Читать онлайн «Все могло быть иначе: альтернативы в истории России». Страница 3

4) историк, изучивший события, пишет текст, но при этом логика исследования и логика изложения отличаются. Историк не застрахован от субъективизма и может исказить события и придать большее значение тому, что на самом деле не имело такого звучания; так рождается ирония истории. На этой стадии моделируется контрфактическое развитие событий, которое становится историографическим фактом;

5) контрфактическая версия опубликована и становится достоянием потомков, возможно, на века, на всю историю[6].

Добавим к этому, что нереализованные возможности полностью не исчезают, но уходят вглубь, подспудно влияют на историю, а иногда ранее не реализованный вариант развития может снова проявиться через десятки, а то и сотни лет.

Анализируя проблему выбора исторического пути, форм, сроков, методов решения тех или иных задач, которые возникают перед элитой и обществом, историк оценивает факты и события не только с точки зрения состоявшегося варианта, но и с точки зрения варианта не реализованного. Исследуя альтернативные варианты развития, историк сможет лучше разобраться во всем многообразии идей, интересов, взглядов людей минувших эпох и в результате лучше понять их мироощущение, ощутить «аромат» времени. Он сумеет увидеть, где историческими деятелями допущена ошибка, выявить ее. Возможно, это позволит в будущем не ошибаться на сходном витке исторического развития. Проанализировав факты, сопоставив тенденции, изучив параллели — в общем, систематизировав закономерности причинно-следственной связи исторических процессов, можно с большой долей вероятности просчитать, каким образом то или иное решение, тот или иной выбор найдут воплощение в будущем.

Какие же факторы приходится учитывать при рассмотрении альтернатив в истории?

Роль исторической личности — субъективный фактор. Это — проблема свободы исторического выбора, а следовательно, и ответственности за него. Жизнь человека в первобытном мире почти целиком была обусловлена природными условиями, и для свободного выбора оставалось мало места. По мере развития производства, усложнения социальной структуры общества, роста духовной и политической культуры альтернативность в истории неуклонно возрастает. Приведем пример, когда, казалось бы, незначительное обстоятельство оборачивается далеко идущими последствиями. В обстановке острой внутрипартийной борьбы, развернувшейся после смерти В.И. Ленина, таким обстоятельством стали личные качества членов высшего партийного руководства, в частности Сталина. Здесь следует искать один из важнейших истоков возвышения Сталина. Такие черты характера Сталина, как жестокость, мстительность, крайняя подозрительность, нетерпимость, позволили ему, убирая одного соперника за другим, прийти к власти. Но еще один источник победы сталинской альтернативы — это близость психологии Сталина и психологии массы: Сталин для людей того времени стал харизматическим лидером.

Цена выбора — утраченные возможности. Выбор всегда сопряжен с оценкой. Мы оцениваем, выбирая, потом оцениваем итоги выбора, пытаемся оценить и возможные результаты не осуществившейся альтернативы. Не только историк, но и обычный человек не может не давать оценок тому, что он изучает, с чем сталкивается. Он переживает, что какие-то исторические события обернулись трагически, радуется прогрессу в развитии общества. А всюду, где есть оценка, есть и представление о возможной альтернативе.

Выбор между революцией и реформой. К. Маркс называл революцию локомотивом истории, однако из этого не следует, что история не предлагает более удачных и менее болезненных средств достижения цели. Ненасильственные методы борьбы, т. е. реформы, бывают более результативными, чем революции, при этом не требуют такого количества человеческих жертв, экономических и социальных потрясений.

Проблемы нравственности: благодаря чему достигнут результат (цели, средства, методы). Говоря об альтернативах в истории, мы затрагиваем проблемы нравственности, вопросы о целях и средствах, о цене прогресса. Так, даже сегодня некоторые склонны оправдать раскрестьянивание, голод в период коллективизации, ускоренные темпы индустриализации и репрессии тем, что без этого наша страна не выстояла бы в годы войны. При таком подходе отвергается естественное предположение: без всего вышеперечисленного войны, возможно, не было бы.

