Читать онлайн «Все могло быть иначе: альтернативы в истории России». Страница 11

В 1601–1602 гг. в стране был неурожай. Разразился голод, продолжавшийся три года. Начались волнения, авторитет Бориса Годунова неуклонно падал. Природные катаклизмы и социальные потрясения люди все чаще стали воспринимать как божье наказание стране, оказавшейся под скипетром «неистинного» царя.

А в 1603 г. в Польше объявляется царевич Дмитрий.

Самозванец или подлинный царевич Дмитрий вышел на арену истории и навечно остался в ней под именем Лжедмитрия I?

Еще в XVIII в. уже известный нам академик Миллер усомнился в самозванстве Дмитрия. В XIX в. издатель «Нового времени» А. Суворин свидетельствовал, что Н. Карамзин в 11-м томе «Истории Государства Российского» называл Дмитрия не самозваным, а истинным царевичем. Но затем историк отказался от этой позиции и переделал свою работу, сделав лжецаревича Гришкой Отрепьевым.

К. Бестужев-Рюмин писал С. Шереметеву: «Теперь я вижу и считаю вероятным спасение Дмитрия и надеюсь, что Вы это вполне докажете». Шереметев готов был опровергнуть официальную версию правительства и церкви о личности самозванца. Александр III не возражал против публикации такой работы, но при условии, что автор более убедительно подтвердит свою версию фактами. Но труд так и не вышел в свет[40].

Такие историки, как Н. Костомаров, Д. Иловайский, С. Платонов, в противовес официальной концепции, никогда не отождествляли Лжедмитрия I с Григорием Отрепьевым. Костомаров привел убедительные аргументы в пользу того, что Отрепьев и Лжедмитрий I — это два разных человека:

1) если бы названный Димитрий был беглый монах Отрепьев, убежавший из Москвы в 1602 г., то никак не мог бы в течение каких-нибудь двух лет усвоить приемы тогдашнего польского шляхтича. Мы знаем, что царствовавший под именем Димитрия превосходно ездил верхом, изящно танцевал, метко стрелял, ловко владел саблей и в совершенстве знал польский язык; даже в русской речи его слышен был не московский выговор. Наконец, в день своего прибытия в Москву, прикладываясь к образам, он возбудил внимание своим неумением сделать это с такими приемами, какие были в обычае у природных москвичей;

2) названный царь Димитрий привез с собою Григория Отрепьева и показывал его народу;

3) в Загоровском монастыре (на Волыни) есть книга с собственноручною подписью Григория Отрепьева; подпись эта не имеет ни малейшего сходства с почерком названного царя Димитрия[41].

Итак, вырисовывается первая альтернатива как предтеча Смутного времени — спасение царевича Дмитрия и воцарение его в Москве.

В спасение Дмитрия верили (или хотя бы допускали эту возможность) крупный специалист по генеалогии и истории письменности С. Шереметев, профессор Петербургского университета К. Бестужев-Рюмин, другие историки. Н. Костомаров заметил, что «легче было спасти, чем подделать Димитрия». Серию статей, посвященных обоснованию версии о спасении Дмитрия, опубликовал А. Суворин.

Авторы, считавшие, что в 1605–1606 гг. на русском престоле сидел подлинный Дмитрий, обращали внимание на то, что молодой царь вел себя очень уверенно для самозванца-авантюриста. Он искренне верил в свое царственное происхождение. Вот некоторые факты. Василий Шуйский был приговорен судом Боярской думы к смертной казни за заговор против Лжедмитрия. Казалось бы, легкий и желанный случай отделаться от одного из самых опасных свидетелей — того, кто своими глазами видел мертвое тело царевича в Угличе. Но Лжедмитрий дарует ему жизнь и даже прощает его. Он не боялся и разоблачений из Польши — иначе не пошел бы на риск обострения отношений с королем Сигизмундом III. А он отказывался принять из рук посла королевскую грамоту, адресованную великому князю, а не царю всея Руси. Это было не простым театральным жестом — в Польше эти действия были восприняты как недружественный акт и вызвали возмущение магнатов. И даже во время мятежа, лежа на земле со сломанной ногой после вынужденного прыжка из окна второго этажа, Лжедмитрий продолжал уверять собравшихся вокруг него стрельцов, что он — законный царь Дмитрий Иванович[42].

В. Кобрин отмечает, что современники единодушно обращали внимание на то, с какой поразительной, напоминающей петровскую, смелостью молодой царь нарушал сложившийся при московском дворе этикет. Он не вышагивал медленно по дворцу, поддерживаемый под руки приближенными, а стремительно переходил из одной комнаты в другую, так что даже его личные телохранители порой не знали, где его найти. Толпы он не боялся, не раз в сопровождении одного-двух человек он скакал по московским улицам. Он не спал после обеда, как это всегда делали цари. Царю прилично было быть спокойным и неторопливым, истовым и важным. Этот же действовал с темпераментом названого отца (без его жестокости). Все крайне непохоже на расчетливого самозванца. Считай Лжедмитрий себя самозванцем, он уж наверняка сумел бы заранее освоить этикет московского двора[43].

