Читать онлайн «Бесследно пропавшие… Психотерапевтическая работа с родственниками пропавших без вести». Страница 31

В дополнение ко всему, знание особенностей культуры помогает понять, как были нанесены травмы, к каким еще формам страдания они могут привести и как можно с ними справиться индивидуально или в группе. Особенно внимательным необходимо быть тогда, когда психотерапевт и клиент принадлежат к разным культурам и различным социальным слоям – выражение боли и страдания могут существенно отличаться и становиться причиной взаимного непонимания.

Самый важный инструмент в психотерапии или консультировании травматизированных клиентов – построение надежных отношений. При этом существенно, чтобы клиент «протестировал» психотерапевта или консультанта, сможет ли тот выдержать ситуацию, в состоянии ли стать свидетелем перенесенного клиентом страдания. Тяжело травматизированные люди часто полагают, что случившееся с ними настолько ужасно, что никто другой не способен даже выслушать их. И действительно, очень тяжело открыться навстречу страданию человека. Но именно это и предполагает хорошая травматерапия или консультация по психотравме.

Как построить надежные отношения, мы узнали от одной молодой женщины, работавшей консультантом после цунами на севере Шри-Ланки. На семинаре по психотравме она произвела большое впечатление своим рассказом о том, как ей удалось преодолеть пропасть между собой и клиенткой и таким образом создать основу для надежных и длительных отношений:

«Она рассказала о том, как трудно было работать с одной вдовой, потерявшей во время цунами мужа и одного из троих детей. Дом ее был разрушен, и она находилась в тяжелых условиях лагеря для беженцев. Люди в лагере увидели в ней человека, нуждающегося в помощи специалиста, но когда консультант познакомилась с ней, вдова отказалась от разговора… Потом она решила продемонстрировать, как плохо кормят беженцев и предложила консультанту разделить с ней трапезу. Это был старый, гнилой рис. Однако консультант приняла приглашение, хотя до этого никогда не прикасалась к испорченной еде вроде той, которую ей на этот раз предложили. Совместная трапеза положила начало отношениям – поев немного риса вместе с женщиной-беженкой, консультант построила основу для столь необходимых целительных отношений.

Обученная психоанализу, я была потрясена этой историей: отведав еды вместе с беженкой, консультант показала свою готовность встать на сторону этой женщины, которая так много страдала и теперь вынуждена продолжать свою вдовью жизнь в лагере.

Рис считается у местных „чистой“ пищей, и его готовят и употребляют по особым правилам. Только свежеприготовленный рис предлагается гостям. Здесь же беженцам демонстрировали их низкий социальный статус – в том числе и тем, что кормили низкокачественным испорченным рисом, таким образом нанося ущерб их достоинству.

Поэтому что более всего помогло в развитии отношений между двумя женщинами – так это жест консультанта, заключавшийся в том, что она разделила с несчастной ее скверный ужин, показав, что понимает, что значит быть жертвой цунами и беженкой.

Мы были тронуты этим эпизодом, ставшим замечательным символом духа психологической помощи жертвам травмы. Думаю, мы всегда должны делить с пострадавшими хотя бы толику „испорченного риса“, чтобы в должной мере осознавать прошлое и настоящее положение наших травматизированных клиентов»

Для того чтобы установились надежные психотерапевтические отношения, мы, психотерапевты и консультанты, должны быть готовы дать себя испытать. Наши сила и эмпатия подвергаются сомнению и проверке.

В психологической и психотерапевтической работе с жертвами нарушений прав человека абсолютно необходимо тесное сотрудничество с врачами. Перед началом психотерапии всем пациентам целесообразно пройти полное медицинское обследование и, при необходимости, получить план лечения. Соматическая симптоматика почти всегда играет существенную роль в желании человека получить психотерапевтическую помощь. Поэтому важно выяснить, нет ли у испытываемой боли, помимо психической, еще и соматической причины.

Один из моих пациентов жаловался на сильные боли в спине. Из его биографии явствовало, что на протяжении длительного времени спина подвергалась значительным нагрузкам. Однако при внимательном медицинском обследовании не было выявлено никаких физических причин этих болей, лечение также не принесло облегчения. В ходе психотерапии мы смогли наконец выяснить, что ему приходится нести всю тяжесть пережитого, которое давит на плечи и «сгибает спину». Постепенно он начал указывать на каждую из этих «нош», всматриваться в них, хотя каждый раз это было связано с новым приступом боли и горя.

