба — вы делаете настоящее дело. Большое! От которого всем хорошо... А вы, глупые, хмуритесь и ругаетесь, я же слышала, вы сейчас ругались... Это глупо, дядя Яша! Я считаю, человек должен быть счастлив. Он должен добывать счастье из всего — из работы, из травы, из воздуха, из всего. (Обнимает Сухорукова). Нет, правда, я где-то читала: можно добывать золото из морской воды. Просто брать воду и получать золото. И можно счастье из воздуха добывать. Просто жить, и быть добрыми, и смотреть всем людям в глаза — вот так. Нет, правда же... Ну посмотрите друг на друга вот так... Ну, пожалуйста.

В дверях появляется Суворов.

Суворов (куда-то назад). Спасибо, я знаю, вторая дверь направо... (Саше). Ну, что происходит в Гайд-парке? (Саша злобно молчит.)

Ира. Они ругались...

Суворов. Люди в столь разном чине ругаться не могут. Просто ваш дядюшка, очевидно, сделал юноше отеческое внушение. (Саша порывается встать и уйти.) У-у, для бойца вы что-то слишком нервный.

Ира. Не дразните его, это не честно...

Саша (Ире). Спасибо... Я как-нибудь сам защищусь!

Суворов. Ого! (Смеется.)

Саша уходит.

Сухоруков. Теоретики, понимаешь... Желают иметь чистый продукт. Понимаешь, вот отдельно добро, отдельно зло, отдельно подвиг там, а отдельно — наоборот. А его в природе не бывает... Все перепутано к чертовой матери, все сложно, что голову сломаешь. Но они не желают считаться. Подай им все в чистом виде: вот черное — отдельно, вот белое — отдельно...

Ира. Котлеты — отдельно, мухи — отдельно. (Смеется). Правда, странные требования?

Прорабка-времянка. За окном пейзаж стройплощадки. Плакаты «Только хорошо потрудившись, можно выполнить высокие обязательства», и «В бой за большую химию, беспокойные сердца», и «Мы за мир». Чертежи. За столом Саша пьет молоко из бутылки и закусывает бутербродом. Входят со всяческой снедью Костя и Виктор.

Костя. Привет, привет, и танки наши быстры!

Саша. Ну так как? Боги мы или не боги?

Виктор (как-то невесело). В общем-то боги! Я все проверил, как двадцать следователей по особо важным... Все нормально! Радуйся, дитя...

Саша. Почему дитя? Я — дитя?

Виктор. Ладно... Неважно... Радуйся себе — и все!

Саша. Ну я и радуюсь! Я правда чувствую себя, как бог! Сегодня вдруг проснулся — и понимаю: все могу. Как Лев Толстой.

Костя. Не, Лев Толстой, по-моему, как раз всегда боялся, что не получится, как надо. А вот Пушкин, тот действительно...

Виктор. Что? Что?

Костя. Пушкин, говорю, тот правда, когда что хорошо сделает — так всегда бегал в одной рубашке и кричал: ай да Пушкин, ай да сукин сын! Честное слово, я читал где-то.

Входит Фархутдинов.

Фархутдинов. Приятного аппетита, товарищи... А это вы напрасно... Молоко с мясом вредно... (Саше). Слушай, что ты там за заявление подал? Брось, ей-богу. Ну что это за склока! Чего ты добиваешься?

Саша. Разговора! Мы тут как черти вкалываем, горы ворочаем... вот такую турбину до срока... А рядом вдруг вранье, липа. Вот давайте возьмем и разберемся... И выкинем все это...

Костя. Так прямо возьмешь — р-раз — и выкинешь?..

Фархутдинов. Нет, серьезно. Ну чего разбираться? Я с тобой согласен. В данном случае было неудачное мероприятие, непродуманное. Но вот ты его скомпромеНтировал — и это еще непродуманней. А если мы теперь еще начнем копать и разбираться, так совсем докомпромеНтируем. А предположим, завтра нужен будет настоящий воскресник! И что мы скажем?

Саша. Скажем, что нужен воскресник. Мы ж не дело подорвем! Брехню! Как же вы не понимаете?

Виктор. Правда, это ж азбучно. Когда снимают дурака или гада, попавшего в исполком, так это же не компрометирует советскую власть. Компрометирует как раз тогда, когда его назначают. Или прощают. Это ж так ясно, кажется.

Фархутдинов. Что ж вы считаете, что Яков Палыча надо снимать? Прямо так и снимать? Я его тридцать лет знаю. Больно скорые вы снимать.

Саша. Ахат Фархутдиныч, вы же недавно в чинах, только вас выбрали, а вы уже мыслите оргвыводами: снимать! Не снимать!