При идентификации личности человека, утвердившегося на московском престоле в 1605 г., все упирается в события 15 мая 1591 г., когда в Угличе при неясных обстоятельствах погиб «царственный ребенок». На сегодняшний день существует три версии этого происшествия: несчастный случай; попытка убийства царевича, который счастливо избежал смерти, а вместо него погиб другой мальчик; убийство. Каждая из них носила в то или иное время официальный характер: первая — при Федоре Иоанновиче и Борисе Годунове, вторая — при Лжедмитрии I, третья — при Василии Шуйском и Романовых.

Еще К. Валишевским был сформулирован ряд вопросов, либо совсем не разъясненных историками, либо «разрешенных» с поправкой на официальную версию событий[44]. Впоследствии ряд историков дополнили их. Попробуем все это обобщить.

1. Почему в следственном деле по факту гибели царевича Дмитрия нет показаний Марии Нагой — бывшей царицы, матери погибшего? Почему нет свидетельства врачей? Почему тело не осматривали, а сразу отнесли в церковь и выставили охрану?

2. Был ли царевич действительно болен эпилепсией?

3. Почему так подозрительно схожи показания свидетелей, в том числе тех, кто лично не видел, как погиб царевич?

4. Почему так быстро расправились с предполагаемыми убийцами, даже не допросив их?

5. Чем объяснить поведение царского окольничего Андрея Клешнина, когда он увидел в церкви тело царевича?

6. С какими целями приплывала на стругах в Углич казацкая ватага донского атамана Корелы, покинувшая город в день убийства царевича?

7. При каких обстоятельствах Григорий Отрепьев получил (да и получал ли?) от инокини Марфы, в миру Марии Нагой, нательный крестик ее сына?

8. Чем объясняется несоответствие в возрасте между тем, кого принято именовать Лжедмитрием I, и настоящим Григорием Отрепьевым?

9. Почему царь Федор никогда не заказывал заупокойных служб по Дмитрию?

Итак, едва о случившемся узнали в Москве, как в Углич направили комиссию во главе с князем Василием Шуйским. Судя по протоколам допросов, следствие велось публично. В. Кобрин подчеркивает, что при таком публичном ведении следствия фальсификация показаний, давление на свидетелей были затруднены. Пытка ни разу не применялась в ходе расследования.

Итоги работы комиссии отражены в следственном деле, озаглавленном «Обыск». Однако в нем не хватает важных документов: показаний Марии Нагой, свидетельства о смерти царевича и данных осмотра его тела, хотя множество судебных дел, сохранившихся с той эпохи, доказывают: и акт об осмотре тела, и медицинское свидетельство были обязательны. В «Обыске» это правило нарушено.

О предвзятости следственного дела свидетельствует весь его ход. Все внимание комиссии направлено было не на выяснение обстоятельств смерти Дмитрия, а на доказательство того, что волнения в Угличе произошли в результате действий Нагих.

Важную группу источников составляют свидетельства иностранцев. Наиболее раннее из них — письмо Д. Горсея лорду Бэрли от 10 июня 1591 г. В нем сообщалось следующее: «19-го числа того же месяца случилось величайшее несчастье: юный князь 9-ти лет, сын прежнего императора и брат нынешнего, был жестоко и изменнически убит; его горло было перерезано в присутствии его дорогой матери, императрицы; случились еще многие столь же необыкновенные дела, которые я не осмелюсь описать не столько потому, что это утомительно, сколько из-за того, что это неприятно и опасно. После этого произошли мятежи и бесчинства». В письме Горсея интересно упоминание о том, что царевич был убит в присутствии матери. В показаниях Волоховой говорилось, что Мария Нагая прибежала после того, как он поколол себя ножом. Свидетельство Горсея позволяет понять, почему Мария прямо называла тех, кто зарезал ее сына. Однако Р.Г. Скрынников решительно отводит сообщение Горсея, считая его основанным на тенденциозной информации Афанасия Нагого. Действительно, в более поздних мемуарах Горсей красочно описывает, как к нему в Ярославле прибежал Афанасий Федорович и сообщил: «Царевич Дмитрий мертв, дьяки зарезали его около шести часов; один из слуг признался на пытке, что его послал Борис; царица отравлена и при смерти». Но после этого Горсей пишет: «Город был разбужен караульными, рассказывавшими, как был убит царевич Дмитрий».