И тем не менее очень важно проводить обследования – не требуют ли соматические боли, пусть и вызванные психологическими причинами, медицинского лечения. Напомню уже упомянутый, очень наглядный случай, который произошел с одной молодой клиенткой, которую мне представили на супервизии в Шри-Ланке:

Тринадцатилетняя К. была направлена лечебным учреждением на психологическую консультацию, поскольку у ее заболевания не было никаких физических причин. После смерти отца она не могла ходить и вновь и вновь падала в обморок. Консультант, к которому она попала, не знал, как ей помочь. Я спрашиваю девочку о смерти отца. Оказалось, что он ехал на велосипеде, когда с ним случился инфаркт. Представление дочери о том, как ноги отца вдруг перестают справляться с педалями и тормозом велосипеда, как он падает замертво или без сознания, делают нынешнюю симптоматику девочки вполне объяснимой.

На следующих сеансах речь идет о скорби по отцу и желании не терять с ним связи. Хочется надеяться, что в скорби о потерянном отце – а через это и в проработке существовавшего когда-то конфликта в отношениях отца и дочери – заключается постепенное решение проблемы К. и возможность расстаться с болезненными соматическими симптомами.

Если К. будет продолжать держаться за симптоматику, то, чтобы вернуть свои физические функции, она не сможет обойтись без медицинской помощи.

Чтобы получить возможность установить контакт при работе с травматизированными людьми, консультанты часто привлекают переводчиков. Это означает значительное изменение привычного психотерапевтического сеттинга – отношения между клиентом и терапевтом расширяются за счет третьего человека (Van der Veer, 1992; Vesti, 1992).

Вследствие этого могут возникать языковые проблемы, состоящие в сокращении или изменении переводчиком того, что сказал терапевт или пациент, а это может сказываться на отношениях между всеми тремя участниками сеанса.

Однажды после третьего сеанса клиент просит меня о разговоре с глазу на глаз, без переводчика. Он называет имя переводчика и спрашивает, не фашист ли он. Я отвечаю отрицательно, но тем не менее предлагаю перейти к работе с другим переводчиком. Некоторое время клиент размышляет, но затем говорит, что все-таки доверяет мне, а через меня и переводчику. На следующих сеансах клиенту постепенно удается раскрыться и заговорить о своем аресте из-за политических убеждений и о своем бегстве.

В начале терапии с участием переводчика необходимо четко определить все три роли. Если клиент или психотерапевт говорят от первого лица, то так это и следует переводить. Должно переводиться все, что говорит клиент в рамках сеанса. У переводчика должна быть четко определенная роль, иначе функции переводчика и психотерапевта могут перепутаться.

Основные правила при выборе переводчика состоят в следующем.

Недопустимо, чтобы переводчик и клиент находились в родственных отношениях или были знакомыми. В целях беспристрастности в течение всей психотерапии контакт между переводчиком и клиентом должен ограничиваться исключительно психотерапевтическими сеансами. Благодаря этому, рассказывая о пережитом, клиент не скован присутствием знакомого человека. В то же время переводчик, часто также являющийся беженцем из той же самой страны, защищен от глубокого погружения в историю клиента.

Невзирая на проблемы, возникающие при работе с переводчиком, положительные стороны такого сеттинга превалируют (Vesti, 1992; Preitler, 1998/99). Часто – это вообще единственная форма коммуникации, позволяющая установить отношения между клиентом и психотерапевтом. Специальные знания переводчика о стране и культуре могут также обогатить психотерапию.

Одно из самых продолжительных по времени исследований последствий травматических событий было проведено Хансом Кайльсоном. В своем труде «Последовательная травматизация у детей» (Keilson, 1979) он доказал, что для психических последствий, в том числе и для поздних, существенное значение имеет как пре-травматическая стадия, так и момент непосредственно после травматизации. Мы не можем сделать так, чтобы исключить случившееся из жизни людей, но, что касается посттравматической фазы, мы можем не только повлиять на ее переживание человеком, но и во многом сформировать ее.