Фархутдинов (смеется). Да, бригадиром было легче, чем председателем этого... постройкома. В сто раз. Ты не представляешь, Саша... Но вообще, может, действительно стоит обсудить, а? На конкретном примере, так сказать... Но только, ребята, чтоб без перегибов, в правильном разрезе.

Виктор. А какой разрез правильный?

Фархутдинов. Вот то-то и оно. Так что смотри, Саша! (Уходит.)

Виктор (у него полон рот). Да, брат, смотри, оправдай доверие.

Саша. Это точно... Вот именно доверие... Костя, дай помидорчика... Меня в Инкарске в шестедесят первом комитет поставил отвечать за атеизм. А там у нас много было львовских девчат, верующих. Ну, я их собрал в клуб. И поп их пришел, тоже львовский. Молодой парень — может, на три года старше нас или на четыре. Ну я говорю, что бога нет, потому что... Ясно — достижения науки, атомный ледокол, и освоение космоса, и Гагарин летал — нигде бога не видал. А потом встает этот поп и говорит: правильно — спутники и атомоход, но вот в евангелие от Матфея про это сказано... И еще царь Давид познал, что вселенная... И так далее.

Костя. Да, они умеют здорово заливать. И даже с литературной точки. Мне мать читала (произносит торжественно): «и стало так!» Правда, это красиво как-то звучит: «и стало так!»

Саша. Красиво... А я, конечно, был в вате, я мог отвечать только «вообще»: «религия — это опиум для народа». Ну, на другой день я — в райком и говорю: дайте мне библию! А они говорят: «Зачем тебе? Не надо тебе. Ты давай читай материалы». — «Какие, говорю, материалы? Мне ж надо все знать, чтобы убеждать». А инструкторша говорит: «Как какие материалы? Соответствующие».

Костя. И не дала?

Виктор. Даст она! Есть у нас такая манера: посылать в бой без винтовок, чтоб, не дай бог, сдуру не пострелялись.

Саша. Но во что ж они, вот такие, верят? Что ж они думают, что я вот, комсомолец, без пяти минут инженер, только прочитаю библию и сразу весь марксизм побоку? Сразу уверую в бога, в непорочное зачатие и прочее? Это они сами ни во что не верят, вот такие, как тот... Или ваш Сухоруков.

Костя. Опять Сухоруков! У тебя прямо пунктик... Чем тебе плохой Сухоруков?

Саша. Не верят! Идея родилась в борьбе, в огне, черт знает в какой буре и пожарище, и все прошла... А они ее кутают, берегут, понимаешь, от всего, от вопросов, от споров, от любого дыхания. Как свечечку, которую можно плевком погасить. Нет, они не верят. И еще...

Резко звонит телефон на железном несгораемом шкафу.

Саша (в трубку). Сейчас! (Подходит к окну, орет.) Рябобык, к телефону!

Костя (испуганно). Мужской голос?

Саша. Да... То есть нет, пожилой...

Входит Юлька, берет трубку.

Юлька. Рябобык слушает... Ага... Хорошо, я сделаю, Пал Палыч...

Костя (облегченно вздыхает). А, это Гиковатый.

Юлька. Хорошо, Пал Палыч, я подсчитаю... Пал Палыч, у вас там Танечки нет? Танька? Ага, я! Видела... Его в постройком выбирали... Ты не представляешь, абсолютная деревня. Знаешь, такой охломон, деревянной бритвой бреется. (Хохочет.) Абсолютный... Он с ней сидит, и, видно, ему боронование снится, севооборот какой-нибудь...

Саша. А ну повесь трубку. Служебный телефон.

Костя (Саше). Чего ты к ней придираешься?

Юлька (в трубку). Ладно, Тань, после... (Косте). Правда, все придирается, можно подумать, что он в меня влюблен.

Костя оторопело смотрит на Сашу.

Саша. Да не пугайся ты! Легко тебя...

Костя. Да, меня легко! Меня очень легко!... Потому что...

Юлька (быстро и властно). Костя, не отвечай ему! Он всех учит — тебя, меня, Яков Палыча даже. Подумаешь! Учинский!

Саша. Ушинский.

Юлька. Мне наплевать!

Виктор хохочет, Саша тоже. Юлька демонстративно открывает несгораемый шкаф, достает и раскладывает свои табели.

Костя (примирительно). Про кого это ты? Что он деревянной бритвой?

Юлька. Да про Толю этого. Чуканов его фамилия. С металломонтажа, в которого Таська влюбилась... Ну знаешь, такая, с золотым зубом... А он, представляешь, женатик! И ничего в нем нет. Мы с Клавкой Лифшиц бегали смотреть.