Читать онлайн «История димломатии, том 1». Страница 51

До султана дошло и первое письмо, взятое у убитого посла. Оно, как говорил визирь Ибрагим, побудило султана пред­принять нашествие в Венгрию. Султан, будто бы из состра­дания к Франциску, решил начать войну с Карлом, «обнаружив­шим дурные намерения». Дело было, конечно, не в сострадании: турецкая феодальная держава сама нуждалась в постоянных войнах для содержания своего господствующего класса. После захвата турками Балканского полуострова Сулейман Велико­лепный намерен был двинуться дальше в Европу. Письмо Франциска I пришлось весьма кстати. Уже в следующем году войска султана разгромили соединенные чешско-венгерские войска при Могаче в южной Венгрии, а в 1529 г. подступили и к стенам самой Вены. Таким образом, союз Франции с Тур­цией с необходимостью вытекал из международной обстановки: у Франции и Турции был один и тот же враг — Габсбурги. Союз поэтому и оказался прочным. В 1535 г. был заключен первый договор, который послужил образцом для последующих договоров, заключенных Турцией с европейскими державами. В секретной части договора имелось обещание поддерживать Турцию в ее борьбе с Австрией и Венецией. Франции этот до­говор предоставлял торговые льготы, которые позволили ей монополизировать всю торговлю Турции с европейскими стра­нами. Значение этого договора, или первой «капитуляции», определялось односторонними льготами, предоставленными султаном французским купцам и французскому правитель­ству. Из этих льгот впоследствии выросли притязания европей­ских государств сначала на протекторат над своими поддан­ными, проживающими в Турции, а затем и над всеми христиа­нами вообще. Сущность капитуляций Маркс определяет так:

«Капитуляции, это — императорские дипломы, грамоты и привилегии, выданные Портою различным европейским на­циям, которыми подданным этих наций давалось право беспре­пятственно въезжать в магометанские земли, спокойно зани­маться там своими делами и отправлять богослужение. От договоров они отличаются тем важным признаком, что не осно­вываются на взаимности, не обсуждаются совместно заинтере­сованными сторонами и не утверждаются ими на основе взаим­ных выгод и уступок. Наоборот, они являются односторонне дарованными льготами, которые, следовательно, соответствую­щее правительство может по своему усмотрению взять назад. И, в действительности, Порта в разное время уничтожала приви­легии, данные ею какой-либо нации, тем, что распространяла их и на другие или совершенно отменяла, воспрещая дальней­шее пользование ими. Этот непрочный характер капитуляций превращал их в неиссякаемый источник споров, жалоб со стороны послов и вызывал бесконечный обмен противоречи­выми нотами и фирманами, возобновлявшимися в начале каж­дого нового царствования».

Той же борьбой Франции с Габсбургами определялись и отношения Франции к Германии или, лучше сказать, к гер­манским князьям. Франция была заинтересована в слабости императора — Габсбурга; она, как говорил король Генрих II (1547—1559 гг.), всегда стояла на стороне «исконной немецкой свободы», т. е. поддерживала протестантских князей против католика императора. Тем самым Франция содействовала поли­тическому ослаблению Империи, чтобы время от времени уры­вать куски немецкой территории. Основные линии французской политики, которые сделались своего рода аксиомами ее диплома­тии, сохранялись и в XVII веке, проявляясь в деятельности ее выдающихся политиков и дипломатов, как Генрих IV и его министр Сюлли, кардиналы Ришелье и Мазарини.

История английской дипломатии в XVI веке значительно отличается от французской. Во Франции абсолютная монархия была сильна, как нигде. Наоборот, в Англии, даже в пору наибольшей мощи королевской власти, парламент, где гос­подствовали лорды и торговая буржуазия, не переставал су­ществовать, производя давление на королевскую власть и огра­ничивая ее. Дворянство и буржуазия, которые захватили уже в XVI веке командные высоты в экономике страны, в XVII веке осуществили буржуазную революцию; ею были установлены порядки, которые давали простор дальнейшему развитию ка­питализма. В Англии поэтому сам господствующий класс, ясно сознающий свои цели и средства их достижения, вел политику и создавал общественное мнение, с которым прави­тельство вынуждено было считаться.