Наконец, следует принимать в расчет то обстоятельство, что нереализованные возможности полностью не исчезают, но по инерции продолжают сказываться и в дальнейшем. Несомненно, история обладает колоссальной инерционностью, ее сложно «столкнуть» с одного пути на другой. В то же время неосторожное действие на вершинах исторического выбора приводит к эпохальным трагедиям, последствия которых история «зализывает» веками. А ставкой в этой игре, как и тысячелетие назад, остаются множество жизней, свобода и духовные связи людей, соотношение культур в их неудержимом соревновании между Добром и Злом, началом божественным и началом животным.

По мнению нашего известного социолога Б. Дубина, «каждый следующий шаг зависит от того, насколько мы поняли свои предыдущие шаги. На этом, собственно, стоит история как сила и история как наука. Имеем ли мы дело, по крайней мере, в советской и постсоветской России с такой историей? Или мы имеем дело с чем-то другим — с синдромами прошлого, с призраками прошлого, снами о прошлом, мечтами о прошлом в виде будущего, которые не подвергаются рационализации, которые в этом смысле имеют совсем другие функции, по-другому живут в обществе и по-другому умирают в нем? Как работать с пробелами, как работать с вычеркнутым, как работать с теми десятками миллионов людей, их сознанием, идеями, книгами, которые не были написаны или не были в свое время доведены до читателя и, тем не менее, составляют некую реальность? Как работать с этой очень сложной реальностью культурного, символического, воображаемого порядка?»[7].

Вызов современности, полагает, в свою очередь, историк А. Балод, это вызов практического использования истории. Существуют две противоположные точки зрения по этому поводу. Сторонники одной из них утверждают, что история не способна ничему научить. Английский историк Дж. П. Тэйлор пишет: «Единственный урок, который можно извлечь, исследуя прошлое, — это бессвязный и непредсказуемый характер человеческой деятельности: история представляет собой цепь случайностей и ошибок». Историки-традиционалисты уверены, что историческая наука должна дистанцироваться от злободневности. Одержимость современными проблемами — не для историка, потому что она снижает научную ценность его работ и, напротив, повышает вероятность того, что он из объективного наблюдателя превратится в рупор интересов одной из противоборствующих политических сил. Сторонники второй точки зрения убеждены в практической значимости науки. История — не отвлеченная дисциплина, ее выводы содержат прямые уроки для всех, кто может и желает учиться. Прошлое и настоящее — это не абстрактные понятия. Гораздо важнее решить конкретные проблемы, стоящие перед обществом[8].

В историческом прошлом каждый из нас ищет опору и оправдание для настоящего. Недаром психологи советуют: если не можете изменить ситуацию, измените свое отношение к ней.

Россия — это извечное противостояние Власти и Бунта, государственного порядка и перманентной революционности, государственности и свободы, Востока и Запада. Наверное, отсюда постоянное ощущение «ненормальности». Мы вышли из «ненормального» Советского Союза, прошли через «ненормальные» реформы «лихих 90-х» и продолжаем ныне существовать в «ненормальной» стране. У нас исторически сложилась культура, в основе которой сожаление об упущенных возможностях, а не удовлетворение уже достигнутым. Культурно-психологический шок, переживаемый при столкновении с изменившейся социальной реальностью, еще более остро манифестирует ощущение утраты привычного пространства ценностей. Сдвиг произойдет, когда в массовом сознании укоренится идея успешности.

Сегодня почти каждому из нас не нравится время, в котором мы живем. Кажется, что большего беспредела и бесправия, чем ныне, в российской истории не было. Но ведь и многие наши предшественники имели похожие суждения на этот счет о своем времени. У Некрасова можно вычитать такие слова: «бывали хуже времена, но не было подлей». Это сказано им о 60-х гг. XIX в., времени начала великих реформ после отмены крепостного права, которые ныне оцениваются как период преображения России, вступления на путь ускоренной модернизации. Наверное, таков характер нашей повседневной психологии. «Мы томимся в ожидании лучших времен, живем надеждами на грядущие свершения, полагаем, что нежданно сбудутся наши самые фантастические чаяния, а на деле оказывается, что мы в этих мечтаниях как-то проглядели свои лучшие дни, они нами уже прожиты и давно остались далеко позади, не внеся ничего существенного в наше бытие»[9].