В XVI веке, особенно во второй его половине, Англия вела ожесточенную борьбу с Испанией. Эту политику делали не столько короли Англии и английское правительство, сколь­ко английские корсары, арматоры, купцы и дипломаты. Пра­вительство английской королевы Елизаветы (1558 — 1603 гг.) часто лишь санкционировало то, что делал в частном порядке тот или иной из ее подданных. Знаменитые корсары, ставшие затем адмиралами флота ее величества, Дрэк, Гаукинс и Рэли грабили испанские флотилии, "которые возвращались из Аме­рики с грузом драгоценного металла, врывались в испанские гавани и топили испанские корабли на глазах у жителей. В то же время английские дипломаты вели весьма последова­тельную политику при дворах европейских государей. Эта последовательность свидетельствовала о ясном сознании целей, свойственном сильному, идущему в гору господствующему классу. Яркий пример энергии и последовательности англий­ской дипломатии XVI века представляет деятельность одного из самых способных английских дипломатов, посла во Франции Уолсингема. Этому дипломату пришлось сыграть решающую роль в трагической судьбе шотландской королевы Марии Стю­арт. Эта королева была дочерью лотарингской герцогини Гиз и внучкой Маргариты, дочери английского короля Генриха VII, вышедшей замуж за шотландского короля Якова V Стю­арта. Гизы были ярыми католиками. Впоследствии они стояли во главе католической партии, которая учинила во Франции резню протестантов в Варфоломеевскую ночь (1572 г.). Когда в Шотландии началась реформация, Мария как непримиримая католичка была изгнана своими подданными из Шотландии. Она бежала в Англию, отдавшись под покровительство королевы Елизаветы. Здесь Мария вскоре сделалась центром заговоров и испанских интриг, направленных против Елизаветы и анг­лийского протестантизма. Так как Елизавета, дочь Генри­ха VIII от одной из его многочисленных жен (Анны Болейн), не признавалась католиками законной королевой, Мария Стю­арт сама выступила с притязаниями на английский престол. Но англичане того времени и слышать об этом не хотели. Для них Мария Стюарт была знаменем католической реакции, пред­ставительницей самого страшного врага Англии — Филиппа II Испанского, который тайно руководил заговорами против Ели­заветы и всюду, на континенте и в самой Англии, поддерживал католицизм. Напуганные этими католическими интригами, англичане и английский парламент не раз выносили постанов­ления, воспользовавшись которыми Елизавета могла бы уничто­жить свою соперницу. Но королева ограничивалась тем, что держала Марию долгие годы в заключении. На предание ее суду Елизавета решилась только после того, как в 1587 г. было дока­зано, что Мария — неутомимая заговорщица, убежденная, что выйдет из своего заключения не иначе, как английской короле­вой. Задачу доказать причастность Марии Стюарт к последнему заговору, имевшему целью умертвить Елизавету, взял на себя английский посол во Франции Уолсингем. Все это он делал по собственному почину и во имя «спасения Англии от католи­цизма и испанцев». Почему именно он взялся за это дело, объясняется просто. Нити заговоров, которые сплетались во­круг Марии Стюарт, вели во Франции к родственникам Марии — Гизам; а Гизы в это время находились на жалованьи у врага Англии — Филиппа II Испанского. Войдя в соглашение с на­чальником охраны замка Чарти, в котором в это время содер­жалась Мария Стюарт, Уолсингем подослал к ней своего человека, некоего Джиффорда, доставлявшего в замок вино и пиво. Прикинувшись горячим католиком и другом Марии, тот взялся передавать ее корреспонденцию доверенным людям. Корреспонденция была зашифрована и передавалась в бочках, в которых Джиффорд доставлял в замок эль. Само собой разу­меется, что, прежде чем попасть по назначению, письма вскры­вались секретарем Уолсингема Филиппом: он узнал секрет их шифра и содержание писем сообщал Уолсингему. Скоро в руках посла оказался материал, вполне достаточный для обвинительного акта против Марии. Уолсингем дошел до того, что, владея шифром, делал приписки к письмам Марии Стюарт. Так, в одном из писем он от имени Марии спрашивал у заговорщиков имена тех, кто должен был в Англии напасть на замок Чарти, освободить Марию и совершить покушение на королеву Елизавету, Эти лица были, повидимому, известны Уолсингему и раньше, но ему хотелось иметь документаль­ное подтверждение. Данные Уолсингема были основанием для ареста Марии и для ее осуждения. Обе палаты парламента умоляли Елизавету, чтобы «за справедливым приговором после­довало справедливое наказание». Когда Мария была обезглав­лена, известие об этом было встречено всеобщим ликованием в Лондоне, который был по этому случаю иллюминован. Уолсингем знал англичан, когда вел свою интригу.